Соль под кожей. Том первый - Айя Субботина

Он снова отваливается на спинку стула и начинает противно хрюкать, хотя по логике вещей это должен быть смех. Проходит добрых пара минут прежде чем Завольский перестает делать… что бы это ни было, и еще столько же требуется, чтобы перестали трястись все его жировые отложения. Смотреть на это — еще одно испытание. Не слишком ли много для одной получасовой встречи?

— Вот за что я тебя уважаю, Лерка, так это за способность не терять головы и всегда держать нос по ветру. Хотя другие бы на твоем месте радовались просто самомуфакту оказанного им доверия. Ты же знаешь — недостатка в желающих у меня нет.

Мои имя он нарочно произносит таким тоном, будто подзывает нашкодившую дворняжку.

— «Другие» могут радоваться чему угодно — хорошей погоде, премии в три копейки. Буквально. Или тому факту, что мы можете плюнуть им в лицо. В мире вообще много людей и у всех свое представление о счастье. Я стараюсь справедливо и трезво оценивать соотношение всех рисков к полученному профиту. Это ведь я, а не «другие» будет двадцать четыре на семь испытывать стресс от появление в офисе незнакомых людей в штатском и с кожаными папочками. Но, — я тоже усаживаюсь поудобнее, кладу руки на подлокотники и занимаю расслабленную позу, — вы всегда можете нанять кого-то другого, Юрий Степанович. Я не готова рисковать своей свободой и работать бесплатно только потому, что вы сегодня решили сделать из меня потенциальную уголовницу по статье «финансовые махинации».

Да, я говорю с ним гораздо более дерзко, чем он привык, и то, как в ответ на моя прямоту начинает дергаться его второй подборок — лучшее тому доказательство. Но эти люди (такие как Завольский-старший и ему подобные), прекрасно знают, сколько на самом деле стоят подобные услуги, и какую голову нужно иметь на плечах, чтобы организовать легальную и чистую схему «отмыва». Дураки, готовые взяться за это просто из щенячьего восторга, на самом деле ни черта не понимают ни в том, как организовываются такие схемы, ни, тем более, в размерах потенциальных рисков. А старому козлу нужен не просто тупой исполнитель, который завалит первый же транш, иначе он не пришел бы ко мне. Ему нужна голова с мозгами, хитрый ум, способный одновременно обрабатывать десятки операций, просчитать наперед всю шахматную партию и выбрать наиболее рентабельный и безопасный вариант из множества возможных.

— Будешь получать двойную премию, — «расщедривается» Завольский.

— Это шутка такая?

— Хочешь двойной оклад? — Он проводить пальцем по «лесенке» своих множественных подбородков. — Ты бы не забывалась, девочка.

— Я бы «забылась», если бы позволила поиметь себя тем дерьмом, которое вы мне предлагаете, Юрий Степанович. Я хочу десять процентов от суммы каждого транша. Но если это для вас слишком дорого — вы всегда можете найти кого-то другого.

Фирмы прокладки делают не для того, чтобы гонять между ними «карманные деньги». Умные люди, само собой, не заводят туда баснословные бабки, предпочитая не наглеть и не класть все яйца в одну корзину, но даже в таком случае сумма ввода-вывода, за вычетом всех «чистых» налогов, будет огромной. Я год работаю у Завольских и имею представление о денежном обороте «ТехноФинансов», и примерно представляю, какие суммы старый козел собирается отмывать. Десять процентов от каждого перевода — это намного, намного больше тех копеек, которыми он собирался от меня откупиться. Раз в пятьдесят больше, по моим самым скромным подсчетам.

— Ну ты и сука, — скабрезно лыбится Завольский. — Первоклассная.

— Одиннадцать процентов, Юрий Степанович. — Смотрю на него в упор с выражением лица, которое лучше любых слов скажет ему, что с тех пор, как мы стали деловыми партнерами, каждая гадость в мой адрес будет влетать ему в кругленькую сумму.

— Вообще охренела?!

— Двенадцать, — не поднимаю голос ни на полтона.

Я ему нужна.

Тем более теперь, когда из «девочки на побегушках» превратилась в умную суку, которая в курсе его грязных делишек.

Он снова открывает рот, одновременно багровея и покрываясь серыми пятнами… но не роняет ни звука. Допивает шампанское, кривится, что это дерьмо могут пить только бабы и пидарасы, ругается с официантом, который провинился только в том, что не провинился ни в чем. Я молча наблюдаю за тем, как будущий свекр изливает желчь в мир, потому что не рискует сделать это мне на голову.

— Ты хоть представляешь, какие это суммы? — понизив голос, говорит он, кое-как справившись с приступом жадности.

— Конечно, представляю, именно поэтому прошу процент от сделки. Двенадцать процентов — именно столько стоят мои услуги.

— А если ты не справишься? — начинает запугивать он. — Эти риски тоже стоят денег.

— Это — не моя проблема, — позволяю себе беззаботную «хи» в конце. — Если я не справлюсь — я сяду с конфискацией лет на десять — это моя проблема, а риск финансовых потерь — ваша. В конце концов, всегда можно пойти совершенно честным путем и отдать государству все что нажито непосильным трудом. Заплатить налоги, я имею ввиду.

Завольский тут же меняется в лице. Людям, типо него, всегда сложно представить, как кто-то в здравом уме и крепкой памяти может просто жить честно, даже если для этого приходится ограничится двумя машинами на семью, вместо целого автопарка.

— Десять процентов, — он еще раз катает на языке, как это звучит, и ему точно не по вкусу идея добровольно отдавать такую сумму ежемесячно.

— Двенадцать, — поправляю я. — Моральная компенсация.

Он уже никуда не денется, потому что у меня на крючке. Кроме очевидной причины, почему Завольский пришел именно ко мне (мои мозги и таланты), через две недели я стану членом их семьи и это всегда лучше, чем привлекать человека со стороны. Потому что если с Олимпа упадут они — следом автоматически полечу и я.

— Ну ты и… — Завольский явно собирается снова обозвать меня сукой, но вовремя вспоминает, что эта вольность будет стоить ему еще минус одного процента и ограничивается более сдержанным: — … зараза. Ладно, двенадцать так двенадцать!

Я тут же в полете перобуваюсь, примеряя маску восторженной радости, как будто без этих денег прямо завтра сдохла бы с голоду и салютую ему шампанским, которое на этот раз выпиваю почти не морщась.

— Зайдешь завтра ко мне после обеда — я передам тебе весь