Ужасы французской Бретани - Александр Волков

В глубокой древности ему оказывали всяческие почести. Индоевропейские и тюрко-монгольские племена приписывали своим предкам волчью природу. «Тайная история монголов» начинается фразой: «Первым предком Чингисхана был серый волк, посланный с небес, избранный судьбой; его супругой была белая лань». Волк служил Аполлону Ликейскому, в дельфийском святилище которого стояло медное изваяние священного зверя, спасшего храмовые сокровища. Волк почитался римлянами, поскольку Ромул и Рем, дети Марса и легендарные основатели Рима, были вскормлены волчицей. Даже хищник-вредитель находил себе оправдание. Его нападение на скотину рассматривалось в народе как признак будущей удачи и довольства. Да и не только на скотину — помните вдохновенный забег Публия навстречу рыжему волку? Правда, своим бедным воинам он напророчил отнюдь не довольство, но в том не волк повинен.

В восприятии людьми полезного зверя наблюдался один парадокс, касающийся как раз оборотничества. В отдельных мифах волком оборачивался сам Аполлон, а волчицей — его мать богиня Лето. В то же время разгневанные божества превращали в волков не угодивших им героев, низводя их в ранг отверженных и проклятых. Первым из пострадавших был пастух-козопас, одна из жертв богини Иштар. В аккадском эпосе о нем вспоминает Гильгамеш, аргументируя свой отказ взять в жены капризную богиню:

И еще ты любила пастуха — козопаса,Что тебе постоянно носил зольные хлебцы,Каждый день сосунков тебе резал;Ты его ударила, превратила в волка, —Гоняют его свои же подпаски,И собаки его за ляжки кусают[46].

Самая известная жертва богов — царь Ликаон, чье имя дало название ликантропии. Он или его сыновья принесли в жертву Зевсу человеческого младенца или блюдо из человеческого мяса (по Овидию, мясо заложника). Богу, отрешившемуся от первобытного каннибализма, блюдо не понравилось. Сыновей он поразил молнией, а их отсталого отца загнал в лес в обличье волка. Поскольку истина в данном случае на стороне бога, волк у Овидия представлен не страдальцем, обижаемым подпасками и собаками, а хищником, уничтожающим скот (Метаморфозы, 1: 235–239):

Он нападает на скот, — и доныне на кровь веселится!Шерсть уже вместо одежд; становятся лапами руки.Вот уж он — волк, но следы сохраняет прежнего вида:Та же на нем седина, и прежняя в морде свирепость,Светятся так же глаза, и лютость в облике та же[47].

Поскольку автор описывает момент превращения, может возникнуть иллюзия, что волк сохранил ряд качеств человека. Но, конечно, строки Овидия — не более чем поэтическое сравнение. У царя Ликаона не было свирепой морды, да и вообще никакой не было — свирепость читалась на его лице. У волка не росли седые волосы — это его шерсть отливала сединой и т. д.

Павсанию случай с Ликаоном внушает доверие. Он доверяет сведениям о богах и их сотрапезниках — смертных людях, чье поведение заслуживало либо милости, либо гнева. О превращении Ликаона в волка — ни слова, а чуть ниже географ осуждает лжецов, повествующих о самочинном обращении людей в волков: «При жертвоприношении в честь Зевса Ликейского всегда кто-нибудь из человека превращался в волка, но не на всю жизнь: если, став волком, он воздерживается от человеческого мяса, то спустя девять лет, говорят, он снова обращался в человека; если же он отведал человеческого мяса, он навсегда остается зверем» [48].

Превращение Ликаона. Гравюра Б. Пикара (1733).

На Ликаоне осталась его одежда, следовательно, настоящим волком он не стал

На безобразия, творящиеся в святилище Зевса Ликейского, ссылается и Платон (Государство, 8), но его настрой менее скептический, чем у Павсания: «Говорят, что кто отведал человеческих внутренностей, мелко нарезанных вместе с мясом жертвенных животных, тому не избежать стать волком. Или ты не слыхал такого предания?»[49]

0 превращениях, происходящих без вмешательства божества, было известно не только грекам. Воинские инициации кельтов и германцев предполагали ритуальное превращение в волка: парадигматический воин усваивал поведение хищника. Члены арийских мужских союзов, нарядившиеся волками, убили Заратустру, мстя за критику в свой адрес. Современные германисты допускают существование «волчьих» лесных братств, нашедшее отражение в сагах об оборотнях. По ошибке к членам подобного союза причисляют троянца Долона, покрывшегося «кожей косматого волка седого» (Илиада, 10: 334). В данном эпизоде волчья шкура нужна шпиону Гектора для маскировки.

