Дурная слава (СИ) - Евсеева Мария

Рваные отзвуки громкой музыки вываливаются изнутри, стоит любому, в меру разгоряченному и взбудораженному дикими танцами, распахнуть настежь дверь и оказаться снаружи. И всякий раз я дергаюсь — может быть, она? Но нет. И так с завидной регулярностью, пока у меня хватает нервов. А как только нервы кончаются, я вталкиваю все эти надрывные звуки обратно, внося за собой в затуманенное помещение свежий прохладный воздух.

— Не было ее, — встречает меня на проходе Руслан и с характерным хлопком здоровается. — Все глаза себе высмотрел! А точно должна была прийти?

И я от такого расклада теряюсь:

— Да вроде. — Но осознав все положение дел, улыбаюсь и даже смеюсь: — Должна была.

Но не пришла.

Значит, послушалась.

Я твой.

Ты моя.

Окрыленный сложившейся ситуацией, я наскоро прощаюсь с Русом, вырываюсь из душного помещения на улицу, запрыгиваю на мотоцикл и стрелой лечу в Озерки. К ней. Меня переполняют эмоции! Я под завязку наполнен ими. И все, что мне сейчас нужно — да просто увидеть чертовку, посмотреть ей в глаза, которые не умеют лгать, юлить и притворяться, и от одного только ее присутствия разорваться на части от счастья.

Но, подъехав к ее калитке, я обнаруживаю, что свет нигде не горит, кругом неприветливая темнота. Только соседский дом объят привычным убийственным хаосом.

Тогда я подхожу к ее окну и стою. Стою так, не решаясь постучать. Не решаясь потревожить ее тихий, кроткий мир. Должно быть, она уже спит. И бросив небрежный взгляд на Артурчиков двор, в котором перемешалось все: истошные вопли, неестественный смех, музыка, чье-то надрывное пение, дерганье света, запах паленой дряни, — я решаю, что вернусь назад, в город. Надо спать.

Сладких снов, Джонни!

Увидимся завтра.

Давненько я не просыпался дома в субботу, даже успел подзабыть, что это такое.

— Атон! Ты есё спис?

А нет, вспомнил. Очень похоже на те дни, когда простуда выбила Степку из колеи, и он не ходил в детский сад. И на те, когда Вадим с Таней, оставляя на меня своего сына, с утра пораньше укатывают в Икею или на другие подобные «тусовки» для окольцованных.

Я укрываюсь с головой и мычу из-под одеяла:

— Угу.

Короткий скрип двери. И тишина.

Ка-айф!

И только я забываюсь, проваливаясь в самый упоительный дремотный сон, как в разум врывается знакомое:

— Атон! И ситяс спис?

— Угу.

Снова дверь. И опять тишина.

Только топот маленьких ног и приглушенные голоса вдалеке:

— Ты дашь ему поспать?

— Степан, будь человеком!

Так говорят, будто все взрослые, наученные жизнью тетки и седовласые дядьки, менее бесцеремонны. И докопались же до пацана!

— Степ! — зову я его, откинув с лица одеяло. — Я не сплю! Иди сюда!

И то, что происходит дальше, больше похоже на легкое сумасшествие.

Он с радостным визгом врывается в мою комнату, запрыгивает прямо на меня; мы дергаем друг друга за руки, за носы, за уши, бьемся подушками, устраиваем в складках пледа ралли «Дакар», пеленаем простыней Степку, а потом и меня за компанию, прыгаем на кровати. И да. Я — здоровенный дурак. Приятно познакомиться!

А после позднего завтрака, практически обеда, я все-таки отчаливаю.

— Ты велнёсся севоня? — пританцовывая у порога, спрашивает мелкий.

— Не знаю, Степ. Скорее всего, нет.

— А куда ты? А мозна с тобой?

— Нет, Степ. Если ты не будешь ночевать дома, мама тебя отругает.

— А тебя мама не налугает?

— Чья, твоя? — улыбаюсь я.

Но он тычет кулачком мне в живот:

— Твоя!

И у меня внутри все переворачивается. Не от его удара, нет.

Может быть, если бы в той аварии не погибли родители, сейчас все было бы по-другому: меня бы поругали, рассказали, как надо жить, и я бы был таким весь правильным и добился бы много. А так…

— До завтра, Степ! — подаю ему по-взрослому руку.

— До завтла, товалищ комадил!

