Дневники Апокалипсиса (СИ) - Дмитрий Чеботаев

был на Земле. Дом, в котором жила дочь, оказался пуст. Судя по всему, её здесь не было уже очень давно.

Полиция приняла заявление о пропаже, я подключил связи, и очень скоро поиски увенчались успехом.

Мы нашли её в монастыре.

На островах, недалеко от берега северного моря, где ютилась женская обитель. Варя трудилась в ней как послушница.

— Ну вот, маму перепугала! Мы с ног сбились, а ты вон где.

— Я уже взрослая, зачем из-за меня волноваться?

Она была в черном подряснике, волосы убраны под косынку. Внешне Варя сильно напоминала мать — такие же правильные черты, красивые губы, голубые глаза. Но больше всего меня поразил её взгляд. Он был не такой, как у меня и у Маши. И не такой, как у других — сверхсовершенных людей. Он был простой, понимающий, тёплый, без тени осуждения и укора… Он был смиренный… Будто взгляд ангела.

Дочь сидела на скамейке, смотрела на нас и улыбалась…

Я не знал, что сказать. Не понимал, как себя вести. Не находила подходящих слов и моя жена. Мы никогда не учили её этому, не рассказывали, потому что не знали сами… Это был её личный осознанный выбор.

— Вот видишь… — попыталась улыбнуться Маша, — у меня есть многое, но никогда не будет внуков… А могла бы, ну, не знаю, жить как все, найти себе жениха…

— Я уже нашла себе Жениха, — тихо ответила Варя.

Больше мы не пытались её переубедить.

Нашу дочь звали Варвара, что в переводе с древнегреческого означает "чужеземка". Она была чужая здесь, словно из другого — запредельного, заоблачного мира.

Последняя наша встреча произошла, когда ей было уже далеко за восемьдесят.

Маленькая высохшая старушка.

Мы сидели на берегу моря, шумели волны, дул лёгкий ветерок.

Я молчал. Было так странно сидеть рядом с постаревшей дочерью и слушать её слегка скрипучий надтреснутый голос.

— Даже не знаю, как обратиться к тебе, — пошутил я, — Варвара…?

— Теперь у меня другое имя.

— У тебя могло быть все! Вся вселенная лежала у твоих ног.

— Что толку, если приобретёшь весь мир, а душу свою потеряешь?

Её земная жизнь подходила к концу. Но было видно, что она готовится к чему-то другому. К чему-то большему, таинственному и запредельному, словно к какой-то долгожданной и волнительной встрече.

От её слов, от того, как она говорила, становилось тихо, спокойно, как будто над нами пели ангелы…

Я был уверен — она молится за меня, и именно от этого так легко на сердце.

Варя казалась намного старше меня и мудрее.

— Твоя душа прозрачная, чистая, как ручей, а моя тяжёлая, как камень, лежит на дне, заросла илом, будто пустила корни.

— Господь словно открывает бездну, которая внутри, и бездне этой нет ни конца ни края. И наполнена она тьмой. Но во всей этой необъятности человеческой души, обитать должен — Он!

— Я не умею так верить.

— Всю свою долгую жизнь ты только и верил, что в божественные технологии.

— Наука проникла глубоко в космос, разобрала вселенную на мельчайшие частички и даже умудрилась проникнуть на ее изнанку, но никто из ученых так и не смог обнаружить Бога.

— Наука — это инструмент познания, — вдруг серьезно заговорила она, — а научный факт — это то, что подтверждается экспериментально. Если эксперимент невозможен, значит, нет и самого факта, а есть лишь предположение, гипотеза, область непознанного! Как можно доказать существование Бога путём эксперимента? Подобный эксперимент невозможен в принципе. То есть Господь не может быть объектом науки. Он за её гранью. Либо такой инструмент, как наука, не подходит для Его познания.

— Наука изменила человека. Она позволила нам забраться на следующую ступень эволюции!

— В таком случае, жизнь должна быть естественным свойством неживого!

Она внимательно посмотрела на меня.

— Если мир только лишь материален, значит, твои глаза — это попытка, а скорее, необходимость материи увидеть саму себя. Значит, в неживом возник фатальный, непреодолимый перелом к жизни!

А откуда в камне желание жить? Как из минералов, атомов и молекул разных химических соединений возникает сочетание, которому во что бы то ни стало нужно эволюционировать до способности увидеть самое себя? А главное, зачем неживому миру смотреть на себя?

Если мир только лишь материален, значит, жизнь не может быть волей случая. Она должна быть естественной природной неизбежностью, присущей даже самой мельчайшей частице неживого, и это преображение от неживого к живому должно происходить повсеместно! А мы этого не наблюдаем… Почему?

Почему естественна и банальна лишь смерть? Преображение живого в прах. Оно хорошо известно, изучено и выставлено на всеобщее обозрение. А претворение праха в жизнь сокрыто… Почему?

Мне кажется, эти простые вопросы ставят между таким органом живого существа, как глаз, и неживым миром непреодолимую пропасть, через которую не способна перешагнуть никакая эволюция.

Доказала ли экспериментально твоя хваленая наука возможность преображения неживой материи в живую? Нет?…Значит, происхождение жизни путём эволюции — это всего лишь теория, предположение, область непознанного… Господи, как же много общего у веры и точных наук!

Я не знал, что сказать. У меня не было ответов на эти вопросы.

— Мы добились очень многого, освоили космос…

— И что вы увидели в нем? Если посмотреть честно, без иллюзий, с учётом всех имеющихся фактов, то станет абсолютно ясно, что космос не рождает жизнь — он её безжалостно уничтожает.

Бесконечный вакуум, температура приближенная к абсолютному нулю, галактическая радиация. Черные дыры, красные карлики и газовые гиганты. Раскаленная поверхность Венеры и безжизненные пустыни Марса — все это говорит о том, что наша Земля не исключение из правил, а вопиющее свидетельство бесплодия материальной вселенной!

Я молчал.

— Пап, иди с миром…

— Я тебя люблю… — прошептал я. — Прости меня… Прости за все!

Я обнял Варю, её волосы пахли ладаном.

— И я тебя. Очень, очень люблю… Прости… и… Прощай…

Я бежал… Бежал через тайгу, через всю Сибирь, включил батареи на полную мощность и бежал, пока были силы. Ветки хлестали по лицу… Я бежал от Варвары, от Маши, от самого себя… Словно первородный Адам, познавший, что есть зло… Я хотел спрятаться… укрыться… Но больше не находил покоя!

Глава 14

Город выгорел дотла. Дымящиеся небоскребы почерневшими истуканами подпирали небо. С закопченных туч густо сыпало пеплом. Кое-где полыхал огонь, но в целом все, что могло гореть, уже сгорело. Время приближалось к полуночи. Однако солнце не закатилось за горизонт. То в одном, то в другом месте сквозь толщу дыма пробивались сполохи багрового зарева. Температура подскочила до