Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах - Леопольд фон Захер-Мазох

Однажды ясным и холодным октябрьским утром Зиновия снова отправилась с ним на верховую прогулку. Над оставшимся в полях жнивьем дул сильный ветер, широкие травянистые пастбища, устланные инеем, мерцали точно серебряные озера. Дубрава благодаря бородам серебристого мха, повсюду свисавшего со стволов древних дубов, казалось, внезапно наполнилась сотнями гномов, которые приветливо улыбались. Между деревьями, будто кораллы, горели ягоды брусники и сверкали золотые решетки, выкованные эльфами из солнечных лучей.

Здесь, где дикая рапсодия бури шумела в древесных кронах как далекий морской прибой, красивая женщина пустила лошадь шагом и, опершись левой рукой о седло, повернулась к казаку, медленно следовавшему за ней.

— Скажи мне, Ендрух, какое самое уязвимое место у твоего барина?

— Желудок.

— А у господина Богдановича?

— У него для храбрости кишка тонка.

Зиновия рассмеялась, этого ей оказалось достаточно. Ендрух был для нее удобен тем, что не тратил лишних слов. Она обращалась к нему, как обращаются к справочнику, открывая его на нужной странице, и слуга коротко и ясно давал ей ответ.

Едва вернувшись домой и переменив амазонку на домашнее платье, она взяла в оборот господина Менева и без особых церемоний завела разговор на тему, связанную с желудком.

— Скажи-ка, дорогой, ты приносишь покаяние за свои грехи или дал обет воздержания — почему при всем своем богатстве ты живешь в скудости и ведешь такой печальный, в сущности, образ жизни?

— Я чувствую себя очень комфортно.

— Выдумки! Позволь мне один раз пойти на кухню и приготовить тебе обед — бьюсь об заклад, что, отведав его, ты почувствуешь себя гораздо комфортнее, чем лопая эту мужицкую стряпню, которую у вас изо дня в день подают на стол.

— Ты действительно хочешь готовить?

Менев уже облизывал губы, ибо подумал, что женщина с такой изысканной внешностью наверняка сумеет приготовить и изысканные блюда.

— Разумеется, — заявила в ответ Зиновия, — я жду лишь твоего согласия.

— Ладно, можешь приступать прямо сейчас.

Зиновия взбежала по лестнице к себе в комнату, сбросила шелковый капот на кровать и, переодевшись в простое домашнее платье, оставляющее полностью открытыми ее великолепные руки, в белом фартуке и с кокетливой наколкой на голове тут же снова спустилась вниз, держа в руках две книги.

— Ну, как тебе нравится твоя новая стряпуха?

Менев попытался скрыть выражение своего лица; он обнял очаровательную свояченицу за тонкую талию и вместо ответа одарил ее пылким поцелуем в затылок.

— О, ты начинаешь с десерта!

— Зиновия, ты неотразима, ты это знаешь? Однако что это у тебя за книги?

— Вот это — венская поваренная книга, а это — альманах для гурманов.

— Замечательно.

— А теперь адье, увидимся за супом.

Зиновия поспешила на кухню и здесь начала с того, что обняла Адаминко. Затем составила карту блюд и приступила к осуществлению задуманного. Не прошло и получаса, как все меневское семейство собралось вокруг большой печи. Каждый состязался с другим, желая быть чем-то полезным прекрасной поварихе, и та сумела использовать каждого в меру его таланта и сил. Наталья чистила картофель, двоюродная бабушка сортировала изюм, Лидия шпиговала спинку косули, Аспазия месила тесто, сам Менев толок в ступке сахар. А в полдень Тарас с сияющим лицом подал на стол лучший обед, какой когда-либо готовили в Михайловке, и обед этот был поглощен до последней крошки, потому что все ели с волчьим аппетитом.

— Ну как? — спросила Зиновия, когда с едой было покончено.

Менев некоторое время лишь сыто улыбался, а затем произнес:

— Отныне, свояченица, я поступаю под твое правление: ты мастерица в искусстве жить, выражаю свое почтение, так что бери в руки скипетр, правь нами, правь нами всеми! Теперь я знаю, что ты будешь править мудро и что в твое правление мы будем вкусно кушать.

— Хорошо, — ответила Зиновия, величаво кивнув, — я готова сей же час взойти на престол Михайловки, однако правительницей я буду строгой.

— Как тебе заблагорассудится, мы же будем покорными подданными, — проговорила Аспазия.

От печного жара и беспрестанного снования туда и обратно по кухне Зиновия почувствовала усталость, поэтому вскоре после обеда удалилась к себе в комнату передохнуть. Она сняла фартук, отстегнула наколку и растянулась на диване. Едва она успела смежить глаза, как дверь тихонько отворилась.

