МетрОполь - Галина Полынская

— И тогда бы ты уверился, что все его поступки в отношении тебя продиктованы лишь долгом, а не любовью?

— Да, да, вот именно! Теперь мне кажется, что я всех и каждого мерил по своим меркам, никому не доверял, думая, что все люди, в той или иной степени, соприкасавшиеся со мной, такие же как я. Получается, я загнал сам себя в болото из-за того, что никого не любил и никому не позволял себя любить?

— А что тебе подсказывает твое сердце?

— Не знаю… Не могу же я приказать себя полюбить кого-нибудь. Просто включить в себе любовь, как лампочку и все разом изменить! Посоветуйте что-нибудь!

— Попробуй изменить все разом, возможно, любовь сама зажжется.

Монах улыбнулся мягкой, тихой улыбкой и в этот момент его лицо отчего-то показалось очень знакомым.

— Возможно, — медленно произнес Артур, — в моей душе уже столько гадости накопилось, что эта гадость не позволяет ей дышать, жить и любить. Не хочу, чтоб моя душа медленно умирала, а тело исправно продолжало отправлять свои естественные потребности, как ни в чем ни бывало… Мне так тяжело, батюшка, неужто какие-то законы и условия не позволяют вам снять груз с человеческой души и отпустить грехи? Что, у Господа возникнут какие-то претензии к вам?

— Да я то тебе к чему? — улыбнулся монах. — Разве нужны посредники в общении с Господом? Разве не услышит Он твоего раскаяния, не простит и не наставит на путь истинный? Молись, кайся, Он услышит и простит, проси и Он даст, стучи и Он впустит. Иначе, как можно получить прощения, не покаявшись, как можно услышать ответ, не задав вопроса?

— Да, все это верно, — грустно улыбнулся Артур, — но как бы хотелось именно сейчас услышать про отпущение грехов…

— Так что тебе нужно, услышать или получить отпущение?

— Конечно, получить, но когда ты просто слышишь эту фразу, кажется, что все уже произошло, — Артур присел на корточки и потрогал высокий травяной кустик с мелкими белыми цветочками. — Оказался бы сейчас с Олегом рядом, попросил бы прощения и у него и у Лили…

— Что же тебе мешает сделать это прямо сейчас?

— Разве не важно сделать это, так сказать, лично?

— Не важно.

Артур помолчал пару минут, будто вел сам с собою какой-то внутренний диалог. Монах терпеливо ждал, отойдя к распятию.

— Я вот еще что хотел спросить, — откашлялся Артур, и монах с готовностью вернулся к остаткам алтаря, — произошла со мной странная история. Попал я в другой мир и должен остаться там навсегда. Что это такое? Наказание или наоборот?

— Думаю, это своего рода испытание, хотя вряд ли смогу тебе объяснить Его волю. Он так решил, значит, была необходимость. Какой могу дать совет? Отличай иллюзию от реальности, не изменяй своей душе и своему Богу, поступай так, как подсказывает совесть, умей прощать, молись, чтобы Господь помог тебе не заблудиться и принять в нужный момент верное решение.

— Это так просто звучит, — усмехнулся Артур, — но это так сложно на деле…

— Не так сложно, как кажется. Идем со мной.

Монах отвернулся и направился вглубь алтаря.

— Но мне же туда нельзя.

— Со мной можно.

Артур шагнул за ним, в босые ступни тут же впились невидимые камешки. Темнота, обступившая со всех сторон, сначала показалась непроницаемой, но, тем не менее, Артур отчетливо видел одеяние монаха, вокруг его фигуры темнота серела и отступала… Впереди показался свет, и вскоре Артур увидел пролом в церковной стене. Монах уже стоял по ту сторону. Переступив через обломки кирпичей и досок, Артур оказался на лужайке, заросшей высокой темно-зеленой травой. Монах молча шел вперед. Следуя за ним, Артур испытывал странное чувство: сердце сжималось в тоскливый холодный комок и падало в пустоту желудка, будто он снова, как в детстве, катается во дворе на качелях и раскачался почти до «солнышка».

Лужайка оборвалась. Артур застыл, застигнутый врасплох невероятной картиной. Они с монахом стояли на самом краю высоченного обрыва, там, далеко под ногами открывался сюрреалистический вид: по правую руку золотилась куполами летняя Москва, по левую — раскинулась снежная пустошь с городом в глубоком котловане. Меж ними, синеватым пламенем, похожим на спиртовое, полыхала искривленная в четырех местах граница.

— Вот это да, — улыбнулся Артур, — слов нет…

— Какой бы путь ты выбрал? — монах стоял к Артуру спиной.

— В… каком смысле?

— В прямом. Куда бы ты хотел пойти?

Сердце на мгновенье замерло, потом глухо заколотилось через раз. С такой высоты Москва казалась маленькой, словно на макете, самой большой постройкой высился лишь храм Христа Спасителя. Артур вглядывался в тончайшие улицы, крошечные дома, где-то там, по этим лабиринтам, на игрушечном автомобиле, наверное, ехал Олег. В крошечных домах малюсенькие люди занимались своими игрушечными делами и им всё было предельно ясно и про себя, и про других, и про Бога, и про всё мироустройство в целом.

— Видите ли, отец, — полной грудью вдохнул Артур свежий травяной запах, — вон там, в этой снежной дыре, есть пацан, кстати, его тоже зовут Олег, забавное совпадение, да? Так вот, он молодой, дурной еще совсем, в девятнадцать решил жениться, это ж надо такое… ну, не в этом суть. — Артур замолчал и сел на траву. — Боюсь, мне опять нужен совет.

— Хочешь, что бы я посоветовал, какого из двух Олегов выбрать?

Артур поднял голову. Глядя снизу вверх на монаха, ему показалось, что его фигура вытянулась, стала великанской.

— Да, понимаю, как это глупо звучит, — хмыкнул Артур, — разве можно советовать в такой ситуации… А что, у меня действительно есть выбор? Я реально могу прямо сейчас пойти либо туда, либо сюда?

— Да, можешь, почему нет.

Артур смотрел на простирающуюся перед ним двухмирную картину. Над Москвой заходило солнце, такое маленькое, не больше пятирублевой монеты, над городом Бегловых неподвижно застыл густой облачный кисель, прошитый башней-спицей.

— Вы знаете, — откашлялся Артур, — я, когда-то, зачем — не знаю, в архитектурный поступал. Жил тогда еще в Сокольниках, снимал квартиру с хозяйской мебелью и всякими безделушками. Хозяева этой квартиры были приятелями Олега и сдали мне ее за символическую плату. У них в комоде стояла замечательная ваза, то ли антикварная, то ли под антиквариат, не знаю точно, но уж больно она была красивая — большая, тяжелая, из какого-то металла, черная, вся в фигурках ангелочков, с ветками и листьями. Я рисовал ее во всех ракурсах, носился с ней, как с собственным наследством. Знаете, бывает так — прикипишь ни с того ни с сего к какой-нибудь чужой вещи и понимаешь, что она обязательно должна стать твоей. Да попросил бы я этих хозяев, они мне ее, может, и продали бы, а может просто отдали, так нет, когда пришло время съезжать, я отдал ключи Олегу, что б он передал их, забрал вазу и уехал. Он еще заезжал туда, проверял, не оставил ли я бардака, как обычно.