Прощай, гвардия! - Дмитрий Дашко

Сначала у меня появилась идея взять тут языка, но удобный случай никак не мог представиться. Шведы даже оправляться ходили партией в несколько человек. Разумная предосторожность во враждебном окружении.

До нас уже доходили слухи о двух-трех довольно крупных партизанских отрядах. Горячие финские парни давали прикурить шведам, хотя до масштабных сражений не доходило: то в отдаленной деревушке изрядно пощиплют команду фуражиров, то в лесу непроходимую засеку устроят. Впрочем, даже мелкие неприятности изрядно осложняли продвижение корпуса Будденброка.

Наш проводник тоже был из партизан и по дороге успел поведать о своих личных подвигах. Делал он это весьма вдохновенно, размахивая руками и непрерывно крестясь. Зная людскую натуру, я сразу делил число уничтоженных им шведов на три или четыре, чтобы придать рассказу хотя бы видимость правдоподобия.

По всей вероятности, Будденброк еще не получил известия о разгроме Врангеля. В этом нам довелось убедиться совсем скоро. Знаю, что история эта будет выглядеть невероятной, но что было, то было. Все это происходило буквально у нас на глазах.

Мы услышали конский топот, с каждой секундой он становился все ближе и ближе. Охрана лагеря насторожилась. Драгуны мигом прыгнули в седла, достали палаши.

По дороге в сторону пикета вихрем неслись всадники. Это были остатки разбитого корпуса. Первые из тех, кто успел драпануть с поля боя и, очевидно, заплутал в незнакомых местах. Бегство их было паническим. Сейчас они заражали своим испугом всю округу.

Дозорные громко окликнули беглецов, спрашивая пароль. Но те либо не знали его, либо не собирались заморачиваться по таким пустякам, когда (известно, что у страха глаза велики) у них за спиной находилось все русское войско.

Пикет и рогатки разметали в считанные секунды. Солдаты Будденброка открыли огонь, но было уже поздно. Кавалькада влетела в сонный лагерь, круша солдатские палатки и шатры офицеров, ломая заграждения, втаптывая копытами в снег ничего не понимающих людей.

Послышался чей-то истошный вопль:

– Русские!

Его тут же подхватили на сотни разных голосов:

– Московиты уже в лагере!

– Они нас атаковали!

– Спасайся, кто может!

В лагере поднялась суматоха, сравнимая разве что с пожаром в борделе во время наводнения. Раздетые сонные люди бестолково метались между рядами палаток. Где-то уже пошла пальба по всем направлениям.

Грех было не воспользоваться оказией. Зарядив фузеи дальнобойными пулями, мы принялись обстреливать из укрытия шведский лагерь и пикет. В тот момент я пожалел, что у нас не было пороху и ракет. Эх, какого бы шороху мы навели!

Вряд ли наш огонь был особенно метким, но на главное его хватило: сумятица в неприятельском стане выросла в разы. Потерявший управление четырехтысячный корпус Будденброка прыснул в разные стороны. Солдаты убегали из лагеря, как крысы с тонущего корабля.[10]

Признаюсь, что я не мог поверить своим глазам, долго тер их и всматривался в подзорную трубу.

Напрасно кричали офицеры, пытаясь остановить подчиненных. Напрасно бесновался Будденброк. Как бы фантастически это ни звучало, но в результате воистину идиотского недоразумения, разве что самую малость усугубленного нашими действиями, крупная боевая часть неприятеля прекратила свое существование.

Часть шведов неслась прямиком на наше расположение, не подозревая, что именно здесь и засели русские.

Сами напросились! Дружным залпом нам удалось положить пару десятков вражеских солдат и заставить неприятеля повернуть обратно. Сине-желтые мундиры показали нам спину.

Бросая пушки на тяжелых лафетах, врассыпную драпали артиллеристы. Часть их скрылась в густом осиннике.

С треском переломилось полковое знамя. Вспыхнуло несколько палаток. В свалке сшиблись человек пятнадцать кирасир Будденброка, успевших оседлать лошадей, и драгуны Врангеля, которых было намного больше.

Неразбериха превращалась в не пойми что.

«Дурдом», – подумал я.

– Кому сказать – не поверят, – покачал головой Мюнхгаузен.

– Точно. Не поверят, – согласился я.

Саморазгром вражеского корпуса набирал обороты. Бациллы паники заражали все большее количество шведов.

Сложно сказать, что именно стукнуло мне в голову, но я решился на то, что могло бы показаться человеку со стороны форменным самоубийством. Понаблюдав несколько минут, как Будденброк мечется по полю безо всякой охраны (та испарилась с поля ночной битвы, как вода с раскаленного асфальта), я подумал: «А что, собственно, мешает мне взять его в плен?»

