Банда - Виктор Пронин

— “Мерседес” последний раз давно видели?

— Да уж месяц прошел, не меньше... Чаще “семерка” заезжала, — ответил механик.

— А за рулем в “семерке”? Тот же хмырь?

— Не могу сказать. Не видел. Они, наверно, договаривались по телефону... Только машина подойдет, только становится — уж и она из подъезда выходит.

— Понятно. А теперь, если не возражаете, запишу ваши фамилии — вдруг уточнить что потребуется. Мало ли...

Поначалу все насторожились, помялись, видимо, не чувствуя себя вполне чистыми перед законом, но согласились. Назвали и адреса, и телефоны. Пафнутьев старательно все записал в своем блокнотике, почувствовав удовлетворение, какое посещало его после удачно выполненной работы. Появились зацепки, версии, люди, которые могут опознать и семерку “жигулей”, и зеленый “мерседес”, и мордатого хмырюгу. Расследование наполнялось живыми людьми.

Подходя к подъезду, Пафнутьев почти физически ощущал нестерпимый интерес старушек, занявших две скамейки вдоль прохода. Годы однообразного существования приучили их ценить самые незначительные события, а тут вдруг жизнь подбросила такое кошмарное происшествие. Небось, помолодели от волнения, — усмехнулся про себя Пафнутьев. — “Ничего, бабули, мы еще встретимся, еще поговорим, и вы расскажете все, что томит ваши души...” — Он шел между скамейками и старушечьи лица, как подсолнухи за солнцем, поворачивались вслед за ним.

Дверь квартиры Пахомовых отличалась от соседних — плотная обивка, перетянутая тонкими стальными струнами, создавала рисунок изысканный, ощущение добротности и недоступности жизни, протекающей в этой квартире. Соседние двери были просто выкрашены коричневой краской, казалось, строители лишь недавно ушли из подъезда.

Нажав кнопку звонка, Пафнутьев прислушался. В квартире стояла полнейшая тишина, потом что-то прошуршало, он явственно почувствовал, что за дверью есть живой человек. Видимо, там колебались — открывать ли, не стоит... Но замок в конце концов щелкнул, и Пафнутьев увидел перед собой хозяйку. И сразу понял — да, это она, Лариса Пахомова. Она не выглядела слишком уж убитой происшедшим. Лишь бесконечная усталость была на ее сером лице.

— Здравствуйте. Вы Пахомова?

— Да.

— А я — Пафнутьев. Следователь прокуратуры. Войду, если вы не возражаете.

— Входите, — сказала она безразлично. И, не оборачиваясь, пошла по коридорчику, свернула на кухню — босиком, в длинном розовом халате, прошитом квадратами, отброшенные назад волосы плескались по спине. Пафнутьев осмотрелся. Квартира была довольно бестолково обставлена, но все вещи были хорошими. Мелькнула в комнате стенка, сверкнула искорками хрусталя люстра, в кухне высокий холодильник непривычного зеленого цвета. Хороший холодильник. Наверняка, там найдется бутылочка минеральной воды...

— Вы уж меня извините, — сказал Пафнутьев, останавливаясь на пороге кухни. — Понимаю, что некстати...

— Да ладно... Ваши уже приходили, тоже извинялись... А потом повезли на опознание.

— Опознали?

— Да, все в порядке, — она улыбнулась и Пафнутьев понял, что хозяйка слегка под хмельком. — Опознала, — она села на стульчик, втиснутый между стеной и маленьким столиком. Механически передвинула сахарницу, чашку. — Садитесь, чего стоять... В комнате полный бардак, лучше здесь посидим... Чаю выпьете?

— Лучше водички, если, конечно, найдется.

— Найдется. А как насчет водки? — она в упор посмотрела на него, вскинув тонкие изогнутые брови.

— Можно и водки, но как-нибудь в другой раз. Служба... Прошу простить великодушно.

— Как хотите. А я с вашего позволения пригублю, — Лариса поднялась, вынула из холодильника бутылку нарзана, и Пафнутьев не смог сдержать внутреннего стона. Вынула и початую бутылку водки, и хорошей водки, отметил следователь, “Сибирская”. В продаже таких нет и, наверно, уж не будет. Поднявшись на цыпочки, Лариса взяла с полки два тонких стакана. Пафнутьев заметил — кроме халата на ней не было ни единой одежки. Откуда-то возникшим в ее руке ножом открыла “Нарзан” — он завороженно смотрел, как под действием небольшого взрыва рванулись вверх мелкие пузырьки. Наполнив его стакан, Лариса почти столько же налила себе водки. Пафнутьев удивился, но промолчал. Вода оказалась холодная, острая, и он почувствовал, как что-то оживает в нем. Лариса выпила так же спокойно, до дна. И отставила стакан, немного помедлив, словно прислушиваясь к себе.

— Пейте еще, — она поймала стыдливо брошенный на бутылку взгляд Пафнутьева. — Там такая жара... Пейте, я еще открою, если захотите.

— Спасибо. Скажите, Лариса, как вы объясняете происшедшее?

