Спасти обязан - Игорь Берег

Стас выслушал, помолчал, запил коньяком очередной кусок мяса и оправдал мои надежды, то есть, согласился. Как я понял, он отнюдь не страдал «чеченским синдромом», не кричал во сне от ночных кошмаров и был готов повоевать еще, раз уж случай подвернулся. Конечно, не все так просто было в его согласии, наверняка ведь, хитрая морда, свой вариант принялся набрасывать. Тем лучше, когда придет время, просто сведем все наши планы воедино. Муса не дурак, просчитывает, где мы его можем кинуть. Но считает, и не без основания, себя хозяином всех козырей. Это на текущий момент. А что дальше будет - время и обстоятельства покажут. Мы потерпим.

Оставалось обсудить некоторые детали. К примеру, документы для меня. Полковничьи остались в больнице Крестополя. А с его лицом моим паспортом воспользоваться было затруднительно. Ну, и прочие мелочи. Для Мусы проблем ни в чем не существовало. К концу следующего дня он обещал все решить и представить остальных членов команды, отправляющейся в Чечню. Точнее - надзирателей. Получив твердые заверения, что с его пленниками из Центра за время нашего отсутствия ничего не случится, мы откланялись и ушли к себе. Настя позвала Стаса в свою комнату, мне приглашения не последовало. Ну что же, ее право. Я бухнулся на постель, закурил и уставился в потолок. Гадать о том, что ждет нас в рейде, сейчас не имело смысла. Что будет, то и будет. Трудности надо преодолевать по мере их возникновения. Но вспомнился мне один более-менее подобный поход. Я был моложе, глупее, и даже представить себе не мог, что, сделав первый шаг, просто обязан буду сделать следующие...

Глава 15

Еще в школе выяснилась моя склонность к иностранным языкам, поэтому на семейном совете решено было, что лучше всего такому обормоту поступать в иняз. Какой-нибудь технический вуз я бы просто не осилил со своими тройками почти по всем предметам. Возражений с моей стороны не возникло. Иняз, так иняз, какая разница. Даже престижно в какой-то мере. Я действительно в то время был порядочным разгильдяем, не интересовался ничем кроме «Битлз» и фантастики.

Но с первого раза поступить не удалось. Экзамены сдал, немецкий даже с триумфом. Не хватило двух баллов до проходного уровня и пришлось вернуться домой не победившим, но и не побежденным, так сказать, на щите. Разозлившиеся родители заставили искать работу, чтобы не болтался год без дела. А я из упрямства выискал что похуже - обувную фабрику. И корячился потом на конвейере, проклиная себя, придурка. Но плюнуть и уйти не позволило все то же упрямство.

А на следующий год поступать не пришлось. Совершенно неожиданно пришла повестка из военкомата и загремел я в армию, аж в Туркмению. То еще времечко, до сих пор с дрожью вспоминаю. Все было: и сортиры драил, и полы мочил, и из кухонного наряда месяцами не вылезал. И «деды» били. Тогда и понял, что в этой жизни очень важно быть сильным и здоровым. Все свободное время, которого на втором году службы стало немного больше, качался разными железяками. Тут еще появился приятель-узбек, вопреки анекдотам парень очень умный и начитанный. Окончивший к тому же институт и попавший в армию по недоразумению. Рашид обладал еще одним несомненным достоинством. Он знал карате, редкое тогда и практически запрещенное. Мне удалось уговорить его заняться со мной. Рашид нехотя согласился, потом вошел во вкус такой педагогики и взялся всерьез. А я за это всячески защищал его от поползновений дедов и вечных нарядов. На задворках части имелся небольшой спортзал, который не спешили ремонтировать. Мы залезали туда через окно и тренировались до одури. Доставалось мне очень сильно. Рашид считал, что новичка жалеть нельзя - потом крепче будет. Я тоже так думал, но ведь больно же! Служить моему сенсею предстояло год, как имевшему высшее образование, но демобилизовался он раньше - в Ташкенте у него родился второй ребенок. Расставались с сожалением. Я к тому времени уже кое-что умел - оказался способным учеником. Далеко не все, но многое. В боевых искусствах можно и нужно совершенствоваться всю жизнь.

