Очарование зла - Елена Толстая

— Ариадна Эфрон, — Вера назвала имя и вспомнила, как Ариадна уезжала из Парижа. Марина была мрачна, ни с кем не разговаривала. Она казалась совершенно чужой в собственной семье и выглядела нелепым, неприятным контрастом к Сереже и Але. Отец и дочь сияли от радости. Ариадне натолкали полный чемодан подарков для друзей в Москве. Выглядело так, будто она и впрямь уезжает к какому-то волшебному жениху, к принцу, который уже ожидает ее в чудесном дворце. Это настроение разделяли почти все знакомые Ариадны по эмиграции. Кроме Бунина. Когда Ариадна зашла проститься перед отъездом, Бунин брезгливо-жалостливо сказал: «Ну куда ты едешь? Что там тебя ждет? Будешь работать на макаронной фабрике, и у тебя будут шершавые пятки!» Эти «пятки» до слез насмешили Ариадну, она все хохотала и хохотала, и потом смеялась, пересказывая…

Перед самым расставанием, за минуту до отправления поезда, Марина протолкалась к улыбающейся, вертящейся дочери, перекрестила ее, поцеловала криво в лоб. Поезд тронулся, увозя счастливую Ариадну..

— Я знаю Эфрон, — сказал Роберт. — Она работает во французской редакции. Способный товарищ. Она и пишет, и рисует.

— Мне нужно повидаться с ней, — пояснила Вера. — Ее родители передали для нее посылку.

— Это можно устроить, — обещал Роберт. — Мы довольно часто встречаемся.

— Сережа читал мне ее письма из Москвы, — задумчиво проговорила Вера. — Ее отец, — пояснила она, видя, как недоуменно поднялись рыжие брови Трайла. — Я дружу и с отцом, и с дочерью… Он буквально живет этими письмами. Мне, честно говоря, писания Ариадны казались преувеличением. «Неужели эта удивительная страна — моя? Неужели эти необыкновенные люди — моя семья? Я иду по улицам — и мне кажется, что все вокруг — близкие мне люди, что все меня страшно любят…» Что-то в таком роде. Эфрон вообще человек восторженный, и мне казалось… — Вера махнула рукой. — Но вот я в Москве и собственными глазами вижу, что Ариадна писала чистую правду. Более того, создается впечатление, что она преуменьшила. Ее мать, разумеется, настроена весьма скептически…

— Вы ей расскажете, и она, возможно, поверит вам, если не хочет поверить собственной дочери.

— Нет, — Вера покачала головой, — уж мне-то Марина точно не поверит.

— Почему? — поразился Трайл.

— Потому что меня она не любит.

Трайл искоса глянул на Веру, но промолчал, не стал вдаваться в подробности. Он слишком любил ее и слишком уважал, чтобы расспрашивать.

Вера махнула рукой и рассмеялась.

— Все это не важно. В конце концов, какая разница, верят нам с вами или не верят, если Москва действительно существует!

Роберт обнял ее за плечи, и Вера не стала противиться. Сейчас ей казалось, что Роберт — ее брат, ее самый близкий друг, самый дорогой для нее человек на свете. Болевич был где-то очень далеко, волшебство Москвы без труда растворило его в дальних, невозможных пространствах.

Утром Веру ждали на Лубянке. Товарищ Каминский лично провожал ее по коридорам, по безупречно гладким красным коврам, мимо запертых дверей. Вера уверенно шла с Каминским, чуть поотстав — на полшага. Стук ее каблуков был заглушен ковровой дорожкой, но все же не полностью убит, и знакомый звук придавал ей уверенности в себе.

Коридоров было много, они складывались в лабиринт: поворот, поворот, поворот, и повсюду — двери, двери, двери. Одни с табличками, другие — без всяких опознавательных знаков. На некоторых были номера.

Наконец Каминский остановился.

— Здесь. Прошу.

Вера вошла и очутилась в кабинете. Портреты Маркса и Ленина на гладкой крашеной стене. Маркс напоминал думского деятеля, Ленину для этого не хватало солидности. Впрочем, он искупал это проницательным взглядом прямо в душу: художнику удалось придать глазам на портрете устрашающую живость.

Вера спокойно выдержала взгляд Ленина. В конце концов, он всего лишь мужчина. Как и товарищ Слуцкий, восседавший за столом и казавшийся ухудшенной копией товарища Ленина. Возможно, дело было в масштабе. Ленин был крупный, приблизительно в два раза больше нормального человека. На его фоне Слуцкий выглядел мелковато.

Возникла секретарша. Немолодая, строгая, в костюме, в блузе с рюшами. На среднем пальце правой руки — ярко-желтое пятно: она много курила. Строгая, хмурая. Вера с любопытством наблюдала за ней. Новый тип секретарш. Хорошеньких, с холеными ножками, очевидно, здесь не держат. Вошедшая дама была похожа на отставного комиссара. Вера попыталась представить себе ее на тачанке, за пулеметом, в красноармейском шлеме. Как ни странно — получилось.

