Анатомия любви - Спенсер Скотт

Ах, мама, ах, папа! Вот так стоять в вашей комнате. Внимать вам, как вы внимали мне в детстве, наблюдать ваше развитие в утробе сна, обладать властью, чтобы запечатлеть незримый поцелуй на ваших почти белых лицах, или же опуститься на колени рядом с вами и отрепетировать горе, причиненное вашей смертью. Я протянул руку, словно собираясь коснуться вас, укрепить вашу связь со сном. Моя рука совершенно скрыла вас от меня, и я удивился этому, как удивлялся в детстве тому, что мой ноготь на большом пальце, оказывается, больше луны. Я чувствовал, что наполняюсь эмоциями, как комната наполняется светом.

Снова повернувшись к родителям спиной, я продолжил исследование монотонной темноты их шкафа. И хотя я потратил на это не слишком много времени, потому что спортивная куртка Артура, в которой обнаружились ключи и бумажник, была восьмым по счету обысканным предметом одежды, я бы не удивился, если бы, снова повернувшись лицом к комнате, увидел первые лучи зари. Нацепив на большой палец кольцо с тяжелой, потускневшей связкой ключей Артура, прихватив новенькую двадцатидолларовую банкноту, я выскользнул из комнаты, двигаясь настолько беззвучно, что сознавал самого себя лишь урывками.

Я закрыл их дверь с мягким финальным щелчком и прошел в дальний угол прихожей. Я включил свет и открыл «Желтые страницы», чтобы найти номер службы такси. Выбрал компанию, у которой оказалось самое большое объявление, и, переговорив с диспетчером, проскользнул в кухню, где допил прямо из бутылки остатки джина «Гордонс».

Спустя несколько минут я сидел на ступеньках нашего дома, вдыхая ночной воздух. Я первый раз самостоятельно вышел на улицу, однако важность момента совершенно ускользнула от меня. Было три часа ночи, и те, кто любит гулять по субботам допоздна, гуляли в каких-то других местах. Улица была пустынна. Первые же огни фар, которые я увидел на Эллис-авеню, принадлежали вызванному мной такси – видавшему виды желтому рыдвану с шашечками на крыше.

– Привет, – сказал я, открывая заднюю дверь.

Я был не настолько глуп, чтобы не знать, что водителей такси так не приветствуют, но все равно сказал это. Я погрузился в транс, чтобы пережить время, разделяющее момент вызова такси и момент его появления, и теперь мне требовалось наладить контакт с кем-нибудь во внешнем мире. Водитель оказался молодым парнем. На нем была клетчатая рубашка с закатанными рукавами, волосы собраны в хвост. Огромное портативное радио рядом с ним перекрикивало рацию, в которой хрюкал и гоготал, словно электронный гусь, голос диспетчера компании. Водитель кивнул в ответ на мое приветствие и взялся за рычажок счетчика, чтобы включить его в тот момент, когда я коснусь спиной сиденья.

– Мне нужно в центр, – сказал я, все еще не садясь.

Я испугался. Мой первый самостоятельный выход из дома должен был стать прогулкой по кварталу солнечным днем, а не поездкой на такси до центра жаркой темной ночью, с украденными деньгами и ключами в кармане.

Я опустился на заднее сиденье, назвал водителю адрес и задрожал. Я старался направить мысли в приключенческое русло, воображал себя в тренче, с сигаретой во рту – мужчина на задании, одинокий мужчина. Однако эти второсортные образы лишь промелькнули мимо, они не могли поддержать меня. Я был не в силах даже взглянуть в окно, а каждый раз, когда такси поворачивало, внутри меня что-то обрывалось. Я сидел скрестив ноги, обхватив себя руками. Я услышал слабый, низкий стон, и мне потребовалось мгновение, чтобы осознать: этот звук издал я сам.

Мы слишком быстро оказались перед конторой отца. Она находилась на Вабаш-авеню, под путями надземной железной дороги. Я поглядел сквозь заднее стекло на пустынную улицу. Уличные фонари сияли, освещая пустоту. Окна контор были закрыты стальными ставнями.

– Четыре пятьдесят, – произнес водитель, не оборачиваясь.

– У меня двадцатка, – сказал я, выуживая ее из брюк.

Водитель пробурчал что-то и открыл сигарную коробку рядом со своим портативным радио, покопался в стопке купюр. Рядом с сигарной коробкой лежала полицейская дубинка с наполовину вбитыми в нее гвоздями. Он начал отсчитывать мне сдачу.

– Слушайте, может быть, вы меня подождете? – попросил я. – Я ненадолго.

– Счетчик выключен, – ответил он.

Я не стал соображать, что это значит – для меня в том не было никакого смысла.

– Я вернусь минут через десять. После чего сразу поеду обратно в Гайд-Парк. В такое время трудно поймать такси. Может быть, подождете? Вот. Берите двадцатку, идет? Тогда у вас будет гарантия, что я вернусь. – Я протянул ему двадцатку и взялся за ручку двери, но не стал ее открывать. Я хотел услышать от него слова подтверждения, что он дождется меня. – Идет? – повторил я.

Он положил деньги на приборную доску, заглушил мотор, погасил фары.

Я сотни раз бывал в здании, где находилась отцовская контора. Мальчишкой я представлял себя его партнером: протягивал руку к телефону каждый раз, когда тот звонил, набивал карманы рубашки карандашами, катался на библиотечной лестнице. Здание было маленькое, белесое, с офисами маргинальных предпринимателей: импорт разных безделушек, ремонт ювелирных изделий, издательство сербскохорватской газеты, кабинет мануального терапевта, портной из Гонконга. Я подергал входную дверь на тот случай, если она не заперта, но она была заперта. На отцовском кольце было семь ключей, и первый же, который я выбрал, открыл дверь. В этот момент часть моего сознания испытала неистовый, практически религиозный восторг. Я оказался внутри, под моргающей флуоресцентной лампой. Я прислушивался, не раздадутся ли шаги. Может, у них тут круглосуточная охрана. Я простоял там, пригвожденный к месту, гораздо дольше, чем требовалось. Какая-то часть меня хотела остаться на этом месте, не подниматься по лестничному пролету до конторы отца. Первый раз за три года никто из тех, кто надзирал за мной, не знал, где я нахожусь. Наконец-то мое одиночество сделалось совершенным, и это привело меня в ужас. Единственной ниточкой, связывавшей меня со знакомым миром, было то самое такси снаружи. Или оно уже уехало? Я не осмелился посмотреть, и в итоге мысль о водителе, который уезжает с моими деньгами и бросает меня, оказалась куда страшнее всего остального. Я побежал по крутой замусоренной лестнице, перепрыгивая через три ступеньки разом.

На втором этаже стояла темнота, плотная, непроницаемая тьма. Пошатываясь, я двинулся вперед, сбил ведро для мытья пола, которое кто-то оставил в коридоре. Оно с грохотом покатилось, а я заткнул уши руками и прошипел: «Тс!» Дождался, пока глаза не привыкнут к темноте. Пошел вперед, медленно моргая, стараясь приручить темноту с помощью своего упорного желания видеть. Постепенно я начал различать контуры предметов. Я разглядел стекло в дверях, идущих по коридору. Контора отца была за третьей по счету дверью, и я направился к ней. Правда, на этот раз мне не так повезло с ключом. Я трижды перепробовал все семь, прежде чем дверь открылась.