Таинственный монах - Рафаил Зотов

— Ты лжешь, но я не хочу заставить сына выдать своего отца под топор палача, от которого он не избежит. Да и твоя голова тоже осуждена на плаху. Что ты об этом думаешь?

— Я готов положить ее в твоим ногам, государь, — отвечал Гриша.

В это время шумно вошел в собрание молодой человек, одетый по-генеральски и весело вскричал:

— Тридцать голов набрал я, ваше величество, и отобрал самых лучших солдат. Когда прикажете выступать?

— Спасибо, брать Данилыч! С Божию помощью ты не замедлишь пуститься на шведов. А вот тебе проводник. Узнаешь ли ты его? — весело сказал Петр, указывая на Гришу.

Молодой человек быстро взглянул на Гришу и оба в один голос воскликнули.

— Гриша! Ты ли это!

— Саша неужели ты?

Оба упали друг другу в объятия.

Саша первый опомнился и, высвободившись из объятий взглянул на царя, как бы ища в его взорах одобрения своего поступка.

— Если это, брать Александр, один из старых твоих друзей, то я отдаю его тебе на поруки. Это закоренелый бунтовщик осужденный на смерть. Пусть он для нашей экспедиции служить проводником и, если Бог дарует нам победу над шведом, то мы поеле и с ним справимся. Хорошо ли ты, Григорий, знаешь окрестности устья Невы? спросил царь, обращаясь к Грише.

— В три года я везде выбродил, государь, где только люди не живут, — отвечал Гриша.

— А бывал ли ты на Котлине?

— Был, государь. Раз ветром занесло.

— Который из Невских островов суше и возвышеннее других?

— Луст Эйланд.

— Везде ли тут река судоходна?

— В русле везде судоходна, но в разливе много отмелей.

— А от Котлина до Луст Эйланда могут ли военные корабли ходить безопасно?

— В кораблях я не сведущ, государь, но полагаю что могут, потому что два шведских корабля и теперь сидят недалеко от Луст Эйланда.

— Вот, господа, подтверждение всех моих прежних слов, — сказал Петр, обращаясь к собранию. Теперь, брат Меньшиков (так прозван был Саша), помоги мне урезонить всех этих господь, которые стали на дыбы от моего предложения основать здесь город. Ты, Саша, свежий человек, знаешь мои намерения: поговори-ка с ними и постарайся убедить их.

— Лучшее убеждение для нас, государь, есть твоя священная воля, — сказал один высокий, статный генерал. — Ты больше всех нас знаешь пользу и нужду своего царства и народа. Мы только верные исполнители твоих приказаний. Но так как ты всегда велишь нам говорить тебе правду, то я должен сказать, что препятствий к осуществлению твоих намерений очень много.

Тут генерал начал перечислять все неудобства, начиная от болотистой почвы и оканчивая воздухом, убийственно действующим на здоровье.

Царь выслушав терпеливо доклад генерала, обратился к Меньшикову и сказал:

— Поговори с ними, брат Данилыч, а то я неровен час поссорюсь с ними.

Сказав это царь стал ходить крупными шагами по палатке, а Меньщиков вдохновенным голосом стал излагать возможность привести в исполнение намерения царя. Когда он кончил Петр сказал:

— Спасибо тебе, брать Данилыч. Ты высказал им мои мысли, как нельзя лучше.

Все собрание согласилось с мнением Меньшикова. Государь вышел из палатки, а вслед за ним и Меньшиков, сделав Грише знак рукою, чтобы он шел за ним. Пройдя несколько шагов вошли они в палатку, ив которой Меньшиков выслал всех и, оставшись вдвоем с Гришей, снова заключил его в свои объятия.

Тут они стали вспоминать о своем детстве и рассказывать друг другу, что с ними случилось со дня разлуки в Троицкой лавре; в числе первых вопросов Гриша спросил:

— Кто же ты теперь, Саша?

— Генерал поручив, отвечал Саша с веселою важностью и прибавил, наклонившись в уху Гриши, — и любимец царя.

Гриша печально повесил голову и отступил от Меньшикова на два шага.

— Что ты, Гриша? Уж не думаешь ли ты, что я переменился и забыл старых друзей?

Гришу ободрили эти слова. Они присели и стали мирно разговаривать. Долго они рассказывали друг другу, что с каждым из них случилось в прошлое время и Саша, слушая внимательно друга своего детства, вдруг сказал:

— Знаешь ли, Гриша, что мне пришло на ум?

— Говори, друг милый.

— Уж не братья ли мы с тобою?

— Нет; отец мне сказал, что родители твои известны были только Досифею, которого теперь нет в живых и вероятно он ни кому не сказал эту тайну.

— Очень было бы любопытно знать эту тайну

— Быть может мой Саша и не совсем из простолюдинов, — проговорил знакомый друзьям голос.

Оба они оглянулись и перед ними сто. ял царь с улыбающимся лицом.

— Ваше величество, и знатного рода и простолюдин могут иметь только одно достоинство, а именно усердие к особе вашей.

— Если вы кого приблизите к себе, то немудрено, что у него прибавится и смысла и добра, — сказал весело Меньшиков.

— А признаюсь тебе, Александр, желал бы я иметь этого Иону в моей власти. Дорого бы я даль эа это, — сказал Петр.

— Не дешево бы это пришлось и Григорию и отцу его тем паче, — сказал Меньщиков.

— Да отец его закоренелый преступник и злодей и я не мог бы его пощадить.

— Ну, послушай, Гриша, если бы отец твой получил от меня прощение, явился ли бы он ко мне, как ты думаешь?

— Если б я, государь, знал где он теперь находится и, если бы мог принести ему радостную весть твоего милосердия… — начал было Гриша, но остановился, глядя пристально в глаза государю.

— Нет! Еще рано! Я не могу его видеть не в состоянии простить ему.

— Будь милосерд, государь! — проговорил глухим голосом Гриша, упав в ноги царю.

— Да, к тебе, Григорий! Я твоей услуги никогда не забуду, но о нем и не вспоминай мне. ну теперь полно говорить об этом. Пойдем ко мне и займемся делом насчет нашей экспедиции, — сказал царь. — А ты, Григорий, оставайся здесь. Саша должно быть возьмет тебя в себе. Я поговорю с ним, что нам из тебя сделать, прибавил Петр, уходя.

В течении следующих двух дней сделаны были подлежащие приготовления в нападению на два шведских корабля, стоявших в устье Невы.

Утром 6 мая тридцать лодок с солдатами, разделившись на два отряда отправились в путь. Одним из отрядов командовать сам Петр. Артиллерии у русских не было никакой, а солдаты были вооружены лишь ружьями. Несмотря на убийственный орудийный огонь с бортов шведских кораблей лодки отряда, которым командовал царь, быстро подвинулись к кораблям и наконец корабли вдались. Первым на неприятельский корабль вскочил Петр, a за ним Меньшиков и Гриша.

Глава VII

В последних числах ноября 1707 года уже вечерело. В небольшом, довольно ветхом домике в приходе Бориса и Глеба на Поварской улице, в опрятной комнате сидели два немца, уже преклонных лет, и беседовали дружески между собою. Тут же сидел с мрачным видом лица и в глубокой задумчивости молодой мужчина в гвардейском мундире. Один из стариков был Эрбах, тот самый старец, который жил с Гришой на островке другой был пастор из Мариенбурга Глюк, поселившийся в Москве, в доме, который ему купил Меньшиков и наконец третий — Гриша.