— Чушь какая-то. Не знаю, что и думать. Пафнутьев внимательно посмотрел на женщину и согласился со всем, что сегодня услышал о ней. Действительно, во взгляде у нее была игра, которую можно было назвать и блудом. Но сейчас все было подавлено горем. Вспомнил слова Ерцева, странные слова... Когда ей сообщили об убийстве, то первое, что он произнесла, было — “убили все-таки..."

— Может быть, у него завелись враги, недоброжелатели? — спросил Пафнутьев.

— Да какие враги! Он же водитель.

— Никто не угрожал ему? Возможно, были какие-то звонки, письма...

— Мне об этом ничего не известно.

— Знаете, о чем я подумал... Ведь для того, чтобы убить водителя, вовсе не нужно устраивать такой фейерверк в центре города. Он бывает в поездках, на дальних дорогах, в стороне от жилья... Там куда удобнее. А тут... Наши просто ошалели от такой наглости.

— Вам виднее, — Ларса добавила себе “Сибирской”. — Вам виднее, — и медленно выпила. Но заметил, все-таки заметил Пафнутьев настороженный взгляд, который она бросила на него поверх стакана.

— Говорят, будто Николай Константинович написал какое-то письмо в милицию...

— Письмо? — удивилась Лариса. — В милицию? Мне об этом ничего не известно, — повторила она уже знакомые Пафнутьеву слова. Он частенько слышал именно эти слова во время допросов от людей, которым было что скрывать. — Мы с мужем обычно не касались личной жизни друг друга, — Лариса снова добавила себе водки, сделала глоток. Пафнутьев начал понимать — она хотела опьянеть. Но пока Лариса держалась, отвечала внятно.

Увидев на подоконнике тарелку с солеными молодыми огурчиками, Пафнутьев поставил их на стол, как бы предлагая закусить.

— Спасибо, — сказала Лариса. — Вы еще что-то хотели? Торопитесь, а то я, честно говоря, устала... Вернее, опьянела.

— Вы давно были женаты?

— Лет десять... Что-то так.

— Дети?

— Дочка. На Украине, у бабки.

— Школьница?

— Да, пойдет в третий класс. Сейчас загорает на Азовском море, там мои родители. Чего ей здесь делать? Здесь стреляют прямо на улицах, — Лариса усмехнулась, отвернулась к окну и вдруг заплакала. — Как же мне паршиво, — проговорила она сквозь слезы, — как же мне паршиво, если бы кто знал... Такое чувство, будто я его убила...

— Почему вы так думаете? — насторожился Пафнутьев.

— Не успокаивайте, я знаю, что говорю... Я всегда знаю, что говорю, даже после “Сибирской”, — она выплеснула в стакан остатки водки и тут же выпила, вытерев губы рукавом халата. — Две вот такие дыры в груди, — она показала свой кулачок. — Какие сволочи, какие сволочи... Разве так можно...

— Что же нужно натворить, чтобы с тобой так поступили, — проговорил Пафнутьев сочувствующе, но в то же время ожидая, что Лариса как-то откликнется.

— На такое можно пойти, только спасая собственную жизнь, — проговорила она, а Пафнутьев никак не мог понять, к кому относились ее слова — к убийцам или к их жертве. — Ах, Коля, Коля... Я же тебе говорила, я тебя предупреждала... Дурак, какой дурак... Из-за такой чепухи...

Лариса подняла голову и увидела Пафнутьева. Поморгала, пытаясь, видимо, вспомнить — кто этот человек и как он здесь оказался?

— Знаете, мне плохо, — проговорила она невнятно. — Я, похоже, совсем опьянела... Мне очень плохо... Хочу прилечь, помогите добраться до дивана...

Пафнутьев осторожно провел Ларису в комнату, уложил на диван, целомудренно поправил халат, соскользнувший с ее бедер, под голову положил подушку.

Лариса вела себя послушно, не пытаясь ни противиться, ни возражать.

— Спасибо... Все хорошо... Я скоро приду в себя...

— Не беспокойтесь, — утешил Пафнутьев. — Вам надо отдохнуть, хорошо выспаться. И все станет на свои места.

— Да-да, конечно, — бормотала женщина заплетающимся языком. Мягкий диван, удобная поза, подушка под головой делали свое дело — она засыпала прямо на глазах. А когда Пафнутьев набросил на нее теплое мохнатое одеяло, Лариса тут же заснула. Он отошел в сторонку, сел в кресло. Прошло всего несколько минут и лицо Ларисы разгладилось, исчезло напряженное выражение. Ровное дыхание не оставляло сомнений — женщина крепко спала.

— Вот и хорошо, — пробормотал Пафнутьев, поднимаясь. В комнате ничто не привлекло его внимания, он лишь еще раз убедился — все вещи были явно повышенного качества. Если здесь жил водитель, то довольно необычный. Семейная кровать в залитой солнцем спальне вообще озадачила следователя — белая, с золотыми резными завитушками, покрытая желтой шелковой накидкой с громадными золотистыми розами, посверкивающими в солнечных квадратах от окна...