Лишь несколько офицеров составляли сейчас свиту шведского генерала. Момент был идеальный.

Я переглянулся с Мюнхгаузеном. Вот оно – подтверждение научно недоказанного факта, что идеи витают в воздухе. Барон думал в одинаковом с моим направлении.

– Господин майор… Разрешите? – В его взгляде было столько мольбы.

– Вперед, за мной! – вместо ответа скомандовал я.

Гренадеры в белых маскхалатах дружно ринулись из укрытия, горланя во всю глотку залихватское «Ура!», от которого задрожали бы каменные стены крепости.

Шведы решили, что к русским прибыло подкрепление. Паника усилилась.

Орудуя где штыками, где прикладами, мы все ближе и ближе пробивались к маленькому островку на территории лагеря, где генерал и его адъютанты еще пытались организовать жалкое подобие порядка.

Я плечом отбросил набежавшего шведа, ударом ноги отшвырнул еще одного, с треском врезавшегося в палатку и порвавшего ткань, из пистолета пристрелил третьего. За мной плечом к плечу продвигались Чижиков и Михайлов. Где-то сбоку, лишая противника маневра, заходили гренадеры Ивашова и кирасиры Мюнхгаузена. Дюжие, не уступавшие ростом гренадерам «самовары» крушили скандинавов почем зря.

Михайлов подхватил желтое полковое знамя шведов:

– Чего ему зазря валяться?

– Правильно, – одобрительно ответил я.

Вот и генерал. Взъерошенный, похожий на воробья, получившего хорошую трепку от своих же собратьев.

Я встал перед ним:

– Предлагаю вам немедленную капитуляцию!

Лицо Будденброка исказила гримаса. Щеки его задергались. Было чувство, что шведа сейчас разобьет удар. Но генерал справился.

Он огляделся по сторонам в поисках помощи и убедился, что остался совершенно один.

– Ваше счастье! – Побагровевший генерал с досадой сломал свою шпагу об колено, бросил обломки к моим ногам и гордо отвернулся.

Мои бойцы бережно спеленали его и поволокли в лес, пока шведы не очухались и не устроили погоню. В любую секунду все могло переиграться не в нашу пользу.

Ласси, увидев, какой презент мы приволокли ему прямиком на квартиру, от удивления потерял дар речи. Когда первоначальная растерянность прошла, он лишь покачал головой и с трудом выдавил:

– Знаете, майор, благодаря вам скоро в Швеции окончательно переведутся генералы, и нам не с кем будет воевать. Я хотел дать вам отдых, но теперь передумал. Собирайтесь в дорогу, голубчик. Повезете генералов Врангеля и Будденброка в Санкт-Петербург. Вперед, навстречу славе, фон Гофен!

Глава 12

Большой мороки с двумя пленными генералами не было. Слово чести они держали крепко и о побеге не помышляли, хоть и скисли преизрядно. Первые и – что самое обидное – крупные неудачи в войне смутили шведов куда сильнее, чем можно было предположить. Вот к чему может привести банальная переоценка собственных возможностей.

Все-таки Россия за очень короткий промежуток времени сделала огромный рывок вперед, став из державы второстепенной мощным игроком на политической арене. Разумеется, нам пока трудно тягаться с такими тяжеловесами, как Англия или Франция, но к нашему мнению начинали прислушиваться. А иногда нас и побаивались. Это свидетельствовало о многом, хотя бы о том, что мы движемся в правильном направлении.

Мой путь лежал в столицу. Она, подобно магниту, притягивала меня к себе. Лишь бы успеть к тому моменту, когда начнется новая игра, которой так опасаются Кирилл Романович и его таинственная контора.

Небольшой санный поезд, мчавший нас в Петербург, летел птицей не столько стараниями кучеров, сколько благодаря моей настойчивости. Я велел гнать лошадей без жалости.

– Быстрее, быстрее! – торопил я.

Промедление было смерти подобно. Дурное предчувствие росло по мере приближения к Питеру.

Ехали мы налегке. Из охраны были лишь самые верные и надежные гренадеры – Чижиков и Михайлов. На них я мог положиться, как на самого себя. С ними можно было не бояться лихих людей и прочих опасностей, подстерегающих на пути.

Давно мне не было так хорошо. Даже вечно красное лицо Михайлова вызывало во мне чувство умиления. Я крепко привязался к этим двоим. Из каких только передряг мы не выпутывались, сколько раз они спасали мою тушку от верной гибели, во время Крымского похода вынесли меня, тяжелораненного, с поля боя. Кто знает, опоздай гренадеры на доли секунды, и моя песенка была бы спета.