Не голова, а компьютер - Ганна Ожоговская

— Прямо хоть разорвись! Вас трое, а я одна. Всех надо собрать и о папе позаботиться. Как-никак меня целых два месяца не будет. А тут еще родительское собрание. Просто с ума сойти!

— Мамочка, пани Пусек предупредила: присутствие родителей обязательно. Понимаешь: обязательно! Вдруг скажут что-нибудь интересное?

Собрание оказалось действительно на редкость интересным. Марцин как в воду глядел.

Родителей привалило много. Каждому хотелось самому услышать сакраментальную фразу: «Переведен в следующий класс» — и узнать мнение педагогов о своем чаде.

Предполагалось, что собрание будет коротким. И после сообщения об итогах года многие с облегчением вздохнули. Лица прояснились. Родители оживились, у всех развязались языки.

— Не верится даже, что у Вицека все благополучно, — говорил высокий, широкоплечий мужчина, отец Бирюковского. — Прилежанием он не отличается. Чего нет, того нет… Но я его предупредил: двойку получишь, так дам, что вверх тормашками полетишь и десять раз в воздухе перекувырнешься… Пороть, слава богу, не придется. На уроках болтает небось?

— Да, — подтвердила пани Пусек, заглянув в протокол педагогического совета. — Но значительно меньше, чем в прошлом году.

— С возрастом, может, они и драться будут поменьше, — вставила мать Чушкелевича. — Мой Томек вечно в ссадинах и синяках, а одежда так на нем и горит.

— В седьмом классе повзрослеют, остепенятся, — ободряла родителей пани Пусек.

Под конец выступила мать Марцина и от общего имени просила передать всем преподавателям благодарность за самоотверженный труд.

— Мы, современные родители, лишены, к сожалению, возможности уделять детям достаточно времени и внимания, — сказала она, — поэтому мы особенно благодарны школе и педагогам. Что бы мы делали без них!

Собрание подошло к концу. Но внезапно попросила слова практикантка Зося. Она еще утром обещалась прийти.

Ничего не подозревавшая пани Пусек не возражала — напротив, лишь одобрила активность будущей учительницы. И вот Зося, поборов робость — ей впервые приходилось выступать перед такой большой аудиторией, — произнесла:

— Я бы хотела прибавить несколько слов к сказанному вами, — она обернулась к Солянской. — Понятно, вы не можете уделять своим детям много времени, и школа действительно делает все возможное… но мне хочется заметить: даже при полном отсутствии времени родители не имеют права жестоко с ними обращаться.

— Жестоко? Что вы под этим подразумеваете? — спросил Бирюковский.

— А то, что ни у кого нет права их истязать!

— Истязать?! — ужаснулась мать Костика. — Я думала, это давно отошло в прошлое.

— Простите, вы опираетесь на факты или просто высказываете собственные предположения? — спросила Солянская, пристально глядя на Зосю, которая не одной ей из присутствующих женщин годилась бы в дочери.

— Конечно, на факты! — с вызовом ответила та. — Меня, правда, просили сохранить это в тайне. Но, не называя фамилий, я считаю своим долгом сказать: выгонять в мороз ребенка на лестницу или привязывать к батарее, запирать в темный чулан… Не давать в наказание сахара, привязывать к ноге пушечное ядро… Так наказывать детей в наши дни! Уму непостижимо! Я сон потеряла, когда узнала! Как можно, заставлять ребенка чистить ржавую корабельную цепь? — одним духом выпалила Зося, и на глаза у нее навернулись слезы.

Мать Эвы была потрясена.

— Не может быть! Какой это изверг выгоняет ребенка на лестницу, да еще в мороз?

— Я бы такому отцу, который сына к батарее привязывает, так дал, что он вверх тормашками бы полетел… — горячился Бирюковский.

— Лишать растущий детский организм сахара — это же садизм! — возмущалась Собирайская.

— Запирать в темный чулан? Святая мадонна! Я сама умерла бы от страха. Так на всю жизнь искалечить можно ребенка!

— Пушечное ядро к ноге! Да это безумие! Такими родителями должен заняться родительский комитет, — решительно заявила Солянская.

— А на цепь, как собаку, сажать, это разве лучше?..

Возмущение мешало Костиковой маме говорить.

Лицо у Зоси сделалось пунцовым, глаза засверкали.

— Нельзя требовать от детей быть правдивыми, если родители сами… — дрожащим голосом сказала она, — если у самих родителей не хватает мужества признаться!

— Что?

— Что вы сказали?

— Как вы смеете!

— Извольте объясниться…

— Коллега! Это просто недоразумение! — попыталась Пуся взять за руку практикантку. — Этого не может быть.

— Недоразумение? — закусила Зося удила. — И вы еще делаете вид, будто впервые слышите про цепь? А я вот вас спрашиваю, как вы могли придумать для сына такое изуверское наказание. А вы, да, вы, сахара ребенку не даете! А вы своего мальчика на лестницу выгоняете!

