Хрупкие фантазии обербоссиерера Лойса - Анатолий Вишевский

что сказать Андреасу? «То, что ты позволил себе прошлой ночью, было грязно, мерзопакостно, противно человеческому естеству»? Звучит хорошо, но знает ли Андреас, что значит «противно естеству»? И потом, слово «грязно» – еще решит, что это о его нечистоплотности. Некрасиво получится. Может, просто сказать «мерзопакостно»? Это слово он точно знает, и двусмысленности никакой не будет. Так мастер и решил поступить – надо только улучить момент и подойти, когда рядом не будет ни Марты, ни Андреаса Иоганна. Но как это сделать? Сидеть в засаде и выскочить оттуда с негодующим видом? Очень уж это напоминало ситуацию из комедийной пьесы Мольера – мастер даже захихикал, представив себя героем такой сцены. А если Андреас был так пьян, что ничего не помнит? Иоганн Якоб спрячется за печкой, дождется, когда парень останется один, встанет перед ним, лежащим на тюфяке, и возмущенно скажет: «Как ты посмел, молодой наглец?» А Андреас ответит, хлопая мутными от похмелья глазами: «Это о чем?» И что тогда – объяснять ему? Какими словами? А если Андреас ничего не забыл и рассмеется мастеру в лицо – ведь это будет еще хуже. Или, того гляди, начнет грозить своим членом – ведь на парне в постели и панталон не будет!

Иоганн Якоб попытался представить себе голого Андреаса – в лесу на берегу ручья он представлял себе паренька, того, еще незрелого, чьи нагие очертания в воображении мастера были смутными и делали его похожим на фарфоровую статуэтку. До сих пор он видел Андреаса голым только по частям: иногда тот ходил по дому без рубашки, а один раз Иоганн Якоб замешкался в коридоре по пути на работу, когда Андреас, стоя спиной к нему, натягивал панталоны. Вчера мастеру открылась последняя деталь, недостающая для создания полной картины. Иоганн Якоб мотнул головой – отмахнулся, как от овода, от ранее соблазнительного, а теперь пугающего образа. Так он лежал и думал далеко за полночь, перебирая варианты завтрашнего, а потом уже и сегодняшнего разговора с Андреасом, но ни к какому решению не пришел. Иоганн Якоб вздохнул, вытянулся на короткой вдовьей кровати, так что ноги его по икры вылезли из-под медвежьей шкуры и нависли над полом, и уснул.

Проснулся мастер от громкого стука в дверь. «Андреас! Пришел просить прощения», – во второй раз за эту ночь подумал он.

– Войдите! – сказал строго.

Вошла, нет – вбежала Марта. Она рыдала и едва могла говорить.

– Там, там, – показывала молодая женщина в сторону кухни. – Андреас… Там!

Иоганн Якоб вскочил и бросился за Мартой. Сначала он увидел бледного Андреаса Иоганна – мальчик сидел, забившись в угол, и дрожал – а потом красного Андреаса, который разбросался на топчане. Глаза парня были закрыты, зубы стучали, голое тело, покрытое мелким потом, сотрясал озноб. Он был в горячке. Внимательный взгляд художника выявил эстетический изъян: ступня, которая вчера была здоровой, теперь пылала. Культя почернела и источала зловонную жидкость, и мастеру казалось, что отливающая в синеву чернота на его глазах движется вверх по ноге.

– Врача! – закричал он. – Андреас Иоганн, отнесешь записку доктору Флаху. Помнишь, где он живет?

Сын с готовностью закивал: конечно, он помнит, отец не раз брал его с собой к доктору. К тому же лучше идти самому по темному городу, чем сидеть тут, глядя на это страшное тело, от которого исходили смрад и жар.

– Перо и чернила!

Мальчик метнулся в комнату мастера, и уже через минуту Иоганн Якоб писал записку на осьмушке бумажного листа. Перо скрипело и разбрызгивало чернила, и мастер в который раз нелестно помянул рыночного мошенника, вместо лебединого продавшего ему гусиное перо. К тому же не из левого, как было обещано, а из правого крыла, отчего при письме перо загораживало лист, и Иоганну Якобу приходилось все время вытягивать шею, заглядывая поверх него. Записка была короткой: «Дорогой доктор! Друг! У Андреаса горячка, он без сознания. Нога черно-багровая. Приходите скорее!»

Иоганн Якоб отослал сына, дав ему в дорогу масляную лампу, а Марте приказал принести воды. Он не знал, что надо делать в таких случаях, но понимал, что вряд ли что-то ухудшит. Вдвоем с Мартой они обтерли тело Андреаса холодной водой, и уже через несколько минут парня перестало знобить. Успокоилась и Марта: физическая деятельность вернула ей трезвый взгляд на вещи. Иоганн Якоб боялся притрагиваться к больной ноге, но Марта тщательно протерла и ее. Больше делать было нечего; они накрыли тело одеялом и молча сели рядом на лежак спиной к Андреасу. Сидели долго: мастер не знал, сколько прошло времени, каждая минута казалась ему вечностью. Наконец во дворе послышались шаги, и в кухню ввалилась целая компания: кроме доктора Флаха и Андреаса Иоганна, здесь были еще капитан гусаров и светловолосый мальчик с высоким лбом, почти подросток.

– Извините, пришлось сделать крюк, поэтому задержался, – с порога сообщил запыхавшийся Флах. – Я позволил себе пригласить коллегу, вы его знаете: капитан Шиллер, лейб-хирург герцога Вюртембергского.

Иоганн Якоб помнил Иоганна Каспара Шиллера по кафе. В последний раз, когда они встречались на Мецгергассе, капитан был еще лейтенантом. Он тогда мечтал о культивации виноградной лозы и создании швабских вин на манер знаменитых французских.

– Посмотрим больного. – Капитан вернул Иоганна Якоба к действительности.

Он откинул одеяло, которым было укрыто тело Андреаса, и нахмурился. Подошел доктор Флах и заговорил с хирургом на латыни. Иоганн Якоб уловил слова: femur, fibula и tibia. Чем дольше говорили врачи, тем чаще звучало слово femur.

– Вы советуетесь, надо ли резать? – взволнованно вмешался мастер.

– Нет, мой друг, – грустно сказал Флах. – Мы обсуждаем, есть ли шансы спасти молодого человека. Выдержит ли он ампутацию, и насколько высоко надо резать ногу.

– Ступня… – начал было мастер, но доктор перебил его:

– Я считаю, что надо отрезать всю ногу, а капитан думает, что хватит и до начала бедра, над коленом. Но если он не прав и антонов огонь пойдет дальше, второй операции больной не выдержит.

– Он и первую вряд ли переживет, – вставил капитан.

Марта зарыдала, а Иоганн Якоб поймал себя на том, что смотрит на все со стороны. Чувства будто покинули его.

– Давайте резать над коленом, – сказал мастер. – Совсем без ноги ему не жизнь.

– Как знаете, – пожал плечами Флах.

Капитан сел на кровать рядом с Андреасом и стал внимательно осматривать и ощупывать ногу. Его сын в это время вынимал из сумки хирургические инструменты.

– Как же получилось, что нога снова стала гноиться? Ведь она уже зажила, – спросил доктор Флах Иоганна Якоба. Марта зарыдала еще громче:

– Он…