Пасынки Степи - Хайдар Маратович Байзаков

князь Иван IV каждый раз после победы над внешними и внутренними врагами возводит новые храмы. То ли в знак победы, то ли грехи отмаливает. За убиенные человеческие жизни, положившие головы свои за князя, за власть.

В Московском княжестве посланников встретил Посольский приказ. Внимательно осматривал все вокруг сарайшыкский толмач, изучая, как устроена русская служба. В Посольском приказе под началом посольского думного дьяка и его «товарища» работали около двадцати подьячих и несколько толмачей. Больше, чем в Сарайшыке. Сам важный посольский дьяк Касыму чем-то напоминал Бату-мурзу. Одного примерно возраста с сарайшыкским мурзой, крепкий мужчина. Такие же быстрые внимательные темные глаза. И такое же отстраненное, холодное лицо.

– Что изображено у тебя на браслете и перстне, степняк? – задал вопрос дьяк.

– Двенадцатилетний круг годов, дьяк. У нас в Степи время циклично, все повторяется. Мы считаем, что у каждого года есть свой знак, свое животное, свой покровитель. А на перстне изображение моей кобылицы. Моя Аксуйек, – с гордостью за свою землю и за себя ответил Касым.

– Ты посланник Урус-бия. Этот браслет и этот перстень, они подарки Урус-бия за верную службу?

– Нет, это подарки Бату-мурзы, верного слуги правителя Сарайшыка, Урус-бия.

Дьяк вышел, не дослушав Касыма. Пройдя длинные коридоры, мужчина оказался в каменной палате с другим важным человеком в Московском княжестве. Посольский дьяк без предисловий четко и по-военному без лишних слов произнес:

– Через мальчика гонца нам передали весть. Наш человек в Сарайшыке предупреждал, что он подаст знак из любых двух предметов. В этот раз – это браслет и перстень. На браслете двенадцать животных. У кочевников каждый год имеет своего животного-покровителя и расположены они в определенном порядке. Всего их двенадцать. Этот год – год кролика по степному календарю. На перстне же изображение лошади. Все указывает на то, что в год лошади Ногайская Орда что-то предпримет. Год лошади наступит через три года.

ГЛАВА 8 – ПАСЫНОК СТЕПИ

Детство Бату было отмечено страхом, насилием и стыдом – довольно обычными обстоятельствами ранних лет жизни тех, кто страдает от зависимости.

И поэтому Бату был подвластен человеческим порокам. Он испробовал большинство земных удовольствий. Средиземноморские вина, ханьский опиум, сирийский гашиш, женщины со всех земель. Обычно так поступают, кто в неладах со своей совестью. Кто не удовлетворен настоящим, где прибывает. На помощь несчастным приходят алкоголь, еда или изматывающие занятия: все средства хороши, чтобы избежать встречи с собой. Бату от остальных несчастных отличало, что так он искал, что может удовлетворить его внутреннюю тоску. Тоска – это была его зависимость. Он был отмечен даром или проклятием грусти. По пройденному, но утерянному и не оставшемуся в памяти.

Пытался он разбудить свою память, ища истоки своей печали. Но было тщетно. Как будто кто-то крепко запер массивную деревянную дверь, скрипящую железными петлями, в его прошлое и далеко выкинул тяжелый звенящий металлический ключ.

Кто он, чей сын, он не знал. Часто он задавал себе это вопрос, заглядывая в зеркало и пытаясь выискать отметины происхождения.

Даже имени своего, данному при рождении, он не знал.

Суровая Степь в постоянных войнах порождала много беспризорных детей. На останках сожженных, растоптанных копытами коней аулов, урочищ оставались никому не нужные дети. Какая жестокость победителя – оставлять после себя живых детей на разрушенной земле, рядом с телами родителей. От голода и жажды гибли брошенные беспомощные маленькие слабые дети. От мороза, от нападений хищных зверей. Полуголые, голодные, они на тоненьких слабеньких ножках бродили по скудной Степи в поисках укрытий и еды. И не находили того, что искали, того, что просили у Неба. И гибли они, и даже следов пребывания их на Земле не оставалось. Маленькие останки поедались дикими животными Степи. Мрачно после этого становилось в тех местах. Птицы не пели, не было даже движения воздуха, дуновения ветра. Сколько родительской любви там похоронено.

Некоторые дети сбивались в стайки, селились на окраинах. Просили еду, воровали ее. Бесправные, незащищенные, они были открыты всем суровым ветрам несправедливости. Из этих оборванцев никто не доживал до зрелости. Как маленьких воришек их быстро ловили и казнили, в наказание всем ворам. Погибали они в стычках с такими же стайками. Никто из них не успевал обзавестись семьями, детьми. Да и понимали, что это жестоко – подарить рождение в том мире, в котором они бесправно и коротко существовали. Именно только существовали, потому что это жизнью невозможно было назвать.

Когда совы, хищные птицы, получают травмы, ломают когти, ранят крылья, то у них на глазах появляются зарубки, темные тонкие отметины, черные следы. Как память о полученной боли, незабытой, которая постоянно с тобой. У человека на радужной оболочке глаза также отмечаются все травмы и болезни.

Кто впервые видел покинутых детей, поражались, какие черные глаза у них от оставленных зарубок. Сколько же боли перенесли, маленькие вы мои?

Все унижения, несправедливости и обиды, которые им пришлось испытать за свою короткую жизнь – львиная их доля приходилась именно на детство, на большую часть их короткой жизни. Когда они были слабы и беззащитны. И эта бесчеловечность была частью человеческого. Ничего удивительного в этом не было для Степи.

Пасынками Степи. Так их всех называли. Маленьких детей, оставленных после войн.

Дервиши на площадях кричали о милосердии к пасынкам Степи: «Чем ничтожней существо, тем оно больше радо жизни, потому что менее всего достойно ее. Для вас быть человеком привычка, для них – редкость и праздник. Вы люди по праву рожденные и достойные, а они людьми только хотят быть. Дайте им кров, еду и надежду. Будьте милосердны». Только кто слушает дервишей, бродячих философов?

Но где война, там и отчаянные купцы, которые умели набивать золотом мешочки, следуя за воинами и торгуя всем. Начиная от оружия, продовольствия и заканчивая трофеями и пленными. Осиротевших девочек и мальчиков забирали, чтобы продать в гаремы, в рабы. Они были счастливчиками, по сравнению с теми, кто погибал в Степи.

– Бату – так мы тебя назовем. У тебя маленькие, хищно прижатые к черепу, уши. У Шынгыс-хана были такие же уши. У него был внук по имени Бату. Он расширил границы империи своего деда. А ты будешь помогать нам расширять нашу империю, – сказали хозяева маленького мальчика, купленного на невольничьем рынке.

Его и маленькую девочку купили вместе для дворца заморской Империи. Вообще-то хотели купить только красивую глазастую степнячку для гарема, чтобы вырастить из нее наложницу. Но она так