Вашингтонская история - Джей Дайс

— Миссис, — торжественно произнес председатель, — я должен вас предупредить, что мне не нравится ваше поведение. Вы не оказываете должного уважения к избранным представителям народа — об этом свидетельствует тон ваших ответов. Очевидно, вы не совсем отдаете себе отчет, что перед вами — официальный орган конгресса Соединенных Штатов.

— Нет, я это знаю, — слабо возразила Фейс; в это время один из неизвестных конгрессменов — тот, что сидел, подперев голову руками, — встал и пошел куда-то в сторону, явно думая о чем-то, совсем не относящемся к заседанию. Он скрылся за маленькой дверцей позади помоста.

— Ну, раз мы понимаем друг друга, можно перейти к главным вопросам, — пролаял Чонси Дайкен. — Вы — гражданка Соединенных Штатов?

— Да, конечно.

— Но фамилия вашего отца — Раблес?

— Роблес, — поправила Фейс.

— Испанец, э?

— Да, он родился в Испании, но он…

— А у вас есть свидетельство о рождении? — набросился на нее Дайкен.

— Нет… — растерялась Фейс.

— Так как же вы можете доказать, что вы гражданка Соединенных Штатов? — Дайкен торжествовал.

— Мать говорила мне, где и когда я родилась.

— Она может подтвердить это под присягой?

— Она… ее нет в живых. — И снова страх пронизал Фейс, хотя она не знала, чего, собственно, боится.

— Ага! — Дайкен обернулся к стенографисткам. — Отметьте это! — Он помолчал и вынул сигару изо рта. Глаза его загорелись. — Вы — коммунистка.

— Что?! — Она хотела было ответить, но опять вспомнила ровный, предостерегающий голос Чэндлера: «Политические убеждения, каковы бы они ни были, как и религия, не подлежат расследованию комиссии. Комиссия должна интересоваться исключительно прямыми действиями, направленными на свержение существующего правительства, и только прямыми действиями. Отрицать свободу политических убеждений — значит устанавливать контроль над образом мышления, а это прямое нарушение конституции. Не позволяйте запугивать себя!»

Фейс перевела дыхание.

— Я возражаю против этого вопроса, он выходит за пределы компетенции комиссии! Мои личные убеждения никого не касаются! Я требую, чтобы мое возражение было занесено в протокол и…

Дайкен не дал ей договорить.

— Значит, вы отказываетесь отвечать на этот вопрос? — рявкнул он.

— Я не отказываюсь! — воскликнула Фейс. — Я возражаю! И настаиваю на своем праве возражать — пусть это будет занесено в протокол!

— У вас нет права возражать, — заявил председатель Скиннер. — Это выдумка, распространяемая кучкой адвокатов-радикалов. Мой долг предупредить вас, что вы можете быть привлечены к ответственности за неуважение к данной комиссии и подвергнетесь штрафу в тысячу долларов и тюремному заключению на год. Хотите сесть в тюрьму? Хорошенько подумайте, прежде чем спорить с комиссией. А теперь отвечайте.

— Вопрос этот носит такой характер, что отвечать я не могу, — сказала Фейс. Сердце ее бешено колотилось, воздуху не хватало, ей казалось, что она вот-вот умрет. Хотелось поскорее проснуться, стряхнуть с себя этот нелепый кошмар. «О господи, — думала она, — если б только Дейн был тут, он сумел бы мне помочь». Она заметила, что Гаррисон, сдвинув брови, снова передал записку Дайкену.

Прочтя ее, Дайкен вкрадчивым тоном спросил:

— Если вы не красная, то почему же, как нам сообщают из достоверных источников, вы, без всякого стеснения, выставили на рояле в своей гостиной бюст Карла Маркса?

— Это ложь! — прерывистым голосом крикнула Фейс. — Там стоит бюст Моцарта! Пойдите посмотрите сами!.. — Она беспомощно ловила ртом воздух.

— Она отрицает это! — загремел Дайкен. — Перед лицом свидетельских показаний!

Побуждаемая слепым стремлением сопротивляться, желанием бороться во что бы то ни стало, Фейс закричала!

— Я хочу сделать заявление! Я хочу знать, кто на меня донес! Я требую очной ставки! Я требую адвоката! Я хочу сделать зая…

— Тихо! — заорал председатель, колотя молоточком по столу. — Тихо! Никаких заявлений — сегодня уже поздно. Мы устали и проголодались. Можете изложить ваши претензии на бумаге, миссис, и, возможно, мы приобщим это к делу. А пока что мы поставим вопрос о неуважении, которое вы проявляете к данной комиссии. Заседание окончено!