— Я? Святая мадонна!

— А вы свою дочку в темный чулан… — по очереди обращалась Зося к родителям.

— Постойте! — Пусе наконец удалось поймать ее за руку. — Откуда вам все это известно? От кого? Вы должны сказать!

Некоторое время Зося молчала, борясь с собой. Но учащенное дыхание и грозные взгляды родителей вынудили ее сдаться.

— Может, даже если я скажу… Хотя меня предупредили, что это секрет. О наказаниях мне рассказали сами дети. Современные дети гораздо умней, чем мы думаем. Да! Я ничего не сочинила, не высосала из пальца… Две недели назад я заменяла преподавательницу математики, мы должны были решать задачи… Вот тогда они все и рассказали. Вы не представляете себе, как я была потрясена. И до сих пор…

Не успела Зося договорить, как послышался чей-то приглушенный смех. Это Солянская, прижав к губам платок, делала нечеловеческие усилия, чтобы не расхохотаться. Но не удержалась и рассмеялась так заразительно, что за ней прыснул Бирюковский, за ним — Эвина мама. Наконец и все собравшиеся покатились со смеху.

Дверь приоткрылась, в нее просунулась сначала голова, а затем на пороге появилась высокая, статная фигура Скочелёвой.

Молча кивнув родителям, она подошла к столу, где сидели Зося и пани Пусек.

Пани Пусек хохотала до слез. Она вытирала глаза, пробовала задержать дыхание, но все напрасно: ее сотрясал неудержимый смех. Только Зося, никак не ожидавшая такой реакции и при первых же взрывах смеха вскочившая со стула, стояла недвижно, точно окаменев. Потом опрометью бросилась к двери и, даже не закрыв ее за собой, исчезла в коридоре.

Скочелёва заняла ее место за столом и попыталась выяснить причину столь неистового веселья. Но Пуся не могла произнести ни слова. А зрелище было презабавное: взрослые люди, едва умещаясь за маленькими партами, заливались детским смехом. Глядя на них, даже Скочелёва улыбнулась.

— Ну, шельмецы! — громко сморкаясь, выговорил наконец Бирюковский. — Задам я сегодня Вицеку за эту цепь.

— Бедняжку, — кивком указала на открытую дверь мать Костика, — молоденькая, неопытная… вот и поверила. Приняла за чистую монету…

— Еще не раз обведут ее вокруг пальца эти шалопаи, — сочувственно сказала Собирайская.

— Это же надо придумать: к батарее, не к ножке стола, как в старину, а к батарее. До чего хитрый народ!

— Интересно, кто все это придумывает? — воскликнула Чушкелевич. — Сказать, что родители в наказание на лестницу его выгоняют! Мой Томашек никогда бы до этого не додумался! Святая мадонна! Его кто-то подучил! Но кто?

— Мне тоже кажется, в классе есть заводила, он всех будоражит, — заметила мама Костика. — Он плохо влияет на моего сына. Очень прошу их рассадить!

Пани Пусек догадывалась, конечно, о ком речь, и ни за что не решилась бы взглянуть сейчас на Солянскую.

— Нет, нет, вы не правы, он мальчик неплохой, — вступилась она за Марцина. — Только живой очень. Как говорится, заводной. Сперва сделает, а потом подумает. Взбредет ему в голову, и он сразу же…

— Вот, вот! — перебила ее Чушкелевич. — Пари готова держать: тот самый, который придумал Общество защиты от родителей! Святая мадонна! Что за нелепая идея! Мой Томек пришел тогда домой весь в синяках!

Густые черные брови Скочелёвой поползли вверх и исчезли под челкой. Она обернулась к своей, младшей коллеге, словно вопрошая, какого та мнения обо всем этом. Пуся знала, конечно, про Общество, но распространяться об этом сейчас не считала уместным. Но, увы, со всех сторон посыпались вопросы:

— Какое Общество?

— Защиты от кого? От родителей?

— За что избили вашего сына?

Не успела мама Томека рассказать про Общество, как отозвался Патерек, молчавший до сих пор.

— А про цирк слышали? Не его ли это выдумка, все того же изобретательного мальчика? Он весь класс баламутит. У него палатка есть, и они…

— Он, он самый! Если с палаткой, значит, он! — воскликнула мать Костика. — Он выиграл палатку, я ее видела, и к нам принес, когда меня не было дома. Они разбили ее с моим сыном прямо в комнате, привязав к чему попало. Пришла я с работы, все вверх дном перевернуто. Разбито, переломано, ну содом настоящий! Я тут же его прогнала. Стоит ему прийти — хлопот не оберешься. И вообще, откуда у него палатка? Говорят, выиграл, но правда ли еще это?