Педагоги шутят тоже... Только строже - Борис Горобец

(УК 08-10-04; 26-09-05; С. 133)

О профессоре Ю. И. Лорие. Он орал, спорил, потом: «Пойдем, выпьем!»

Я прихожу с опозданием на консилиум в Кремлевке. Слышу:

— Посмотрите, вот он идет, вот. У него осталась одна извилина, след от кепки, больше у него ничего нет… Ты куда смотрел? Ты не сделал…

Какую-то ерунду я там не сделал. Поговорили. Юрий Иванович Лорие был абсолютно не прав. Но орал, потому что он был уверен, что прав. И что особенного? Наорал, потому что переживал. Я ему тихо объяснил, чтоб он пошел… и так далее. Поорали. Но орал он один. Чем кончилось?

— Андрей, пойдем, выпьем по рюмке чая!

А окружающие, кремлевские врачи — воспитанные, привыкшие к порядку. Один говорит:

— Как это? Я считал, что вы должны или на дуэль выйти, стреляться, или подать заявление, чтобы одного из вас выгнали с работы.

Ничего подобного, мы с Лорие на работе остались друзьями.

(УК 26-09-07)

О биографии академика М. И. Давыдова (р. 1947), директора Российского онкологического научного центра, президента РАМН

Если вы знаете биографию Давыдова, то она заключалась в том, что Блохин, увидев перед собой способного паренька-хирурга, сказал ему: «Знаешь что, Миша, делать тебе здесь нечего, поезжай в Подольск, там работает такой хирург Шапиро, вот та ты у него поучись». Это надо было быть Блохиным, он — великий деятель советской медицины, отличный онкологический хирург, который сказал ученику: Я, мол, не тот <кто тебе нужен. — Б. Г.>. Вот он — тот! И вот Миша учился у Шапиро той высочайшей хирургии. Он говорил: «Шапиро делал резекцию желудка 30–40 минут. В Москве, в Склифе — 4 часа, в 1-м «Меде» — 4 часа с пятью ассистентами. А он один — фьюить! И всё». И он этому там научился. Понимаете, это серьезная публика.

(УК 054)4-07)

О «волшебном» слове и тоне

Очень многое определяется тональностью. Вы помните, была такая детская притча насчет волшебного слова? Я могу сказать: «Капланская, дайте мне препарат!» Могу сказать: «Ирочка, дайте, пожалуйста, стекло». Смысловая нагрузка одна. Форма разная.

<…>

Александр Абрамович, возьмите под руку свою соседку, профессора Егорову, и выведите ее оттуда, чтобы она села. Да, да, да, идите, тут есть стулья. Ну, что? Они сидят, а дама стоит, да? Они опупели все.

<…>

Яшен Даминович, нам с Вами надо вести урок «Правила поведения». Вот я наблюдаю: входит заместитель директора. Ближайшего стула нет, ни одна задница от стула своего не оторвется, они сели и сидят. Помимо замдиректора, она еще профессор, заведует отделением, и, самое ужасное, она еще, извините, женщина. И чтобы кто-то встал — хрен тебе! Ты можешь представить себе это в дикой Средней Азии? Там за это башку бы оторвали. Ребят, все-таки, ну, будьте так, немножко… Извините.

(УК 12-11-04; 26-09-05; 17-10-05; 12-09-05)

«Что у больного — не знаю, но лечить умею»

Так говорил профессор Александр Николаевич Крюков, один из зачинателей отечественной гематологии и учитель И. А. Кассирского: Мы это сейчас отвергаем начисто, мы знаем, что делаем, и что у больного тоже знаем.

(УК 18-07-07).

Кассирский учит читать лекции

Когда я докладывал, Кассирский ждал только секунды, чтобы я запнулся. И тут же меня — бац!

Затыкал рот и рассказывал сам то, что хотел. Я выходил с докладом, ну, неприлично говорить — обкаканным. Вышел и — пфф!.. Он не давал мне продохнуть. Ну, я потом учился, чтобы, во-первых, говорить громко, во-вторых, не торопиться. Если ты не частишь, не суетишься, на полуслове ни один хам тебя не перервет. Если я говорю ясно, он вынужден со мной считаться. И таким путем Кассирский научил меня говорить, лекции читать и так далее. Это же творческий процесс — выступление, это же не ля-ля-ля… Это анекдот ты можешь рассказывать так ли, сяк ли. А здесь ты должен за шкирку взять аудиторию одной рукой, а другой — за горло, и — чтоб каждый тебя слушал, проклятый! Вот, я бы не сказал: «Больному был дан максипим». Э, нет! «Я больному назначил» — здесь маленький, маленький интервальчик, чтобы они все обострили внимание: — так, что же он назначил? — МАКСИПИМ.

