Снова домой - Кристин Ханна

Но Энджел ничего такого не сказал. Он коснулся ее щеки и нежно повернул Мадлен лицом к себе.

«Тогда не уходи. Оставайся со мной. Мы можем убежать отсюда... У нас будет семья... Понимаешь, семья...»

До этого мгновения Мадлен никогда не знала, что такое – любить человека. Чувство внезапно охватило все ее существо, обдало душу жаркой волной. Неожиданно Мадлен рассмеялась, потом расплакалась.

– Я люблю тебя, Энджел.

Ах... Было одновременно и сладостно, и больно произносить эти слова. Он схватил Мадлен в свои объятия, сжал так сильно, что ей сделалось трудно дышать. Они вместе опустились на колени в мокрую траву. Она чувствовала его руки на своем теле. Он ласкал ее волосы, гладил спину, бедра. Затем принялся целовать ее, стирая губами слезы у нее на щеках. Это продолжалось так долго, что у нее голова пошла кругом.

Наконец Энджел слегка отстранил Мадлен от себя и заглянул ей в глаза. Его взгляд был таким властным, что у Мадлен сердце сначала замерло, а потом бешено заколотилось в груди.

«Я люблю тебя, Мадлен, я... То есть я никогда раньше...» Слезы неожиданно брызнули у него из глаз, и Энджел поспешно вытер их ладонью.

Она взяла его руки в свои.

– Ты только не бойся, – прошептала она, глядя на него. Он улыбнулся, хотя губы его при этом дрожали. В это мгновение Мадлен так много узнала о нем, о том, какой он на самом деле. Хотя Энджел старался казаться непокорным и строптивым, в глубине души он был так похож не нее. Так же, как и Мадлен, он был напуган, смущен и очень одинок. Он не верил в себя, в собственные силы, он вовсе не считал себя хорошим. Однако именно таким он и был – Мадлен верила в это. Энджел был самым лучшим на свете и любил ее, как никто другой.

Какая же сила заключается в словах: «Я люблю тебя...» После этого она рассказала ему все, что было на сердце, раскрыла ему душу, позволила сделаться частью самой себя. Без Энджела она уже не мыслила себе жизни... ...А что, если он сделает ей больно еще раз?.. Она вызвала в памяти другие вещи, другие моменты – и причиненная Энджелом боль ушла, как будто ее смыло прохладной волной.

Она была уверена, что простила ему все страдания, что он причинил ей, простила, что он бросил ее, даже не попрощавшись. Она действительно не сомневалась, чтр простила ему решительно все. Она повторяла себе, что семнадцать лет – это слишком юный возраст, однако время шло, а она с кажДым годом чувствовала себя все более молодой. Она повторяла себе много раз, что все только к лучшему. Если бы они тогда поженились, то неизбежно испортили бы себе жизнь.

Она многое говорила себе в ту минуту, когда смотрела на спящего Энджела. Говорила – и понимала, что все эти слова – ложь. Ложь и больше ничего. Как жалкий дешевый подарок, обернутый во много слоев красивой оберточной бумаги. Она все простила ему. Но как это было возможно?! Ведь в то лето он убил часть ее души. Ту самую часть, где рождалась и росла ее любовь к нему. И Мадлен уже никогда не стать прежней.

Энджел медленно просыпался. Сначала, проснувшись, он не сразу понял, где именно находится, что с ним происходит. Затем он услышал пиканье монитора – и все сразу вспомнил.

После предпринятой Энджелом неудачной попытки покинуть клинику Хильда, маленькая медсестра с птичьим лицом, привела все в порядок в палате: монитор вновь принялся контролировать работу его сердечной мышцы, из него вновь поползла бесконечная лента кардиограммы.

Чувствовал он себя чудовищно. Грудь ломило, в висках стучало. Иглы, введенные в вены, жгли огнем. Любое пустяковое движение вызывало резкую боль.

Постепенно Энджел почувствовал, как солнечные лучи буквально пронизывают ему голову. Моргнув, он облизал сухие губы и, протянув руку, попытался взять пластиковый стаканчик, на котором было написано; «264-В».

– Я помогу, – произнес чей-то голос рядом с ним.

При звуках его он вздрогнул. Сначала ему показалось только, что голос сильно походил на голос Деборы Уинджер. Это напомнило ему одну ночь, много лет назад, когда он «снял» официантку в Тулсе, привез ее к себе домой и...

О Господи! Какая чепуха лезет порой в голову...

Сердце замерло, затем ударилось о ребра и неровно застучало, напоминая изношенный двигатель, работающий на отвратительном бензине. Монитор тревожно запищал. Энджел почувствовал, что ему становится трудно дышать.

«Дыши глубже, ты, идиот. Успокойся». Он повернул голову и увидел ее возле постели. Боже, после стольких лет...

Она сидела, выпрямив спину. На ней была безупречная медицинская униформа, из-под которой виднелся только ворот зеленого свитера. Лицо Мадлен было совершенно бесстрастным, широко расставленные серебристо-зеленые глаза смотрели спокойно и внимательно. На полных, ненакрашенных губах не было и тени улыбки.

В его памяти на миг всплыл образ шестнадцатилетней девушки, стоявшей у заделанного решеткой окна: тонкие руки ладонями прижаты к стеклу, щеки мокры от слез, на губах его имя.

Он влюбился тогда в очаровательную зеленоглазую, вечно смеющуюся девушку с длинными каштановыми волосами и точеной фигуркой. Женщина, что сидела сейчас возле него, ничем не напоминала ту девушку. У этой женщины была величественная осанка, голова с коротко остриженными волосами красиво и гордо держалась на стройной шее. Лицо отличалось классической красотой. Перед ним сидел идеальный врач, в совершенстве владеющий своими эмоциями.

Она так великолепно сохранилась, что Энджел был даже немного смущен. Он мог бы быть счастливым, мог гордиться ею, однако Энджел испытывал сейчас только злость, его как будто обманули. Получалось так, будто все его воспоминания о Мадлен – сплошная выдумка. Нет, такую женщину нельзя было сломить каким-то предательством. Она наверняка сразу его забыла, как только он исчез с горизонта. И уж точно отец Мадлен помог ей получить блестящее образование.

– Энджел, – произнесла она голосом, которого он так и не смог забыть за долгие годы. – Как... странно снова встретиться с тобой.

– Ты отлично сохранилась, Мэд, – с печалью в голосе сказал он. Печаль появилась как бы сама по себе.

– Не нужно называть меня Мэд. – Она спокойно улыбнулась ему профессиональной улыбкой и раскрыла его историю болезни. – Мне сказали, что тебе требуется новое сердце.

– Тебя это не должно бы удивлять. – Ничуть не удивлена.

iОн чувствовал, как она изучает его взглядом. Только этого ему и не хватало: опять кто-то оценивает его, опять кто-то выносит ему приговор, руководствуясь какими-то своими личными соображениями.

– Послушай, Мэд, полагаю, ты тоже согласишься, что мной должен заниматься другой доктор.

– Согласна. Но, к сожалению, Алленфорд хочет, чтобы у тебя были самые лучшие врачи.