«Кто бы это мог быть», — подумала она, но не шевельнулась, а только одним глазком поглядела в ту сторону.

Это оказался Менев.

«Что он задумал?»

Он на цыпочках приблизился к дивану, некоторое время с удовольствием любовался спящей красавицей и затем, нагнувшись, поцеловал ее в щеку. Ей стоило больших усилий не расхохотаться. Воодушевленный отсутствием сопротивления, Менев опустился рядом с диваном на одно колено и отважился запечатлеть второй поцелуй на словно выточенной из мрамора безупречной руке. Зиновия по-прежнему не двигалась, и только когда он слишком уж смело прижался губами к ее шее, медленно открыла глаза, одновременно крепко ухватив его за шейный платок.

— А если бы тебя сейчас жена увидела? — с наигранным негодованием прошептала она.

— Всего один поцелуй в знак уважения…

— Их было три, Менев.

— Так ты не спала?

— Нет.

— Ах ты, прекрасная змия-искусительница!

— Разве я искушала тебя? — весело рассмеялась она, радуясь победе.

— Но ведь ты меня не выдашь? Против твоих чар невозможно устоять. Ты такая соблазнительная, такая аппетитная…

— Я не выдам тебя, но наказать накажу.

— Накажи меня, назначенное тобой наказание будет мне только в радость.

— Ты полагаешь? — промолвила Зиновия, приподнявшись и облокачиваясь на руку. — Однако что ты скажешь, если я подведу тебя под виселицу и потом заставлю жить с петлею на шее? Ты признаешь, что целиком и полностью находишься в моей власти?

— Целиком и полностью.

— Следовательно, отныне у тебя нет своей воли, а только моя, понимаешь? И если я, к примеру, скажу тебе в присутствии других: «Милый свояк, будь любезен сделать то-то и то-то», то в переводе на наш язык сказанное будет означать: «Я приказываю, и ты безропотно выполнишь приказ». Ибо отныне, мой дорогой, у нас с тобой имеется свой язык и своя сладкая тайна, о которой твоя жена, не приведи Господи, даже подозревать не должна. Вот так, а теперь можешь еще раз поцеловать меня, старый грешник.

— Куда? В уста?

— Нет.

— Стало быть, в лоб.

— Изволь.

После этого Менев поцеловал ее в лоб, потом еще раз в шею — за что, однако, мигом схлопотал увесистую пощечину.

— Похоже, меня ты целуешь охотнее, чем жену? Но смотри, не серди меня, иначе я безжалостно выдам тебя на расправу.

— Ты будешь мною довольна, Зиновия.

— А ты мной. Эта скучная жизнь должна же когда-нибудь кончиться, так давайте развлекаться все вместе.

Прежде чем уйти, Менев взял еще несколько книг: причем Зиновия вручила ему наикрепчайшие яды из тех, что хранились в ее домашней литературной аптеке. Проведя внизу совещание с поваром и настрого приказав ему ни на чем отныне не экономить, а готовить так, чтобы блюда отвечали благородному вкусу Зиновии, Менев тотчас же уселся у теплой печки и начал читать. Он читал до самого вечера, пока в комнату, в сопровождении собаки, не вошел, осторожно ступая, дядюшка Карол.

— Где она? — робко спросил он, озираясь по сторонам.

— Кто?

— Госпожа Федорович.

— Да не пугайся ты так сильно, она не кусается, напротив, ты познакомишься с дамой, какой никогда не видел. Она и аристократичная, и любезная, и красивая…

Дядюшка Карол положил на кресло трость, шубу и шапку, а его пес вытянулся на полу возле печки. В скором времени к ним присоединились все дамы, Зиновия держала под локоток Наталью.

— Господин Карол Богданович, — начал Менев, — самый геройский человек своего столетия. Тем не менее он боится каждого облачка, дрожит, если кошка перебегает ему дорогу, воображая, что перед ним тигр.

— О, даже падающий с дерева лист способен обратить его в бегство, — присовокупила Аспазия.

— Он и тебя боится, свояченица, — сказал Менев.

— Меня? — переспросила Зиновия, подходя к дядюшке Каролу и протягивая ему руку. — А мне, напротив, кажется, что мы станем добрыми друзьями.

— Разумеется, — зардевшись, пробормотал тот: он был совершенно ослеплен красотой Зиновии. Она же, как всегда быстро и безошибочно, проанализировала его своим методом. Взгляд ее умных глаз лишь на мгновение задержался на простодушном лице, широком и румяном, обрамленном расчесанными на прямой пробор светло-русыми волосами, которые торчали в разные стороны, напоминая соломенную крышу крестьянской хаты, — и она уже знала достаточно.