— Если я проявила неуважение к комиссии, то лишь потому, что комиссия проявила неуважение к моим гражданским правам! — настаивала Фейс.

Но ее уже никто не слушал.

Председатель еще раз стукнул молотком — очевидно, уже машинально, — и четыре конгрессмена разом поднялись из-за стола. Вместе с нахмуренным Гаррисоном, стенографистками и часовым они вышли через маленькую дверь, бросив дрожащую Фейс одну в этом огромном зале. Внезапно наступила мрачная, гнетущая тишина. Фейс почему-то вспомнилось, что Джим Грейсон так и не вернулся в зал.

— О боже мой, — громко простонала она и, обессиленная, полуживая, рухнула на стул.

Ей хотелось ощупать себя, взглянуть в зеркало, убедиться, что это искалеченное существо — все-таки она, Фейс Вэнс. «Я — как гусеница, — думала она, — полураздавленная гусеница, на которую наступили ногой, но не убили сразу». Медленная смерть, вот что это такое. В памяти ее всплыли слова из «Алисы в стране чудес»: «Я буду судьей, я буду присяжными, — сказала хитрая старая колдунья, — я сама буду тебя судить и приговорю к смерти!»

Фейс истерически засмеялась.

Впервые она заметила часы высоко на стене, над опустевшим помостом. Стрелки показывали десять минут седьмого. Скорее, подсказал ей внутренний голос, скорее надо позвонить Дейну Чэндлеру!

Она бросилась вон из зала, вихрем промчалась по безмолвному коридору, мимо колонн у входа, вниз по мраморным ступеням, и наконец очутилась на тротуаре. Улица, как раскаленная печь, обдала ее волной горячего воздуха, и все тело мгновенно покрылось испариной. Вечереющее небо было похоже на расплавленный металл.

После долгих поисков Фейс нашла телефон-автомат в той самой закусочной, где она сегодня завтракала, и, войдя в нестерпимо душную будку, набрала номер конторы Чэндлера — номер, который она знала наизусть. В трубке раздавался гудок за гудком, но никто не отвечал — рабочий день уже окончился.

Запах жареной рыбы ударил ей в ноздри.

Она выбежала из будки и с нервной, бестолковой суетливостью стала перелистывать телефонную книжку. Наконец она нашла букву «Ч» и провела пальцем вдоль ряда «Чэндлеров», но никак не могла найти Дейна. Она снова прочла все фамилии подряд.

Дейн Чэндлер в списке не значился.

Сердце Фейс замерло, и на секунду ей показалось, что она теряет сознание.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Фейс делала тщетные усилия, но никак не могла проснуться. Ей снилось, будто она связана по рукам и ногам, а председатель колотит ее по голове своим молоточком. Она не то застонала, не то вскрикнула и во сне услышала свой голос. По мере того как она приходила в себя, стук становился все явственнее.

Тэчер бил по ее подушке свернутой газетой.

Фейс тихонько засмеялась от облегчения — как хорошо, что это был только сон! Свернутой в трубку газетой они обычно пользовались, чтобы унять расшалившегося щенка Лики. Что это Тэчер, дразнит ее, что ли? Затем Фейс услышала его слова, и, когда до нее дошел их смысл, она сразу перестала смеяться.

Холодная ярость и вместе с тем нотки панического страха звучали в голосе Тэчера.

— Да проснись же ты, ради бога! — кричал он. — Проснись, Фейс! Проснись!

Она заставила себя окончательно очнуться. «Опять что-нибудь насчет Джини», — подумала она, готовясь выдержать бурную сцену. Но Тэчер швырнул ей на грудь газету.

— Читай!

Да, вот он, этот ужас, от которого никуда не спрятаться — черные буквы заголовка, вышиной в два дюйма каждая: «Дайкен обнаружил 39 красных в правительственном аппарате!»

Итак, Тэчер теперь знает все, удар обрушился на него, как только он, сев завтракать, взял газету. Фейс вздрогнула и поглядела поверх газеты ему в лицо. На нем отражались самые сумбурные и противоречивые чувства; его лицо сказало Фейс куда меньше, чем его голос. Возмущение, страх, даже просто стыд — все это можно было бы понять, но откуда эта странная виноватость с оттенком боязни? Впрочем, сейчас ей было не до Тэчера, — слишком велико было ее собственное смятение, слишком глубоко она была потрясена и возмущена. Она отпрянула к краю кровати, словно Тэчер уличил ее в каком-то чудовищном преступлении.

— Тэчер, я… я…

— Вот, смотри, — холодно сказал он, — в этом списке одно из первых имен по алфавиту — Фейс Роблес Вэнс! — Он помолчал, потом с бешенством выкрикнул: — Вэнс! Ты бы хоть подумала, чье имя позоришь!