Собрание сочинений. Том 5. Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории. - Егор Петрович Ковалевский

не бурь, физических, духи брани и разрушения. В катунь собираются на лето все женщины для приготовления сыра и масла, все собаки для защиты стада от других, не менее страшных врагов, медведей и волков, все дети для увеличения шума и пестроты.

С вершины одной из Поликвиц открывается вся цепь гор, идущая через Морачу, северные оконечности Белопавличи, через Пипери и вдоль Кучи; на ней размещены катуни этих округов; высоко над грядою подымаются Прикорница, Луковица и несколько других горных главарей, а над всеми ими Ком, царь гор; к нему-то стремились давно мои мечты, к нему стремились пламенные желания всех путешествовавших в Албании, Боснии и в Герцеговине, но никто из них не достиг этого тайника природы, загражденного людьми, также как и природой; весьма, весьма немногие из черногорцев всходили на его вершину: они приносили оттуда страшные, чудные вести, будто с того света, и отбивали охоту у суеверных отваживаться на подобный подвиг. Действительно, чуден он, этот Ком! Как заманчиво сиял он передо мною своею снежною верхушкой, словно бриллиантовой маковкой. Я дал себе обещание достигнуть ее во что бы то ни стало. На Поликвице мы пробыли два дня; надолго бы я остался здесь, если бы мои обязанности не понуждали меня далее.

Глава XVI

Ровцы

5(17) августа.

Опять надобно было переправляться через Морачу: мост черногорского устройства, только короче нежели мост в Марках и несколько шире: именно, в бревно длины и в три ширины: за то его надобно было переходить, а не переползать. – И теперь морозная дрожь пробегает по телу при воспоминании, как скрипел и шевелился он под моей пятой, и голова кружится, от оглушающего шума Морачи. К одному я никак не могу привыкнуть в Черногории, – к этим животрепещущим мостам, может потому, что, к счастью, они редко встречаются. А черногорец, навьюченный своей тяжестью, иногда влача за собою барана, который упирается и бодает, идет также ловко и небрежно, как бы по глади.

Вблизи моста, где река Морача образует глубь, под утесом, далеко выдавшимся и совершенно нависшим над нею, говорят, живет, в самом омуте, человек и нередко выплывает на поверхность воды; проводник наш видел, как этот житель пучины бросился в нее с ужасного утеса и скрылся; другие слышали его голос. Некоторые полагают, что это не человек, а змий, иные, – что это дух или дьявол. – Я держусь последнего мнения, потому что место чрезвычайно удобно и привольно для временной квартиры дьявола, особенно, если он романтического расположения и пленяется красотами природы.

«Это еще что такое?» – воскликнул я невольно, указывая на нечто живое, движущееся, висящее между небом и быстриною реки. – «Ни что», – отвечал равнодушно один из черногорцев. – «Как «ни что»!» – воскликнул я, подходя ближе к реке и пораженный пуще прежнего: ведь это человек. – «Долазит на ту банду», переходит на ту сторону», – отвечал он, зевая во весь рот. – «Подлинно «долазит», – подумал я, – только этого «лазания» не доставало мне».

В том месте, где река, стесненная крутыми берегами, собрала воды свои в русло, более узкое, и тем быстрее, тем сердитее мчала их, в том месте были перекинуты с одного берега на другой две жерди, в два бревна длиною, поддерживаемые на середине реки двумя высокими стойками, кое-как скрепленными вверху, еще хуже укрепленными внизу, в воде, между валунами камней. – Бревна были au naturel, в их коре, с выдавшимися выпуклостями и неровностями, а потому, во многих местах расходились, одно возвышалось над другим, представляя таким образом ломаную линию. О перилах не было и помину. По этому-то фантастическому мосту переходил, – нет, не переходил, я не умею определить этого движения человеческого тела, – переползал человек, оседлав верхом обе перекладины и заменив для своего движения ноги руками. – «Скорее переправлюсь я через реку верхом на дьяволе», – воскликнул я, и, за неимением на ту пору в наличности черта, уже закинул ногу через перекладину, повинуясь необходимости. Добрый мой спутник снабдил меня нужными наставлениями, отправляя в это, нового рода, путешествие: «Не гляди вниз, – говорил он, – не то закружится голова и найдет одурь», у нас наоборот, подумал я, одурь находит на тех, которые глядят очень высоко. – «Не оборачивайся назад, не гляди по сторонам, не гляди никуда, – зарябит в глазах». – «Что ж, зажмуриться, что ли?» – спросил я его. – «О, сохрани Боже, – воскликнул он, испугавшись самой мысли, – назовут трусом; надобно глядеть весело, но ничего не видеть, ничего не слышать, ни о чем не думать». Более всего советовал он мне крепко держаться за перекладины и не ползти, потому что, в таком случае, притягивая свое тело к точке опоры рук, с тем вместе тянешь к себе перекладины и легко можешь их сдвинуть, но должно только опираться о них и, приподымаясь несколько, так сказать перескакивать все вперед и вперед. «Есть», – произнес я, скрепив сердце, и, благословясь внутренне, отправился в путь скачком-ползком. Дорогой я имел довольно времени, чтобы рассуждать о порядке возникающих искусств, между которыми этот мост должно было поставить в самой голове; но было не до рассуждений. – Я однако начинал привыкать к своему положению, как вдруг, взглянув нечаянно вперед, остолбенел и остался недвижим. Одно из двух бревен следующей половины моста вышло из своего гнезда и тем концом, который был обращен ко мне, и следовательно, находился на самой середине Морачи, едва касалось подставок, едва задевало их половиной своей оконечности; казалось, малейшее движение низвергнет его в бездну. По какому-то инстинкту я обернулся назад: воздушное пространство, около пяти саженей за мною и передо мною, отделяло меня от земли; потом взглянул нечаянно вниз: бездна была подо мной, волны кипели и рвались из ущелья с оглушающим шумом, брызги долетали до меня; я обратил взор свой к небу – тщетная надежда. Голова закружилась, сердце сжалось, я пошатнулся и едва не потерял равновесия; но это было один миг. Рассудок взял власть свою. Легко было убедиться в физической невозможности вернуться назад: для этого нужно было сделать над бездною сальто-мортале, на который у меня не было ни искусства, ни охоты; другая, вспавшая мне мысль была всполсти вниз по стойке, на которую опирался мост; но если бы я и достиг реки, то как удержаться на стремнине, катящей валуны камней на пути своем. Я оставил и эту мысль, и, не колеблясь более ни минуты, отправился вперед, не касаясь руками к полуниспадающей перекладине, и если задевал ее ногой, то только для того, чтобы прижать к другой. – Тщетное усилие; она колебалась подо мной