Весенние заморозки (СИ) - Александр Хомяков

Только нет ни шума, ни смрада битвы. Не раз еще и не два увидит он сечу лютую. Но никогда звук иль запах не коснутся его. Возьмет он в руки меч, и не ослабнут руки, но будет тот меч крушить лишь утварь домашнюю в минуту ярости. Не ранит его вражеская стрела. Не встанет он во главе гордой, могучей фаланги, и лишь в мечтах будет он отдавать войскам приказания. Не будет ему силы и славы, не вернется на достойное место его древний род. И забыть он может о лесах Эридара и руинах Кайгиста средь зелени болот, а все подвиги его будут свершаться лишь у очага домашнего да в постели супружеской. И все грезы его, все мечты с самого детства, все, зачем он прожил на свете больше века - зря.

Она уже проснулась. Ее голова лежала на его плече, он чувствовал беспокойство в ее взгляде.

Он оторвал свой взгляд от сумеречного неба и посмотрел в глаза.

-Знаешь, Эрви, - произнес Эрик. - а ведь я тебя ненавижу.

Уивер ЭахТислари. Рубежи народа.

Его взору, не потускневшему с годами, открывается морская битва. Около трех десятков одинаковых почти во всем северных драккаров, лишь цвет парусов отличает противников. Большинство парусов синеют древним императорским индиго, как бы в насмешку над еще сопротивляющимися тремя изящными кораблями арденов с ослепительно белыми парусами. Да, в насмешку - индиго был цветом императоров Ровендии. Эсгурии, пасынки ровендийцев, идут войной на последних арденов в этом мире. И готовы победить.

Уворачиваются белопарусные драккары, в северных водах прозванные 'снежными'. Не дают взять себя на абордаж, но и нападать не рискуют. Слишком уж их мало. Только стрелами огрызаются.

Вот, кажется, чудо: залп горящих стрел из больших корабельных арбалетов поджег особо напористый драккар эсгуриев. Но недолго ликование. И уже кренится протараненный снежный драккар, и падают белые паруса на втором, подрубленные абордажными саблями. Остается один, гордый флагман. Взмахи весел уводят его в сторону от вражеского флота, но ветер с востока не дает продвинуться далеко. Синие паруса разворачиваются дугой, не пуская флагман к берегу, в защищенную гавань. Сокращается расстояние. Затягивается петля.

-Верховный прорицатель, мой господин! - слышит он мальчишеский голос за своей спиной. - Спаси моего отца, молю тебя!

Прорицатель оборачивается. Мелгер, носитель имени, некогда проклятого. Еще совсем мальчик, пусть по возрасту и подросток.

-Я прорицатель, Мелгер, - отвечает он. - Чем я могу помочь твоему отцу? Я не властен над судьбой, не могу изменить и долю Рагона ЭахНодера.

Мальчик смотрит ему в глаза, не мигая. Прорицатель замечает, что одет тот в одежду воина, сшитую на него по возрасту и размеру, и кожаный панцирь на нем. Только вместо полуторного меча - короткий, больше похожий на большой массивный кинжал. И недетская уверенность в голубых глазах, не поколебленная словами прорицателя.

-Ты владеешь магией, мой господин. Предай огню флот князя Эридарского.

Князя Эридарского? Флотоводец-эсгурий владеет той землей, где когда-то правили предки Эрика. Но магия? Ему так много надо сделать в эти дни, везде успеть, все увидеть. Одни перемещения, минующие пространство, отнимают уйму сил. Сожжение же целого флота на неделю уложит его в постель. Меж тем требовалось что-то решать: расстояние между снежным драккаром и ближайшим преследователем сократилось до двух длин судна, и корабельные арбалеты флагмана барона Нодерского бьют по преследователям почти в упор.

И он решается. Сжимает в руках бордовый камень-скаранит. Прислоняется к зубцу стены замка, чтобы не упасть, когда магия обессилит его. В груди его, пусть старческой, но далеко еще не немощной, загорается огонек ярости, и прорицатель раздувает его. Ярость - лучший помощник в разрушительной магии, и дураки те, кто считает, что для этого нужна ясная, чистая от эмоций голова. Ярость охватывает его, сжигая тело и душу и рвясь наружу. Он доводит ее до точки, когда сам себе начинает казаться сгустком алого пламени, факелом в ночи, погребальным костром, вулканом перед извержением. Перед его взором мечутся образы, и он с трудом удерживает над ними контроль, вычленяя лишь необходимые сейчас, в эту минуту. Это тяжело - ярость бушует, требуя выхода, - но он доводит дело до конца, очищая ужасающей силы чувство от слабости оттенков, и только тогда подносит к глазам скаранит и вбрасывает в него исполненный гнева взгляд.

С треском, слышным даже сквозь шум океана, разрывается снопом искр первый из преследователей снежного драккара. Ярость бьет потоком в скаранит, создавая волну разрушения, и вскипает на миг океан, пока взгляд его находит второй корабль. Полоса пламени прожигает его насквозь, оседает мачта, кричат моряки. Третий, весело пляшущий огоньками от носа до кормы. Четвертый. Пятый...

Он резко выдыхает воздух. Делает глубокий вдох, и крик его рвет мир на части. Замирают на стенах замка часовые. Застывают чайки в полете. Даже волны на миг прекращают свой бег, пока он беснуется, и пена идет изо рта, и руки резко отрывают камень от глаз. Он орет в диком экстазе, и мальчик, до того стоявший рядом, испуганно пятится назад, рискуя свалиться со стены вниз, на камни внутреннего двора замка. Тело прорицателя пронизывает дрожь, и подкашиваются наконец ноги, мягко опуская его на камень, серый нодерский камень, и последнее, что он видит - пурпурные точки на горизонте.

-Воды... - просит он Мелгера, превозмогшего свою робость и подошедшего к нему, когда прекратился его крик. Пожар ярости утихает, но прорицатель иссушен, как южная пустыня. - Холодной воды, из источника. Быстрее же!

Сначала он почувствовал тепло. Надо же - кто-то в замке Нодер знал, как любит Верховный прорицатель тепло, столь редкое на его родных островах Осенни. В комнате, где он лежал на большой старинной кровати, на перине из лебяжьего пуха, ласкающей его стареющее тело, под двумя толстыми пледами - жарко было, не то что тепло. Жарко и немного душновато. Огонь в камине давал достаточно света, чтобы разогнать полумрак - тоже как он любил.

Каменные стены были завешены гобеленами. Не такая уж редкость в замке Нодер, славном в былые времена своими гобеленами на всю империю. Но он достаточно хорошо разбирался в них, чтобы понять: здесь собраны лучшие. В Регаде за любой из них можно было купить надел земли не меньший, чем все, что есть в собственности барона Нодерского, и не скалы и горы будут в том наделе - лишь земля пахотная, богатая на урожаи. Да, он в личной спальне барона, теперь прорицатель в этом не сомневался.

Изображение на гобеленах составляло две цельные композиции: справа и слева от камина. По давно уже забытой в большинстве родов традиции аристократов Риммарави, правая отражала события исторические, левая же - легендарные. Тот, кто повесил здесь эти гобелены, отнесся к этой традиции очень серьезно: обе композиции относились к одному и тому же периоду истории, с разницей в несколько лет.