А потом скорость. Жажда скорости. Встречный ветер, раздувающий куртку, рык мотора, шорох шин. И разносортные крыши Озерков, встречающие меня из-за лесополосы, за поворотом.

Предвкушая новую встречу с Джонни, я лихо торможу возле знакомого забора и вызываю чертовку настойчивым хрипом — газую во всю мощь, в результате чего позади мотоцикла поднимается столб пыли. И если она сейчас ко мне не выйдет, клянусь, я буксом вырою яму! И похороню себя здесь, у ее ног!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но Джонни выходит… Появляется откуда-то со двора. Хорошенькая куколка в красном топе и очаровательных джинсовых шортиках. И я, поймав дразнящую улыбку, уже не в силах отвести от нее глаза.

— Привет! — она здоровается первой и, опираясь на предплечья, виснет на калитке. Кладет подбородок на руки и с неподдельным интересом изучает меня, мучительно сводит с ума.

И я, не собираясь противиться всем ее пыткам, глушу двигатель и соскакиваю с мотоцикла.

— Привет!

Похожу к ней близко — нас разделяет только металлическая ковка — и хочу поцеловать ее. Легко, невинно, в щечку. Хотя… если она и дальше будет так смотреть на меня, то я за себя не ручаюсь!

Но, опередив меня, бестия отстраняется:

— Дождемся вечера, — смеется она и кокетливо пятится назад. — А если поможешь, то я освобожусь гораздо раньше.

— Хорошо, — хохотнув, соглашаюсь я. — Ловлю тебя на слове, Джонни! Вечер не за горами. — И с готовностью взяться за любую работу, пусть даже самую каторжную, спрашиваю: — Что от меня требуется?

— Надо отвезти молоко. Тебе можно довериться?

Я только по-доброму ухмыляюсь и коротким кивком подписываюсь на все. Даже если маленькая стервочка снова что-то задумала.

Я твой.

Чертовка довольно улыбается и, резко развернувшись, так, что ее попка становится эпицентром происходящего, направляется к террасе. А я смотрю ей вслед и едва сдерживаюсь, чтобы не кинуться вдогонку: поймать за руку, притянуть к себе, жадно приникнуть к горячим губам, слиться воедино и никогда уже не отпускать.

Ты моя.

Но Джонни уже возвращается. И вручает мне небольшой спортивный рюкзак:

— Когда въезжал в Озерки, видел большой дом с синей блестящей крышей? Это там, — сообщает она со всей серьезностью. — Хозяева уже ждут. Твоя задача: в целости и сохранности доставить им две бутылки молока. Все. Даже говорить ничего не нужно. Справишься?

— Только если подбодришь меня поцелуем, — веду бровью я.

— Я же сказала, после, — смеется она. — Потерпи!

И посмотрев мне в глаза, отчего-то смущается.

— Будет сделано, Джонни!

Я надеваю рюкзак, сажусь на мотоцикл и, плавно трогаясь с места, делаю небольшую петлю, чтобы еще раз взглянуть на нее, яркую куколку с пухлыми сочными губками, которые не дают мне покоя ни ночью, ни днем. Но вот уже поворот, и крутой изгиб улицы скрывает ее от меня. Кренясь, я мчу по извилистой двухколейной дороге, а, выехав на асфальт, поддаю газу, чтобы разогнать застойный полуденный воздух строптивым нравом мотора.

Но примерно на полпути чувствую что-то неладное…

Поспешно торможу у обочины, рывком избавляюсь от рюкзака, с которого все течет, который при этом смачно чавкает… Спрыгиваю с мотоцикла — подо мной белое море. И джинсы промокли насквозь. И первая мысль: разбил, подвел.

Но когда принюхиваюсь…

Долбанное молоко! Вонючая прокисшая жижа!

И бутылки на ощупь целые.

Мне остается только ухмыльнуться: н-ну, Ковбой! И с чувством упоительного возмездия вернуться назад, чтобы проучить ее, маленькую рыжую стервочку.

Это не я проиграл. Это она попала на поцелуй.

18. Женя

Я понимаю, что с минуту на минуту Антон вернется и обязательно что-то будет. Но прятаться от него не собираюсь! Тем более, мама вышла во двор, она развешивает белье. Ну что он мне сделает? Поэтому, как только слышу рассерженный рык его мотоцикла у калитки, сбегаю с террасы и с предвкушением неминуемой встречи хватаюсь за прищепки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})