Французские уроки. Путешествие с ножом, вилкой и штопором - Питер Мейл

Никогда раньше мне не доводилось лицезреть ничего подобного. Замки с их башенками и крутыми черными крышами казались крошечными островками в безбрежном, идеально подстриженном океане виноградников. Сотни и сотни акров укрощенной природы. Есть ли еще где-нибудь в мире место, где на таких пространствах земля возделана так любовно, так тщательно и так элегантно?

По песчаным дорожкам, кое-где прорезающим виноградники, ползла бесконечная лента пестро окрашенных насекомых – марафонцы растянулись уже на несколько миль. Отсюда, с небес, казалось, что они совсем не двигаются. Словно кто-то рассыпал на дороге пакетик разноцветных конфетти.

Развернувшись над Жирондой, вертолет доставил нас почти к самой трибуне. Гонка продолжалась уже четыре часа, и сейчас непрерывный поток спортсменов бежал, шел или едва ковылял по красной дорожке, ведущей прямо к финишу, к райскому блаженству на массажных столах и новому притоку углеводов, за которые отвечала внушительная команда поваров.

Мы решили, что поедим тут же, у финишной линии, но от ланча нас постоянно отвлекали новые спортсмены, заканчивающие гонку. Вот, пыхтя и отдуваясь, прибежал Ясир Арафат. Следом за ним финишировал непонятный персонаж с накладными ягодицами, прикрытый чем-то наподобие «бабы» на чайник. Потом появилась Клеопатра со сдвинутым на ухо париком, а за ней человек, у которого еще оставались силы разговаривать по мобильному телефону.

Прошло еще полчаса, а они все шли и шли: Микки-Маус, группа чертей в черных плащах с рогами и трезубцами, пятеро пухлых младенцев, держащихся за руки, трио шотландцев в беретах и клетчатых юбочках, жандарм, прикованный к своему пленнику, пара врачей, толкающих коляску с очень бодрым пациентом, радостно приветствующим толпу, и, наконец, вызвав настоящую овацию, показалась огромная бутылка вина на ножках. Vive le Médoc!

После ланча нам пришлось передвигаться осторожно, глядя себе под ноги, чтобы не наступить на распластанное тело. Некоторые, обессилев, разлеглись на газоне, другим не хватило сил, и они рухнули прямо на асфальт. Счастливчики с выражением блаженства на лицах приходили в себя под руками опытных массажистов. Все городские кафе были переполнены монахами, троглодитами и волосатыми херувимами, восстанавливающими силы. Pommes frites, пиво, багеты, сыры и сосиски исчезали со столов, едва их успевали поднести официанты. И это была только разминка. За обедом все опять налягут на макароны.

Через пять часов после старта участники еще продолжали пересекать финишную линию: бодрый пес, тянущий на поводке обессилевшего хозяина, британский полицейский, Бахус, официант в цилиндре, Адам с Евой. Нам рассказали, что чемпион Франции пришел к финишу первым с результатом два часа двадцать минут, но все-таки в этой гонке не было победителей и проигравших. Викторию праздновали все.

В тот вечер мы обедали с двумя участниками соревнования. Один из них, Пьер, приехал из Лиона, второй, Джерард, прилетел из Вашингтона, и для обоих этот марафон был далеко не первым. Оба они согласились, что он выгодно отличается от всех остальных. Все, начиная с предстартовой заправки углеводами и кончая массажем на финише, было организовано безукоризненно. Дух праздничного веселья и удивительно дружелюбная атмосфера делали это соревнование уникальным и незабываемым.

Джерард поднял бокал, в котором плескалось «Шато Линч-Баж» 1985 года.

– En plus[97], – заметил он, – были очень удачно подобраны освежающие напитки.

Среди летающих пробок в Бургундии

– Делай что хочешь, но главное – не забывай сплевывать, – напомнил я Садлеру, – иначе мы не дотянем до понедельника.

– Я стану смотреть на тебя, – пообещал он. – Будем сплевывать одновременно, как в синхронном плавании.

Мы приехали в Бургундию на самый известный в мире винный аукцион – тот, что ежегодно проводится в Боне. Жены, решив, что мужчин нельзя отпускать одних, увязались за нами. Для меня это был уже второй аукцион: несколько лет назад я побывал здесь со своим другом, chevalier du tastevin, рыцарем лозы, и тогда на собственном горьком опыте усвоил главное правило выживания – непременно сплевывать. Забрызганные красным вином брюки и обувь – это не такая уж высокая цена за здоровую печень, способность логично мыслить и связно говорить и репутацию культурного человека, умеющего «держать градус».