Упомянутые обычаи изучают в основном люди науки, которые недвусмысленно намекают на символическое происхождение оборотней. В реальности волков не было, а были лишь участники обряда, прикинувшиеся волками. Если помните, члены тайных союзов обожали кем-нибудь прикидываться — демонами, лесовиками и т. п.

С тех же позиций трактуется знаменитое свидетельство Геродота об оборотнях. Грек так описывал нравы невров (восточных кельтов или предков славян): «Эти люди, по-видимому, оборотни. Ведь скифы и эллины, которые живут в Скифии, говорят, что раз в год каждый невр становится волком на несколько дней и затем снова возвращается в прежнее состояние» (История, 4: 105). Пятьсот лет спустя эту информацию подтвердил Помпоний Мела: «В определенное время любой невр, если хочет, превращается в волка, а затем опять принимает прежний вид». Если отрешиться от схем и аллегорий, речь идет о добровольном, а не принудительном, как в случае волеизъявления бога, будничном, а не одиозном, как в случае жертвоприношения, обращении в волка.

Долой в волчьей шкуре. Фрагмент этрусской вазы 460 г. до н. э.

Первую попытку вынести диагноз оборотням предпринял римский врач Марцелл (II в.). Пастухи горной Аркадии до такой степени радовались набегам волков, что сами накидывались на стадо, бродили по лесам, выли и — что довольно странно — посещали кладбища, где разрывали ногтями свежие могилы. Наутро они возвращались домой изможденные, в ранах и ушибах, искусанные собаками, но с прояснившимся сознанием. Марцеллу хватило остроумия назвать это заболевание не ликантропией, а меланхолией[50].

Тяга оборотня к мертвецам находит неожиданное подтверждение у Вергилия (Буколики, 8). С помощью найденных на Понте трав Мерис становится волком и вызывает из могил души умерших. В рассказе Нике-рота у Петрония (Сатирикон, 62) солдат обращается в волка на кладбище, сложив в кучу свое платье и помочившись вокруг него. Волк душит скотину, выпуская ей кровь, а сторож протыкает копьем шею хищника. Принявший нормальный вид солдат вынужден прибегнуть к услугам врача. Телесное увечье, переходящее от зверя к человеку, — мотив, присутствующий в каждой второй легенде об оборотне. Но для нас важнее связь оборотня с кладбищем. Чему мы обязаны ею — пожиранию трупов или попытке приобщения к миру мертвых, как у тех же карликов?

Плиний Старший повествует и о жертвоприношениях в храме Зевса, и о безумных пастухах, но не принимает на веру ни то ни другое (Естественная история, 8: 80–82). В Аркадии человек приходит к болоту, вешает свою одежду на дуб, переплывает топь и, оказавшись в пустынных местах на другом берегу, становится волком и живет в волчьей стае в течение девяти лет. При желании можно видеть в этом событии путешествие в мир мертвых. Вернуться назад способен лишь тот, кто не отведал человечины. Самой невероятной Плинию представляется следующая деталь: вернувшись через девять лет, человек облачается в оставленную на дереве одежду. Подобная мелочь портит в целом правдоподобный рассказ. Между прочим, в «Сатириконе» снятое солдатом платье временно окаменевает, и Никерот не в силах его поднять. Тем самым волк убивает двух зайцев: одежда не сгниет, и никто ее не утащит.

Плиний подмечает у волков ряд необычных способностей, наводящих на мысль об их близком сродстве с людьми. К примеру, волк может кидать на встретившегося ему человека смертельный взгляд, по сути, гипнотизировать его, лишая голоса. Но гипноз действует только в том случае, если человек не успел первым заметить волка. Авторы средневековых бестиариев рекомендовали путнику, увидевшему в лесу волка, сбросить с себя верхнюю одежду, встать на нее, схватить в руки два камня и бить ими один о другой, чтобы волк убежал, испугавшись стука.

Встреча человека и волка. Миниатюра Рочестерского бестиария (XIII в.)

Согласно Плинию, волоски на кончике волчьего хвоста содержат любовный яд, и при поимке волк может сбрасывать хвост, как ящерица, в результате чего волоски теряют свою силу. Сам хищник воздерживается от любви (в отличие от похотливого зайца) и совокупляется не более двенадцати дней в году.