Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ - А. Соколов

Столь неожиданное посещение посольства, конечно, было зафиксировано ФБР и еще больше укрепило мнение, что Орлов является советским «кротом». Нужно получать улики. Разработка вновь активизировалась, и в ней стали применяться все методы и средства контрразведки: постоянное агентурное и наружное наблюдение, контроль почтовой переписки, телефона, даже радиоэфира в районе его дома, проверка банковских счетов, повседневного расхода денег и тому подобное. В доме повторялись гласные и негласные обыски, некоторые сотрудники ФБР посещали Орловых в нерабочие дни и как бы становились их друзьями. Даже директор ФБР Гувер и другие руководящие работники заказывали у него рамки для своих фотографий. Все средства оправдывались — только бы получить признание в шпионаже.

В марте 1966 года произошло событие, вновь потрясшее контрразведчиков. Игорь Кочнов (Китти Хок), встав на путь предательства, на первой же встрече с ЦРУ сообщил, что Орлов является проверенным агентом КГБ и он ведет его дело в Центре. Он рассказал, что при посещении советского посольства Орлов просил оказать ему помощь в выезде из США и дать яд, который он мог бы использовать при необходимости покончить с собой. Но и это не продвинуло разработку Орлова, для суда нужны неоспоримые улики.

Несмотря на активную разработку, длившуюся пятнадцать лет, ФБР так и не смогло получить каких-либо доказательств его вины. «Мы не смогли установить Орлова как «Сашу». Он все отрицал. Что мы могли сделать?»,  — говорил позже Куртленд Джонсон, расписываясь в своем бессилии. Безрезультатность разработки Орлова привела к тому, что многие участвовавшие в ней сотрудники ФБР и ЦРУ стали считать, что он никогда не был связан с КГБ. Однако у Энглтона мнение, что именно Орлов является «кротом» Сашей, укреплялось все более и более.

2 мая 1982 года Игорь Орлов скончался от рака в своем доме. Посетившему его по настоянию жены священнику он перед смертью сказал: «Я хотел бы, чтобы мой прах покоился в России, а не Америке». Затем, обратившись к жене, добавил: «Кремируй меня и отнеси прах в советское посольство, они знают, что делать». Элеонора Орлова не до конца исполнила завещание мужа и хранила урну дома.

Но дело Саши не закончилось даже после ухода его из жизни. В августе 1985 года очередной перебежчик из ПГУ полковник Виталий Юрченко назвал Орлова действующим советским агентом. Оказалось, он не знал о смерти Орлова и добавил сенсационную новость: Орлов завербовал одного или обоих сыновей для работы на советскую разведку. Хотя многое из того, что передал Юрченко американцам, не подтвердилось, а он сам вскоре добровольно вернулся в Союз, информация по сыновьям Орлова была воспринята как достоверная.

ФБР вновь ринулось разрабатывать теперь уже Элеонору, младшего сына Джорджа — инженера-атомщика, имевшего ранее доступ к секретным исследованиям, и старшего Роберта — фотографа и летчика-любителя. И опять ФБР, не получив даже малейших косвенных свидетельств их шпионажа, пошло на прямые допросы. Всем троим пришлось пройти трудный и изнуряющий путь допросов, обысков, слежки и всего другого, что испытал их отец Игорь Орлов. Разработка продлилась до 1988 года и закончилась безуспешно.

О жизни и работе Игоря Орлова, наверное, можно еще многое рассказать, но даже из этих весьма скупых строчек понятна его трудная судьба, видны необыкновенная стойкость и преданность Родине.

Как же главный ловец «крота» Энглтон рассматривал дело Орлова? Он остался верен себе до конца жизни. 10 апреля 1987 года за месяц до своей смерти он дал интервью газете «Нью-Йорк Таймс», в котором, не называя прямо имени, говорил об Игоре Орлове как об установленном им советском «кроте» под псевдонимом «Саша». По его мнению, он был переброшен советской разведкой через линию фронта, схвачен немцами, перевербован, но в действительности сохранил верность русским. После войны ЦРУ взяло его на работу, как «состоявшегося офицера разведки». Попав под подозрение, он сумел уклониться от ответственности и спокойно проживал в районе Вашингтона. «Это был гениальный человек»,  — заявил Энглтон с истинно профессиональным уважением к нему.