— Чаю, Надежда Петровна.

Чай был подан. Подстаканники точно такие же, как в вагонах. Сахар в хрустальной сахарнице.

Курить не предложили. Вероятно, Слуцкий не курит.

Каминский молчал. Наблюдал, потягивал чай. Вера непринужденно улыбалась.

Слуцкий спросил:

— Вы довольны приездом в Москву, Вера Александровна?

— Вполне… Чувствую себя здесь полной буржуйкой, — добавила Вера. — Гуляю по парку, пользуюсь всеми благами, а сама ничего еще не сделала полезного.

— Полагаю, вы хорошо отдохнули.

— Я приехала сюда не отдыхать! — вскинулась Вера.

— Занятия в школе Профинтерна начинаются через неделю. Желаю вам успехов в учебе, — сказал Слуцкий.

Вера встала. Она не вполне понимала, для чего ее вызвали в этот кабинет. Может быть, чтобы предъявить товарищу Слуцкому? Она вызывающе глянула в глаза нарисованного Ленина. Ну так что же, вот она — я. Любуйтесь.

— Спасибо, товарищ Слуцкий, — сказала Вера.

— В приемной вам отметят пропуск, — сказал Слуцкий.

Каминский не пошевелился. Очевидно, он намеревался задержаться в кабинете.

Вера направилась к выходу. Она знала, что оба сидящих за столом смотрят ей в спину, и постаралась придать своей походке выразительность.

— Кстати, — проговорил Слуцкий, — кто был тот мужчина, с которым вы провели вчерашний вечер?

Вера замерла. Потом обернулась с пленительной улыбкой на губах.

— Следовательно, за мной следят?

— Ну что вы! — развел руками Слуцкий. — Вас охраняют, Вера Александровна. Так кто он такой?

— Мой старый знакомый, Роберт Трайл. Английский подданный. Коммунист. Из древнего аристократического рода, с которым порвал ради своих убеждений. Работает в газете «Московское время»… Боже мой, зачем я вам все это рассказываю — вы ведь наверняка это знаете!

Слуцкий двусмысленно улыбнулся, лицо Каминского осталось неподвижным — он как будто не слышал разговора.

— Как давно вы знакомы с Трайлом? — спросил Слуцкий, постукивая карандашом по столу.

Досадливо переступив каблуками, Вера сказала:

— Я все это написала в автобиографии…

— Рассказывайте! — чуть повысил голос Слуцкий.

Вере не нравилось отвечать стоя. Она решительно вернулась к столу, уселась и обратилась к хозяину кабинета:

— Нельзя ли попросить еще чаю? Кажется, разговор не закончен, а у меня пересохло в горле…

— Нет, — сказал Слуцкий.

Вера пожала плечами.

— Ладно. Я познакомилась с Трайлом в Лондоне. Год назад. Кстати, он предлагал мне выйти за него замуж…

— Об этом в автобиографии не было, — заметил Слуцкий.

Вера опять пожала плечами.

— Я не сочла это важным.

— В нашем деле важно абсолютно все… Видите, как полезно бывает задавать вопросы! — назидательно произнес Слуцкий. — Вы не должны обижаться. Наши сотрудники по возможности избегают лишних контактов со своими знакомыми из прошлой жизни. Таково требование конспирации. А если контакты все-таки происходят, по случайности, — необходимо сразу же ставить в известность руководство.

— Ясно, — сказала Вера. — В таком случае предупреждаю, что мне предстоит невольный контакт с Ариадной Эфрон, которую я знала в Париже.

— Хорошо, — кивнул Слуцкий.

Вера шевельнулась, намереваясь снова встать.

— Так я могу идти?

— Да, конечно.

Она поднялась и вышла за дверь. В душе у нее все кипело.

Узнавая у Ариадны адрес Святополк-Мирского, Вера испытывала странное злорадство. Вот еще один «нежелательный контакт». И чтоб ей провалиться, если она откажется от своей затеи! Мало ли что ей было приказано. Избегать верного Мирского она в любом случае не намерена.

А мир тесен, даже в Москве. Он наверняка уже узнал, что Вера приехала. С ее стороны будет просто свинством не позвонить ему.

И она позвонила.

Святополк-Мирский обрадовался, заслышав голос Веры, чрезвычайно. Его радость, однако, не шла ни в какое сравнение с чувствами Трайла. Роберт ощутил, как в самой полной мере воплотилась его мечта; до завершения счастья ему не доставало последнего кирпичика, и встреча с Верой этот кирпичик заложила; здание приобрело законченную форму. Мирский же был похож на голодного, которому выдали тарелку супа и тем самым отсрочили неминуемую смерть на несколько дней.