Земля Жар-птицы. Краса былой России - Сюзанна Масси

В 1696 году, после смерти своего сводного брата Ивана, двадцатичетырехлетний Петр стал единоличным правителем России. Он с самых первых лет правления осознал свое призвание Царя. По его словам, это означало разрушить оковы незыблемых обычаев Московии и повести свою страну в новый день, который будет лучше сегодняшнего. Петр мечтал одним махом наверстать упущенное за два века татаро-монгольского ига. С восхищением наблюдая жизнь Немецкой слободы, Царь пришел к выводу, что для ликвидации двухвекового отрыва России следует как можно скорее перенять достижения западной культуры и техники. Уже на следующий год после смерти брата он принял поразившее всех решение — отправиться в Европу и увидеть все своими глазами. Ни один русский царь на протяжении шести веков не сделал шага за пределы своих владений, ни одного царя никогда не видели на Западе.

В марте 1697 года в Европу направилось Великое посольство, состоявшее из двухсот семидесяти человек во главе с генералом Лефортом, другом и неизменным советчиком Петра в дни его юности. Там были послы, окруженные свитой из молодых боярских сыновей в долгополых меховых шубах и шапках, украшенных жемчугами и драгоценными камнями, в сопровождении трубачей, барабанщиков, толмачей, купцов и шутов. Среди членов посольства были казаки, стражники с алебардами и прочим сверкающим оружием, и даже один князь с Кавказа, вооруженный кривой саблей, усыпанной драгоценными камнями. За одетым, как татарский хан, Лефортом шли десять дворян в просторных одеждах, пятнадцать слуг, оркестранты и четыре карлика. Что касается Петра, то он в матросском платье ехал инкогнито под именем Петра Михайлова. Посольство начинало путешествие на санях; сам же Петр отправился в Кенигсберг морем. Ожидая прибытия всей этой большой компании, Петр, не теряя времени, обучился артиллерийскому делу у одного прусского инженера и получил аттестат мастера.

Легко представить себе, как изумлены были европейцы при виде экзотической компании с Востока, но не верится, чтобы кого-то могло надолго ввести в заблуждение легко разгадываемое инкогнито Царя Петра. Его было трудно принять за обыкновенного матроса из-за огромного роста, пронзительного взгляда и властности, сквозившей в каждом жесте. Он и вел себя весьма странно. Петр везде требовал, чтобы ему показывали все. Он мог внезапно остановить прохожего и резко спросить: «Что это такое? Покажи мне!», бесцеремонно начав разглядывать дамские часы или сняв парик с незнакомого мужчины. В Ганновере, будучи в гостях у курфюрстины Софии, он, танцуя с придворными дамами, по ошибке принял пластинки корсета за ребра. «Чертовски твердые кости у этих немок», — воскликнул Царь.

Затем, покинув на время громоздкое Великое посольство, Петр с десятью спутниками спустился вниз по Рейну и по каналу в Голландию, где обосновался в городке корабелов Заандаме, недалеко от Амстердама. Там он поселился у самой дамбы в маленьком домике, арендованном у старика-плотника. Петру приходилось спать, согнувшись, на небольшой, встроенной в стену на голландский манер кровати, под которой в ящике он хранил картошку для ужина. В одежде местного матроса Царь ходил работать на верфь. Голландцы были поражены его ростом и повадками и заявляли, что им никогда не приходилось видеть человека, так быстро «бегающего, прыгающего и взбирающегося по реям». Никто не верил в его инкогнито, и уже через восемь дней народ толпами стекался к небольшому доку, чтобы наблюдать за тем, как работает Петр. А Царь терпеть не мог, чтобы на него глазели и, путешествуя, старался избегать посторонних взоров. На этот раз ему удалось укрыться от зевак за высокими стенами верфи Ост-Индской компании в Амстердаме, и там, оставленный в покое на три месяца, он научился строить фрегаты и получил свидетельство корабельного мастера от начальника верфи.

Через несколько месяцев часть Великого посольства перебралась в Англию, где за необычными иностранцами толпами ходили лондонские зеваки. Во время посещения парламента Петр настоял, чтобы ему позволили подняться на самую верхнюю галерею, откуда он мог бы незамеченным наблюдать за ходом заседания и слушать прения. Но и в этот раз ему не удалось остаться в тени. В Дептфорде-на-Темзе Петр продолжил изучение корабельного дела. Познакомившись с русским Царем, потрясенный епископ Солсберийский Барнет записал: «После того, как я стал часто с ним видеться и подолгу разговаривать, я сумел оценить глубину Божьего провидения, которое вручило такому неистовому человеку абсолютную власть над столь большой частью земли».

