Прикосновение - Рустам Ибрагимович Ибрагимбеков

исправить что-нибудь было невозможно. Ты с таким фанатизмом все делала по-своему, что любая попытка помешать тебе кончилась бы плохо. Ты, как и твой отец, точно знаешь, что тебе нужно в жизни на данном отрезке времени, и вы всегда добиваетесь своего. Сейчас на очереди твоя диссертация. И хотя у тебя нет никакого интереса к науке и никаких способностей, через год ты ее защитишь, потому что поставила перед собой такую цель. И станешь ученым, несмотря на то что тебя воротит от одного упоминания о твоих экспериментах. Всю жизнь ты и твой отец считали меня недостаточно деловым и практичным человеком и давили на меня, постепенно, понемногу заставляли идти на уступки и делать вещи, от которых я сам себе был противен.

С о л м а з. Заставляли?! Да всем, что у тебя есть, ты обязан папе. Если бы не он, ты бы сейчас в школе преподавал. А квартира? А аспирантура? Кто содержал нас, пока ты возился со своей диссертацией? И ты смеешь еще плохо говорить о папе?!

М у р а д. Я ничего плохого о нем не сказал. Он сам не отрицает того, что он деловой человек… А мне претит такая деловитость и преуспевание любой ценой.

С о л м а з. И тем не менее ты не отказывался от его помощи.

М у р а д. Я отказывался.

С о л м а з. Но в результате все же принимал ее. Соглашался с недовольным видом, но всегда соглашался.

М у р а д. Это-то и ужасно!

С о л м а з. Что ужасно? Сравни себя со своими товарищами. Кто из них в тридцать два года имеет свою лабораторию, диплом старшего научного сотрудника? Ну, кто?

М у р а д. Никто. Но больше я этого не хочу. Я не могу больше врать, делать вид, что у нас все в порядке, улыбаться твоему отцу, которого терпеть не могу, изображать из себя делового человека, преданного интересам семьи, мириться с тем, что за десять лет совместной жизни с тобой мы остались чужими друг другу. Мне надоела эта выдуманная, витринная семья, в которой снаружи все хорошо, а изнутри все построено на лжи и притворстве! Мне противно жить двойной жизнью на работе: днем заведовать лабораторией, в которой занимаются проблемами, меня никогда не интересовавшими, а по ночам корпеть над тем, что считаю делом своей жизни. Я не хочу обкрадывать свою работу из-за того, что надо занимать должность и иметь «шансы» на дальнейшее продвижение. Мне это не нужно. Вспомни, как вы меня уговаривали: «Это будет недолго, надо пойти на небольшой компромисс и отказаться на время от своей темы, но зато потом будет возможность вернуться к ней на совсем другом уровне». Вспомни…

С о л м а з. Я все помню.

М у р а д. Лучше бы я до сих пор сидел младшим научным сотрудником, чем согласился тогда на ваши уговоры. Один компромисс обязательно влечет за собой и другие. И в результате я потерял несколько лет, несколько лучших лет работы. Ну ладно, хватит! Ты сама вынудила меня на этот разговор. Не я его начал.

С о л м а з. Конечно, теперь, когда ты всего добился и встал на ноги, ты можешь бросить меня, как ненужную вещь…

М у р а д. Боже, какие глупости ты говоришь? Ничего не поняла, ничего… И никогда не поймешь. Мы чужие люди с тобой, абсолютно чужие, ни одной точки соприкосновения!

С о л м а з. А наш сын?

Раздается стук в дверь.

М у р а д. Это мастер.

С о л м а з. Ну его к черту!

Идет к двери, открывает ее. Входят  М а х м у д  и его  с ы н. В руках Махмуда сумка с инструментом.

М а х м у д (улыбаясь). Добрый день. Кончили ругаться? Я тоже с женой ругаюсь, будь она неладна, а что делать — такова жизнь. Где ваш кран?

С о л м а з. Здесь. Идите за мной.

Ведет слесаря в прихожую. Сын остается в комнате. С любопытством оглядывается, делает несколько шагов и вдруг, о чем-то задумавшись, застывает на месте в странной позе. Мурад удивленно смотрит на него, но мальчик не обращает на него внимания. Мурад выбирает несколько книг из кучи, лежащей на столе.

Входит  С о л м а з.

М у р а д. Какой чемодан я могу взять?

С о л м а з. Не знаю.

М у р а д. Я возьму коричневый… А где лежат мое пальто и кепка?

С о л м а з. Не знаю.

М у р а д. Слушай, мы же расстаемся, веди себя хотя бы в эти последние минуты достойно. Нельзя же автоматически становиться врагами, если разводишься. Ведь от жены до врага огромная дистанция. Наших отношений не хватило, чтобы мы остались мужем и женой, но мы же можем быть хорошими знакомыми… У нас же сын, в конце концов…

С о л м а з. Вот именно!

Мальчик отрывает взгляд от окна и с интересом смотрит на спорящих супругов. В дверь просовывает голову  м а с т е р.

М а с т е р. Хозяйка, надо предупредить соседей, что я воду отключил. Скандал будет.

Солмаз выходит из комнаты.

М а с т е р (сыну). Иди, иди сюда. В коридоре тоже много книг… (Пропустив мимо себя сына в коридор, входит в комнату. Заговорщически подмигивает Мураву.) Я все слышал. У меня было то же самое.

М у р а д (неприятно удивлен). Что то же самое?

М а с т е р. С женой… (Показывает большим пальцем себе за спину, в коридор.) Очень любит книжки читать. И рисует хорошо. Карандашом, красками, чем хочешь… Художники смотрели — говорят, большой талант есть.

М у р а д (бросает взгляд на часы). А почему он не в школе?

М а с т е р. Он не любит школу, обижают его там. Он же странный немножко. Вот вожу его с собой.

М у р а д. Помогает вам?

М а с т е р. Разве я позволю?! Просто сидит, о чем-то думает или рисует истории разные. Сперва он про русских рисовал по их священной книге, потом про итальянцев и греков начал. Их историю наизусть знает, совсем древние вещи рисует… кони, мечи, крепости, чудовища какие-то — большие картины. А еще он любит про этого русского писателя рисовать, которого в тюрьму посадили, про его книжки, ну, как его…

М у р а д. Достоевский, что ли?

М а с т е р. Вот-вот. Всего его прочитал и нарисовал. Я почему беру его с собой? Дома не могу оставить, мать сердится на него.

М у р а д. Не родная, что ли?

М а с т е р. Почему не родная? Родная. Ей не нравится, что он такой странный немножко, поэтому обижает. У нас еще другие дети есть, тех она любит, потому что они обычные. Этого тоже любит, но хочет, чтобы он стал такой же, как все, не понимает, что в нем талант есть… (Еще раз подмигивает Мураду.) Я слышал, о чем вы здесь с женой говорили, все до последнего слова. У меня то же самое было.

М у р а д. Что — то же самое?

М а с т е р. Я тоже хотел уйти. Очень неподходящий момент был. Я сварщиком работал на заводе Паркоммуны.