УК 09-08-06; С. 775; [Кассирский и время, 2008]

«Дорогой мой учитель, всё, что ты делал, я об это вытер ноги»

Тогда предполагалось, что лейкоз — это болезнь созревания клеток, что-то вроде воспаления, вот надо найти витамины, и они начнут созревать. Это было повсеместно принятое понятие. Я выступил на утренней конференции со свойственной молодому человеку наглостью и говорю: «Иосиф Абрамович, это ведь всё чушь. Во-первых, они клональные, из одной клетки, во-вторых, они подчиняются законам изменчивости и отбора». Ха-ха-ха! И еще сказанул слово «прогрессия». Только один человек, самый старый, молча записывает. Посмеивается, но записывает. Он понял, о чем я говорю. Если перевести на русский язык, то я говорил примерно следующее: «Дорогой мой учитель, ты проработал 40 лет, всё, что ты знал, и всё, что ты делал, — это чушь собачья, я об это вытер ноги и объяснил тебе, что ты был дураком». Но его это никак не взволновало. Во-первых, это сказал его ученик, т. е., что бы он ни сказал, это — как если бы он сам <учитель. — Б. Г.> сказал. Во-вторых, к чему же обижаться? Если яйца стали учить курицу, так и слава Богу! Надо учиться. И он это всё записывал. И никаких проблем, никакой обиды.

(Уч. Совет ГНЦ, 05-04-05; [Кассирский и время, 2008. С. 152])

Ученик есть продолжение Учителя

Профессор В. П. Эфроимсон, сравнивая текст о патогенезе лейкозов И. А. Кассирского и не оставивший камня на камне <от традиционной. — Б. Г.> теории аутохтонности текст А. И. Воробьева, доказывающего клональность этих опухолей, советовал И. А. Кассирскому убрать из книги написанную им чушь. Вместо того чтобы обидеться, надуться, между делом наподдать молодому нахалу <это А. И. о себе. — Б. Г.>, Иосиф Абрамович расхохотался до слёз. «Этот старый еврей, может быть, хочет нас поссорить? Дурак! Это еще не ясно, кто из нас прав. Жизнь покажет. Но кто такой Андрей Иванович? Это же мой ученик!» Звучало примерно так: «Это же я сам, только — моложе и лучше»

[С. 772].

Но однажды Учитель перестал на год разговаривать с учеником

Помню как-то Иосиф Абрамович подошел к тяжелому больному при сепсисе: «Надо дать преднизолон!». А я, уже начитавшись, издал только один звук: «Хм!». После этого он год со мной не разговаривал. Потому что я, конечно, понимал, что он ерунду несет, но, с другой стороны, это все-таки учитель, и можно было вести себя более воспитанно, чем я себе позволил. И он обиделся, хотя был абсолютно, вдоль и поперек, неправ. Но и понять Кассирского легко. У него на глазах появился преднизолон, препарат, который всю клиническую картину решительно, напрочь изменил. Ну, конечно, он тыкал этот преднизолон, где надо и где не надо. Вот, где не надо, в частности, при сепсисе — это я уже видел, что его не надо, а он еще не увидел. И я нахально сделал этот вот жест, за что и получил.

(УК 09-06-06; [Кассирский и время, 2008])

Кассирский у больного академика Харитона

Вызвали Иосифа Абрамовича как-то к Юлию Борисовичу Харитону. Случился тяжелый озноб, высокая температура, ломает всё тело, в крови — высоченный лейкоцитоз. Смотрели многочисленные консультанты. Кассирский опоздал на консилиум изрядно. Злая профессура ждала разъяснения только высокого лейкоцитоза, а уж какую-то свою «концепцию» они приготовили. Пришел Кассирский, один спокойно расспросил больного, осмотрел внимательно всё. И горло посмотрел с лампочкой. Вышел. «Лакунарная ангина». Юлий Борисович говорил: «Надо было видеть лица коллег- профессоров».

[С. 782]

М. Д. Ковригина, директор ЦИУВ, министр здравоохранения СССР во время войны, и И. А. Кассирский

Мария Дмитриевна Ковригина открывает заседание Ученого совета… И опаздывает И. А. Кассирский. Она весь совет молча держит. Когда Иосиф Абрамович приходит, она говорит: «Ну, благодарю Вас, Иосиф Абрамович! 20 минут вот эти бездельники были вынуждены Вас ждать. Пожалуйста, садитесь. <К докладчику. — Б. Г.> Начинайте доклад!»

[С. 759]

Владимир Львович Найдин

Мастер мастеру не указ

Случай не надежен, но щедр.

В. Л. Найдин об академике А..И. Арутюнове (1904–1975), нейрохирурге, директоре Института нейрохирургии им. Бурденко (1964–1975)

А. И. Арутюнов встретился с Председателем Госкомитета по науке и технике СССР академиком Кириллиным и убедил его организовать в Институте нейрохирургии лабораторию по реабилитации выделить для нее штаты и деньги.

«Александр Иванович говорит <Найдину. — Б. Г.>:

— Чудеса в решете! Теперь давай в Минздрав, толкай бумагу, дальше я помогу. Только условие: лабораторией заведовать будешь ты. Но евреев других к себе не бери, партийцы не пропустят.