Путешествуя по западным странам, Петр заполнил записями о своих наблюдениях множество тетрадей. Его интересовало все, многое стоило занести в путевые заметки. Он поработал на бумажной фабрике, где освоил производство бумаги замечательного качества, овладел искусством гравирования. На острове Тексель Петр научился разрезать китовую ворвань, в Лейдене постигал анатомию человеческого тела и наблюдал за хирургическими операциями. Проходили месяцы, и он побывал в Клеве, Лейпциге, а затем в Дрездене, где внимательно осмотрел художественные галереи, и наконец — в Вене. Он предполагал направиться в Венецию, но Великому посольству пришлось прервать пребывание на Западе из-за стрелецкого бунта в Москве; Царь поспешил домой, где беспощадно расправился с бунтарями.

Петр навсегда сохранил любовь к путешествиям по Европе и впоследствии посещал Амстердам, Гамбург, Копенгаген и Любек. Он побывал в замке Вюртемберга, чтобы своими глазами увидеть то место, где Мартин Лютер запустил чернильницей в дьявола, и сделал краткую запись в книге посетителей: «Сия история лжива. Чернильные кляксы свежие». В 1717 году он побывал в Париже. Петр не раз вскакивал в кабриолеты и ездил по улицам, чтобы как можно лучше узнать город. Он поселился в Марэ, в особняке, ранее принадлежавшем герцогу Ледигьеру, и оттуда отправился посмотреть, как работают в Арсенале, расположенном всего в квартале от места его жительства. Петр посетил гобеленовую мануфактуру и Jardin des Plantes[12] наблюдал за изготовлением карет и работой литейщиков на металлическом заводе. Однажды он поднял на руки семилетнего Людовика XV. К великому изумлению мадам де Ментенон, он как-то раз ворвался в ее спальню, чтобы взглянуть на последнюю и самую знаменитую фаворитку короля-солнца Людовика XIV, и побеседовать с ней. Версаль не произвел на русского Царя особого впечатления. Он говорил, что резиденция короля похожа на «голубя с орлиными крыльями». О мадам де Ментенон он не позволил себе отозваться столь же неучтиво.

Во всех своих путешествиях, где бы Петр ни оказывался, он отбирал людей для службы в России — специалистов самых разнообразных профессий, инженеров, хирургов, художников. В Англии он нанял британских моряков, пушкарей, золотых дел мастеров, астрономов и математиков. Только во время пребывания за границей Великого посольства удалось пригласить в Россию более восьмисот человек, искусных в различных ремеслах.

Уже в ранней юности своевольный Петр, часто посещая Немецкую слободу, возмущал священников и бояр, приверженцев старины, тем, что брил бороду и курил табак. Носить бороду считалось делом чрезвычайной важности для русского; это был символ настоящего мужчины и истинно верующего. Жители России относились с каким-то религиозным благоговением к своей бороде, тем более, что она отличала их от иноземцев. У бояр были длинные шелковистые бороды, которые они тщательно расчесывали и расправляли на широкой груди. Они полагали, что отсутствие бороды и усов придает мужчине сходство с обезьяной. (На самом деле, сочетание усов и гладко выбритого подбородка делало Петра похожим на кота, и именно так его часто изображали на народных лубках.)

После возвращения Великого посольства из-за границы Петр взялся за изменение привычного народу жизненного уклада и прежде всего посягнул на символ старой Московии, бороду. В Преображенском он взял ножницы в руки и сам стриг бороды находившимся там боярам. С той поры всех, кто являлся бородатым ко двору, тут же брили придворные шуты. Брадобреи дежурили во въездных воротах Москвы, и каждого входившего или въезжавшего мужчину, за исключением священников и крестьян, тут же насильно брили.

В консервативной Москве на такие поступки Царя взирали с непритворным ужасом и считали их великим грехом. Мужчины прятали свои отрезанные бороды под подушки. Джон Перри, английский инженер, приглашенный на службу Царем, рассказал: повстречав одного только что обритого русского плотника, он спросил его шутливо, что же тот сделал со своей бородой. В ответ плотник сунул руку за пазуху и, вытащив из-под рубахи бороду, объяснил, что по возвращении домой он спрячет ее, чтобы бороду положили в гроб вместе с ним, иначе он не сможет должным образом предстать перед Святым Николаем. Позже Петр несколько ослабил свои требования и разрешил мужчинам пользоваться привилегией: носить бороду, выплачивая за это особый налог. В качестве налога с именитых брали сто рублей в год, а с простолюдинов — одну копейку. Однако, несмотря на усилия Петра, борода оставалась для русских символом истинной веры и приверженности старым обычаям.