Заканчивая свой краткий рассказ об охоте на «кротов», добавлю, что под подозрение контрразведки также попал начальник советского отдела Дэвид Мэрфи, работавший когда-то с Блейком и Сашей. Пит Бэгли стал «объектом серьезного внимания», Голицын — внедренным агентом, успешно выполнявшим задание КГБ, сам Энглтон, другом которого одно время был Ким Филби, — глубоко законспирированным «кротом», имевшим доступ к большей части секретной информации, и одно время по ЦРУ гуляли слухи, что даже директор Уильям Колби предположительно советский «крот».

В ЦРУ настолько глубоко переплелись правда с неправдой, что единственным выходом оказалось положить всему конец, невзирая на наличие или отсутствие «кротов». 24 декабря 1974 года удалось воспользоваться случайно сложившимися обстоятельствами и заставить Энглтона уйти в отставку.

Грандиозность собранных контрразведкой материалов по «советским «кротам» поражала. Они заняли двенадцать томов на четырех тысячах страниц и их последующее исследование продлилось шесть лет — до 1981 года. До сих пор они остаются засекреченными и не подлежат выдаче.

Конечно, у читателя возникает естественное недоумение и непонимание, как такое могло твориться в современном цивилизованном государстве. Трудно объяснить и понять, и еще труднее дать ответ на вопрос: был ли «крот» и кто он? Но действия Энглтона объяснить можно. Он к своим обязанностям относился весьма рационально: если действуют американские «кроты» в КГБ, а он их знал, то должны быть и советские в ЦРУ, которых он должен узнать. Как выяснилось через некоторое время, в этом он оказался прав.

Непоколебимая вера в этот тезис и присущая ему напористость, с которой Энглтон шел к своей цели, определили то, что при возникновении малейших и даже случайных подозрений он мог рассматривать каждого сотрудника — независимо от его личных качеств, достижений в работе, честности, — как объект для пристального внимания контрразведки и соответствующих выводов. Его личная трагедия заключалась в том, что под воздействием внешних объективных факторов он жил борьбой с врагом и был заинтересован, чтобы враг существовал.

В оперативном плане все, что происходило в американской разведке в эти годы, было выгодно ее основному противнику — советской разведке.

БУДНИ ДИПЛОМАТА

РАБОТА ПО ПРИКРЫТИЮ

Мне повезло с “крышей”. Работа в группе посольства по культуре давала возможность видеть и познавать страну. На машине проехал Америку с Севера на Юг — от Ниагарского водопада, поражающего, особенно с канадской стороны, непостижимой громадой падающей воды, до далекого южного города Нового Орлеана — родины блюза и Луи Армстронга, с наполеоновских времен французским кварталом, маленькими, но знаменитыми ресторанчиками, с рабовладельческой рекой Миссисипи, с пыхтящим черным дымом из одной трубы лопастным пароходом для туристов. На самолете не раз пролетал с Востока на Запад — от Бостона, родины клана Кеннеди, с Гарвардским университетом и любимым рыбным рестораном “Антони” на четвертом пирсе, до жемчужины Америки — Сан-Франциско с бывшей тюрьмой на острове Алкатраз для самых отчаянных преступников, с вкусными крабами и королевскими креветками в закусочных у залива. Купался в двух океанах, Атлантическом и Тихом, в Великих озерах, одно из которых омывает Чикаго, где впервые увидел старых русских эмигрантов, беззаветно и осознанно любивших советскую Россию и настоящую водку “Столичную”, попробовал и узнал рецепт стейка “по-чикагски” из печени со знаменитых скотобоен. На первых порах восхищался сверкающей неоновой рекой нью-йоркского Бродвея с “Эмпайер Стейт Билдинг”…

Но самое главное, многочисленные поездки помогли понять хоть какую-то часть жизни американцев — простых или богатых, известных или никому не нужных, познать их взгляды, мораль, радости и заботы о хлебе насущном, культуру, надежды и устремления. Конечно, волей-неволей на все это тратилось много времени, но исполнению профессиональных задач, к счастью, не мешало. Напротив, встречи и поездки разнообразили и обогащали, в общем-то, монотонную повседневную жизнь дипломата, выходящего из посольства для бесед с давно известными ему лицами. Работа по-настоящему нравилась, я старался справиться с ней и получал от нее моральное удовлетворение. Думаю, что МИД СССР ее оценил положительно — в 1970 году Указом Президиума Верховного Совета СССР по линии посольства я был награжден медалью “За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина”. Она и в наши времена указывается в анкетах как государственная награда. Кстати, этой же медалью был награжден и по линии разведки, но нужно было оставить одну — решили взять мидовскую.