Родители были приятно удивлены моим видом после возвращения домой. Да к тому же от мысли поступать в институт я не отказался и вполне успешно прошел на факультет испанского языка. Это у меня еще романтика кое-где играла. Че Гевара там, Сальвадор Альенде и так далее. Впрочем, совсем не пожалел. Язык давался легко и впоследствии очень пригодился. Еще после зачисления нам сказали: «И не мечтайте стать переводчиками. Институт педагогический, вот в школы и пойдете». «Ну-ну», усмехнулся я про себя и оказался прав.

Училось легко и беззаботно. Можно было при желании вообще дурака валять, лишь бы сессии сдавал. Но для меня времена шалопайства закончились. Слишком прочно вошло в жизнь карате и все его окружающее. Так что и тут каждый день я находил время для тренировок. Нет, конечно, были и девчонки, и вино, и другие прелести студенческой жизни. И все же, ступив на путь бойца лучше с него не сворачивать.

Пару раз пришлось применить свое умение, но в основном задевать меня побаивались. Нашлось еще несколько человек, которые раньше немного занимались этим и желали продолжать. В партнерах недостатка не было, мне хотелось знать и уметь больше. Разными путями доставал переводные пособия по другим видам боевых искусств, изучал их. Это как с языками: если знаешь один-два, то следующие пойдут уже легче.

Появились видеомагнитофоны, а с ними фильмы Брюса Ли, Чака Нориса и прочих Сигалов. И, кроме того, изредка можно было раздобыть телеучебники. Конечно, если начинаешь с нуля, то ничего с помощью ящика не постигнешь. Изначально нужен учитель, тот, кто видит тебя со стороны, подсказывает, куда требуется идти, исправляет твои ошибки. А Рашид и был таким учителем. Его убили в какой-то национальной сваре в родном Ташкенте. Он не успел воспользоваться своим искусством. Пуля летит быстрее, чем двигается человек. Особенно, если это происходит для него неожиданно. Когда пришло письмо от жены Рашида, я напился вдрызг. Плакал, бил в стены комнаты ногами и ухитрился кулаком разгромить стол.

Как я и надеялся, в школе мои знания не пригодились. Что-то происходило в мире и стране, испанский язык все меньше изучался, и к окончанию института такого количества преподавателей espanol-а уже не требовалось. С легким сердцем мне и многим другим выдали свободные дипломы, предоставив возможность искать работу самим. Какое-то время пришлось поработать с кубинцами, приезжавшими стажироваться на наши заводы. Хорошие были деньки! Я коверкал кастильское наречие и обретал скорость разговора, когда смысл сказанного постигается только к концу предложения, а фразы завуалированы такими метафорами, что только пьяный их может понять в полной мере. Потом эта малина кончилась из-за глупой ссоры с местным пьяницей-гебешником, который возомнил себя царем и богом всей переводческой братии, работавшей тогда на химкомбинате. Пометался по каким-то конторам и, наконец, приземлился в конструкторском бюро, где изредка переводил скучнейшие технические тексты, а все оставшееся время представительствовал на стройках народного хозяйства или в селе. Тогда интеллигенцию не очень жаловали, припахивали в хвост и в гриву. Я, среди прочего, ухитрился окончить курсы сельских механизаторов и научился водить трактор, комбайн и даже бульдозер. Учился, между прочим, с отрывом от производства. То есть, все это время на работе мне исправно платили инженерский оклад. Тоже хорошо было, спокойно. А главное, никто не мешал заниматься настоящим делом. Правда, однажды на уборке, куда меня загнали в качестве комбайнера, несколько, так сказать, коллег, одурев от многодневных дождей, не позволявших выйти на поля, и дешевого сельповского портвейна пополам с местным самогоном, решили, что веду я себя слишком вызывающе, держусь высокомерно и чересчур размахиваю ногами, уединяясь в пустующем сарае. Они подобрали колья себе по руке и приготовились встречать меня, возвращавшегося из местного клуба, где сбрендивший киномеханик вдруг прокрутил «Легенду о Нараяме». Очень подходящий фильм для восьмидесятилетних старушек и сопливых пацанов, собравшихся в зале. Протрезвевшего на следующее утро носителя в массы мировой киноклассики, рассказывали, отцы тех самых пацанов по-свойски поучили, чтобы знал, что следует показывать, а что нет.