Американец - Роже Борниш

— Этот ублюдок не церемонился. Он оставил два четких кровавых отпечатка на перилах лестницы третьего этажа, по которой спускался. Скажу тебе одну вещь, старик, это будет серьезная операция, которую объявит Интерпол. Было бы неплохо схватить его первым!..

Больше всего в этом худющем бургундце с седеющей, вечно взлохмаченной шевелюрой над вытянутым печальным лицом и смоляными бровями Помареда раздражала его маниакальная привычка вставлять почти в каждую фразу свое традиционное «старик, старина» и, конечно, «я скажу тебе одну вещь…».

— Скажи, скажи, — процедил сквозь зубы Помаред.

Генрио молчал. Он ловко управлялся с микроскопом. Его большой и указательный пальцы осторожно вращали колесико механизма фокусировки. В окуляре четко возникли два увеличенных волоска, лежащих рядом на двух предметных стеклах. Наконец, Генрио прервал молчание:

— Итак, старина, это, без всяких сомнений, Мессина. Тебя это огорчает, но это он. Кроме отпечатков у нас имеются еще волосы. Я тебе скажу одну вещь: ты знаешь хоть одного мафиози, который сделал доброе дело? Ты видел эту страшную резню?

Он нахмурился, закрыл на мгновение глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Помаред подумал, что на этот раз вдохновенный ас криминалистики переигрывал. Генрио продолжал:

— Под форточкой и на дверце письменного стола я обнаружил несколько волосков. Сначала я подумал, что это собачья шерсть. Но пришлось отказаться от этой версии, потому что под микроскопом отчетливо видна разница между сердцевиной и кутикулой человеческого волоса и волоса животного. Понимаешь, старик…

Генрио мстил. Он брал реванш за всех тех, чья работа не видна широкой публике. Он приоткрыл глаза, чтобы оценить эффект использования научных терминов. Амедей Помаред и глазом не моргнул.

— Медикулярная индикация подтвердила, что это человеческие волосы, — продолжил мэтр, — Причем вырванные волосы. У них специфический вид. Луковицы этих волос имеют различия… Я скажу тебе одну вещь: волосы этого человека полностью соответствуют описанию волос Мессины, присланному нам из ФБР. Уж не знаю, как они их добывали… Причем оба волоса, старик!

Он встал со своего вращающегося стула и направился в двум фотопластинкам, которые сохли на специальной подставке. Помаред увидел, что это были негативы.

— Что это, Адольф?

— Старик, это отпечатки его следов. Я обнаружил их в саду около приставной лестницы. Каучуковые подошвы примяли траву и оставили следы на балконе. Сорок третий размер… Размер Мессины, ФБР гарантирует! Ты убедился, что я оказался прав, когда говорил сегодня утром, что отпечатки говорят и могут рассказать о многом!

Амедей Помаред уже не слушал его. Он прикусил мундштук своей трубки и закрыл глаза. И вновь как бы вернулся назад в сегодняшнее утро на улицу Пуле, в свое маленькое жилище, зацепившееся на холме Сакре-Кёр…

Семь часов утра. Солнце давно уже встало, но небо было затянуто плотными серыми облаками и поэтому казалось, что рассвет только начинается. Амедей Помаред заварил себе чай, в который он всегда добавлял липовый цвет и мяту. Он размешивал в чашке сахар, когда раздался телефонный звонок:

— Господин старший инспектор, дежурный по Управлению уголовной полиции. Начальник просит, чтобы вы выехали к комиссару округа Нели, который находится сейчас на бульваре Сены… Там в частном доме графини де Ла Морлиер убили двух женщин…

— Понял! Криминалистов вызвали?

— К вам присоединится Генрио, господин старший инспектор…

Амедей Помаред сидел на подоконнике с телефонной трубкой в руке и пристально смотрел на блестящий от дождя тротуар. От дождя вокруг фонарей на бульваре Бар-бес сиял ореол. В этот ранний час автобусы были уже заполнены парижанами, жившими воспоминаниями о быстро закончившихся отпусках…

— Пришлите мне машину!

Он положил трубку. Убийство сразу двух человек в Нели… Наверняка сложное дело, которое будет находиться под особым контролем начальства…

Он медленно вернулся к кухонному столу и выпил свой обжигающий чай, потом зашел в туалетную комнату. Да, август начинался слишком круто. Радовало, что криминалистом назначен Генрио. Это был мастер своего дела, мало в чем уступавший Амедею Помареду. Ничто не ускользало от его внимания. Не счесть, сколько фальшивомонетчиков, воров, убийц было отправлено на отсидку благодаря ему. Огорчало только то, что в ходе работы с ним придется терпеть его бесконечно повторяемое «я скажу тебе одну вещь» и «старик, старина».

В семь часов пятьдесят девять минут сорок секунд служебная машина доставила свежевыбритого Амедея Помареда к входным воротам особняка убитой графини де Ла Морлиер. Два полицейских, стоявшие у входа, одновременно поднесли руки к козырькам. Это приятно тронуло инспектора. В парке сильно пахло мокрой от дождя травой. Помаред пошел по вымощенной аллее, ведущей к прямоугольному дворику, окруженному по периметру крытой колоннадой. Подойдя к зданию, он внимательно осмотрел лепной орнамент фасада, слишком перегруженный мелкими деталями. На ступеньках сидела женщина в серой блузе. Она плакала. Скорее всего, жена привратника. Инспектор поднялся по лестнице, прошел холл и попал в гостиную.

— Входи, Помаред!

Комиссар округа Нели протянул ему руку, которую старший инспектор пожал без особых эмоций… Каждый шел своей дорогой… Они начинали вместе еще во время войны в бригаде специального назначения под руководством комиссара Массю. Во время оккупации они, компаньоны по несчастью, сохранили свою репутацию безупречной, пронеся это через бурные годы, потрясенные скандальными делами. Но в ходе освобождения страны один из них, используя фиктивные сведения, перекроил незначительное дело в громкое, которое и завершил с блеском. От имени руководства движения Сопротивления он был назначен комиссаром. Что касается Помареда, то он не просил ничего. Оставаясь никому не известным сыщиком, он упорно трудился, был силен в поэзии, рисовал. Помаред посвящал своему увлечению все свободное время, отводя душу эстета…

Адольф Генрио уже расставил в помещении треногу своего фотоаппарата. Он приступил к выявлению отпечатков в саду и жилых комнатах под бесстрастным оком прокурора Республики и следователя, одетого в соответствии с обстановкой, во все черное. Генрио дружески кивнул инспектору и скрылся под темной накидкой своего раздвижного фотоаппарата.

Картина была ужасна: две пожилые женщины с перерезанными горлами и разбитыми головами лежали каждая в своей комнате в луже крови. В груди графини торчал большой нож мясника. Его рукоятка была обернута салфеткой. Рядом с ночным столиком лежал молоток, покрытый пятнами запекшейся крови. Ящик столика был широко открыт.

Два или три раза Помаред чувствовал, что взгляд следователя останавливался на нем. Но он уже привык к тому, что выглядит странно в своей широкополой фетровой шляпе и широком галстуке, завязанном большим узлом.

Как всегда перед тем, как начать работу, Генрио произнес свою коронную фразу:

— Натюрморт, дружище, раздраконенный «пейзаж» — такова картина данного преступления… Это более красноречиво, чем подробный рапорт!

Натюрморт, пейзаж, картина… Амедей Помаред первый