Самое грустное, объяснил я Садлеру, то, что выплевывать придется как раз те напитки, которые больше всего хочется проглотить. За этот долгий уик-энд нам будут предложены для дегустации десятки, а то и сотни лучших французских вин – тех самых, чьи названия и трехзначные цены украшают винные карты лучших ресторанов. А здесь они льются щедро, будто лимонад в жаркий день. И тем не менее обязаны сплевывать. Винное изобилие продолжается три дня подряд, но, если глотать все, что будет предложено, можно не дотянуть и до второго.

Традиция винных аукционов, как ни странно, началась с больницы. В 1443 году Николя Рулен, канцлер герцога Бургундии Филиппа Доброго, основал в Боне госпиталь – Hospices de Beaune — и подарил ему пару виноградников, чтобы обеспечить медицинское заведение постоянным источником дохода. Еще несколько состоятельных и добросердечных бургундцев последовали его примеру, и даже сейчас, пять веков спустя, все расходы больницы оплачиваются за счет лозы. Каждый год в третье воскресенье ноября Hospices de Beaune продает свое вино на аукционе, а за два дня до этого все местные виноделы начинают устраивать дегустации.

На одну из них мы были приглашены в первый же вечер. Рене Жакесон, владелец виноградника в Жевре-Шамбертен, устраивал у себя дома diner dégustation[98]. Начинался он в личном cave[99] месье Жакесона.

Мы спустились вниз по узкой крутой лестнице и глубоко вдохнули волшебный подземный аромат: смесь запахов дуба, вина, древней паутины и холодного камня. Cave был небольшим – по крайней мере, по бургундским меркам, – но прекрасно обставленным: ряды бочек с тысячами литров «Жевре-Шамбертена» тянулись вдоль потемневших от старой плесени стен. Еще одна перевернутая бочка стояла в центре, а на ней нас ждали бокалы и десяток бутылок с меловыми пометками. Вот только куда же тут сплевывать?

– Ведра нет, – шепнул я Садлеру, – а на пол плевать неудобно. Придется глотать.

Мой друг принял эту новость мужественно.

– Ничего, один раз не страшно, – утешил он меня.

Кроме нас, в погребе присутствовали еще две пары, и сейчас мы все столпились вокруг Жакесона. Он откупорил первую бутылку, и путешествие по винтажам началось. Большинство дегустаций, на которых мне довелось присутствовать, больше всего напоминали религиозную церемонию. Сначала тоном епископа, благословляющего паству, хозяин сообщает возраст и родословную вина. Потом все благоговейно нюхают бокалы и делают маленькие глоточки. Далее наступает время молитвы – торжественных, приглушенных комментариев: «Исключительно уверенное… Дивное послевкусие… Классическая структура… Аминь».

Но Жакесон, как выяснилось, принадлежал к другой школе виноделов. Это был человек с озорным блеском в глазах и отличным чувством юмора, которое он и продемонстрировал, когда речь зашла о напыщенном словаре, излюбленном многими дегустаторами.

– Вот это, например, – говорил он, поднимая бокал к свету, – я назвал бы просто многообещающим молодым вином.

Мы все набрали вино в рот и «пожевали» его. Наверное, повзрослев, оно станет чудесным, но пока в нем было еще многовато танина.

– А какой-нибудь горе-специалист, – с усмешкой продолжал Жакесон, – заявил бы, что это вино с «нотками юношеского нетерпения».

Тут кто-то кстати вспомнил старую шутку о том, что «такому юному вину в этот час уже давно полагается быть в постели». По мере того как открывались новые бутылки, мы вспоминали все больше забавных, а иногда и дурацких терминов. Некоторые из них, такие как «le goût de la planche»[100], логичны и довольно точны. Молодые вина из дубовых бочек и вправду иногда имеют запах и легкий привкус дерева. Но зачастую подобные характеристики просто притянуты за уши, а иногда и довольно неаппетитны: привкус влажной кожи, мокрой псины, меха горностая или – моя любимая! – заячьего брюшка. Лично мне ни разу в жизни не встречался человек, которому случалось пробовать на вкус заячье брюшко, как, впрочем, и влажную кожу, мокрую собаку или мех горностая, а потому для меня всегда было тайной, откуда подобные определения попали в словарь профессиональных дегустаторов. Вероятно, проблема в том, что традиционные термины, такие как «фруктовое», «бодрое», «гладкое» или «мускулистое», кажутся им чересчур расплывчатыми.

Мы заговорили о тяжелой судьбе винных критиков, которым ежедневно приходится, напрягая воображение, подыскивать новые слова для описания того, что невозможно передать словами. Для примера наш хозяин привел совершенно нелепый диалог, якобы состоявшийся в его присутствии: