Золотой век амазонок - Гай Ротери

Татуировки используются в основном как племенные и профессиональные знаки, первоначально связывавшиеся с тотемизмом, и украшение это служило для привлечения или устрашения (соответственно в любовных делах и военных занятиях), являясь естественным развитием системы. Древние легенды утверждают, что аннамиты, угнетаемые нападениями чудовищ со стороны моря и воздуха, стали татуировать себя так, чтобы напоминать драконов и рыб, чьими побратимами сделались в результате этого действия. Отсюда, вероятно, возникли удивительные драконы и рыбы, распространенные по всему Китаю и Японии. Человек видел в себе потомка свирепых животных и потому украшал свое тело рубцами, красителями или шкурами. Этим обусловлено использование шкур львов, леопардов и быков, плащей из птичьих перьев, одежд из змеиных шкур ливийских амазонок и удивительных нарядов из рыбьей кожи, которые используются в настоящее время приамурскими племенами. Любопытно, что при жизни Брюса некоторые суданские племена покрывали свои животы, бока и спину татуировкой в виде рыбьих чешуй. Царь-бог и бог-жрец восседали на тронах, снабженных лапами животных и птичьими когтями, присущими их звериным предкам, и после смерти часто изображались с телом льва или орлиной головой, чтобы подчеркнуть этот союз. Жречество и поклонники определенных богов покрывали свои тела символами этих божеств. Подобная практика рассматривалась как идолопоклонство, о чем свидетельствует книга Левит, где мы читаем (XIX, 28): «Ради умершего не делайте надрезов на теле вашем и не накладывайте на себя письмен». Плиний, повествуя о мосейни, обитавших возле Фемискиры, описывает их как племя, «делающее отметины на собственных телах», и утверждает, что даки также оставляли на собственных руках шрамы, свидетельствовавшие о происхождении и сохранявшиеся на теле новорожденных младенцев до четвертого поколения. Впрочем, Аристотель заявляет, что такие родовые отметины исчезали после третьего поколения. В отношении священной природы татуировок, образованных шрамами, месье Фуа заявляет, что тела дагомейских жрецов и жриц, в особенности поклонявшихся Змею и Грому, были покрыты жуткими отметинами. Одна из разновидностей татуировок представляла собой нечто вроде паутины, образованной кусками кожи, уложенными концентрическими кругами и образовывавшими подобие протянутых к центру нитей, создавая нечто вроде выступа на теле. Подобные знаки вне сомнения имеют символический характер и связаны с тайнами и колдовством. Татуировки часто рационализированы до предельно простой формы, в отличие от сложных рисунков обитателей Тихоокеанских островов или изображений на теле, принятых у американских индейцев. Например, тотем индюка у ленапе изображается отпечатком когтя. На западном побережье Африки рога антилопы замещаются двумя изогнутыми линиями (что принято также в Индии). Черепаха изображается в виде прямоугольника, из которого по бокам торчат четыре обозначающие лапы линии, и проведенная прямая черта символизирует хвост и голову. Существенная часть татуировок в Африке производится на губах и щеках, как было принято у нильских джагасов, или на лбу, груди и теле, как у суданских рыболовов, или на ногах, как у дагомейских охотников за слонами, и состоит из точек и линий, изогнутых или волнистых. Следует отметить, что повсюду широко используется гадательный предмет, похожий на увеличенную доску для триктрака с освященными фишками из пальмового дерева. Комбинация чисел, видимо, тесно связана с представлениями религиозных организаций — различными областями деятельности, числом богов, жреческой иерархией и так далее. Представление о священных числах мы находим у ассирийцев, связывавших Создателя, Анну с числом 60; Сина, бога луны, с числом 30; а лунную богиню Иштар с числом 15. Здесь угадывается связь с магией чисел, объявляющей священными числа три и семь, математическими фокусами разнообразных чародеев, черных и белых, вне сомнения рожденной из астрологии и ее практического применения.

Эхо этих событий донесено до нас падре Джованни Антонио Кавацци в написанной им увлекательной истории Эфиопии. Обращаясь к Конго, он говорит, что в 1640 году Ллинга, дочь скончавшегося короля, унаследовала власть отца, но была изгнана из страны, потому что отказалась подчиниться контролю португальцев. Тем не менее она явно была наделена тонким умом и нужными правителю — а также воину — качествами, поскольку, удерживая при себе большую свиту, долго вела вооруженное сопротивление, вернулась в Конго и вынудила утомленных войной португальцев заключить с ней мир. Она одевалась в шкуры и имела при себе топор, лук со стрелами и меч. Уже после своего возвращения девушка превратила вооруженную борьбу в профессию, возможно для того, чтобы сохранить свою власть над непостоянным народом; в частности, один из ее милых обычаев заключался в принесении в жертву мужчины перед каждым походом: королевственная особа собственной рукой сносила ему голову с плеч и в присутствии подданных пила свежую кровь. Тирания ее явно поддерживалась женщинами. Отец Кавацци сообщает нам о существовании в регионе другой мегеры из разряда амазонок, намеревавшейся создать государство женщин-воительниц. В начале шестнадцатого столетия с северо-востока в Конго вторглись упорные бойцы из племени джагас (или ягас). Гиганты-каннибалы Лопеца по-прежнему досаждали королевству. Джагасы производили великие опустошения под командованием своего вождя Зимбо. Однако в конечном итоге он потерпел поражение и был оттеснен на юг. Повернув в направлении мыса Доброй Надежды, Зимбо внезапно двинулся на север и, пройдя вдоль побережья, осел на берегах реки Кунене, где основал королевство. После его смерти власть унаследовал один из предводителей войска, которому ее в свой черед передала его жена Муссаса. Их дочь Тембандумба была названа в честь знаменитой супруги Зимбо и была воспитана в духе военных традиций.

Хотелось бы знать, являлись ли воинственные наклонности женщины племени джагас результатом военных событий на Верхнем Ниле, или они были рождены контактом со старинными войсками амазонок Мономотапы. В любом случае Тембандумбу с юных лет одолевали честолюбивые устремления. Чтобы наилучшим образом воплотить их в жизнь, она собрала при себе молодых девушек и вменила им в обязанность заниматься охотой и военным делом. Она отказалась подчиняться обычаю и вступала только в чрезвычайно кратковременные брачные союзы, старательно убивая своих любовников после весьма краткосрочного знакомства с ними. Таким образом, девушка всегда заканчивала старую любовь прежде, чем начинать новую. В порядке самоутверждения она подняла бунт против Муссасы и объявила себя царицей. Тембандумба поставила племя на военные рельсы. Она потребовала, чтобы собственные матери убили всех младенцев мужского пола, всех близнецов и всех девочек, у которых верхние зубы появились раньше нижних. Тела детей, рожденных от связей внутри деревень, заставила истолочь в ступках вместе с травами и превратить в волшебную мазь. Временных мужей следовало ловить, прибегая к силе оружия. Чтобы добиться выполнения своих требований, царица собрала все племя, и, оторвав от груди своего младенца сына, швырнула его в ступу и размолотила пестом вместе с травами и кореньями. Образовавшейся смесью она натерла свое тело, объявив, что отныне стала неуязвимой. Покорившись страсти к подражанию, другие матери последовали ее примеру и затем направились следом за ней на войну. Тем не менее уже вскоре образовалось пассивное сопротивление; младенцев мужского пола прятали, и Тембандумбе пришлось поручать своим офицерам убивать новорожденных мальчиков.

Наконец ей пришлось отказаться от идеи создания женского государства, а на мазь стали употребляться захваченные на войне дети. Племя занималось каннибализмом и практиковало человеческие жертвоприношения; женщин, однако, убивали только по случаю кончины великих вождей, сперва в порядке заимствованного обычая и потом в качестве добровольно вызвавшихся кандидаток на посмертные почести. Тембандумба держала свое племя в постоянном напряжении и правила в основном женскими руками. А потом она покорилась чарам одного из своих мужей и после слишком долгого для себя брака была отравлена им при первых признаках очередной брачной лихорадки. Женщина эта обладала отвратительной внешностью, и магическое зелье не сумело восстановить один из ее глаз, выбитый в сражении. На этом и закончился печальный эксперимент, который можно уподобить преданиям о правлении Валаски в Богемии. Однако Кавацци в первую очередь рассказывает нам об исключении. И если мы предположим, что джагасы принесли наклонности своих женщин к войне и власти из бассейна Нила, эта аномалия становится менее значительной, чем повесть Эдварда Лопеца о королевской женской гвардии, использовавшейся в отчаянных предприятиях, связывающая Конго с Гвинеей и Белым Нилом, таким образом, в известной мере, завершающей этот африканский круг, протянувшийся от Абиссинии до Дагомеи, чьей крайней точкой на западе является колония на берегах Кунене.