Конец света - Виктор Казаков

В девять утра включились установленные на угловых зданиях радиодинамики. К микрофону на сцене подошел Петр Иванович Мыслюков – в новом костюме и с яркой гвоздичкой в правой руке. Оркестр по нотам проиграл несколько тактов «Торжественной сюиты», прошедшей ночью специально ко Дню города сочиненной учителем музыки школы номер девять Валерием Захаровичем Романенко, после чего динамики голосом помощника главы администрации, заикаясь от восторга, объявили: «Сейчас перед вами выступит мэр нашего города Петр Иванович Мыслюков!». Динамики некоторое время хрипели – на сцене, наверно, что-то не заладилось с микрофоном, – но через несколько секунд над площадью все-таки раздался знакомый голос:

– Дорогие горожане! Поздравляю вас с праздником – Днем города! Наш славный город…

Близоруко наклонив голову к согнутым в локтях рукам, в которых были бумаги, мэр несколько минут читал о достижениях города «в области промышленности, сельского хозяйства и в социальной сфере». Никто из ободовцев в достижения в этих «сферах» не верил (сельского же хозяйства, как все знали, в городе вообще не существовало), поэтому речь все слушали сначала плохо, а потом и вовсе не слушали.

(Заметим в скобках. К словам Петра Ивановича в те минуты внимательно прислушивался только один человек – Григорий Минутко. Когда два дня назад мэр попросил написать ему выступление ко Дню города, редактор специально поручил это дело Пете Наточному. Петя, не утруждая себя лишней работой, составил речь, списав абзацы со старых страниц «Правды», подшивка которой хранилась в архиве редакции, и только заменил в абзацах чужие фамилии и цифры на ободовские фамилии и цифры. «Сельское хозяйство» по торопливости не вычеркнул… Григорий Минутко, прогуливаясь сейчас по окраине площади, внимательно следил за усиленными динамиками словами мэра, восторгался находчивостью Пети Наточного, от удовольствия покачивал головой и про себя комментировал речь нецензурными словами).

Закончив выступление, Мыслюков в сопровождении узкой группы единомышленников поспешил в здание администрации. К этому времени в кабинете заместителя мэра по оргвопросам Торобова уже был накрыт длинный стол: стояли водка, коньяк, шампанское, на закуску – красная икорка, заливной поросенок, салаты, соленья… Список тех, кто имел право сесть за праздничный стол, был своевременно составлен самим Петром Ивановичем. В этом списке под номером двадцать восемь значился и Григорий Васильевич Минутко, но помощник мэра в нужный момент отыскать редактора на площади не смог.

В десять утра у свободного постамента вождю революции бухгалтер-кассир Квитко, накануне закрывший в банке счет фонда «Телескоп», сидел на маленькой табуретке за столиком и, то и дело открывая уже знакомый читателям небольшой железный ящичек с деревянной ручкой, раздавал деньги. При этом он делал аккуратную отметку в лежавшей перед ним бумаге и просил расписываться «в получении». Рабочий швейного комбината Коля Топалов, по случаю выходного дня уже выпивший дома не только банку капустного рассола, получив свой вклад одним из первых, взобрался на постамент и произнес начало, как видно, только что пришедшей в его голову речи: «Мы с моей законной женой Зиной Комчатской благодарим…». Но Колю тотчас же убрал с постамента стоявший рядом с Квитко еще трезвый старослужащий милиционер Хренов, который, во-первых, не был уверен, что Коля до конца своей речи сохранит на постаменте равновесие, во-вторых, вместе с другими милиционерами перед выходом на дежурство он получил строгий наказ майора Ялового «пресекать всякую политику». Милиционер Хренов почему-то не сомневался, что Коля в своей речи обязательно провозгласит что-либо политически неблагонадежное.

Начало работы на площади бухгалтера-кассира Квитко и петросяновского выездного буфета по времени совпали, так что у ободовцев было на что купить первые – самые подрумяненные, в меру мягкие, еще шипевшие горячим жиром молодых баранчиков! – шашлыки. Ну, а чтобы, не дай Бог, в такой день не испытать отсутствие аппетита… у «выездного буфета» глухие звуки переворачиваемых на мангале шампуров все чаще стали сопровождаться гусарским звоном стаканов и рюмок.

Солнце поднималось, утренний свежий воздух быстро нагревался и грозил в ближайшие часы, как и в прошлые дни, укутать площадь томительной духотой, но ободовцы, привыкшие переносить и не такие трудности, не думали о «ближайших часах» и продолжали веселиться. Веселья прибавили и три цистерны жигулевского пива, наконец, и в самом деле прибывшие на площадь и остановившиеся в самом ее центре.

Духовой оркестр, почти не делая перерывов, громко исполнял популярные мелодии, один раз целиком – в течение двадцати минут – сыграл «Торжественную сюиту» учителя музыки школы номер девять Романенко, во время исполнения которой – видимо, под влиянием навеянного сюитой настроения – мужская половина площади дружно повалила к выездному буфету ресторана «Шумел камыш».

Подручные Петросяна, вытирая рукавами белых халатов пот, выступавший на их смуглых лицах, не уставали над раскаленным мангалом вертеть баранину, надетую на длинные шампуры. То и дело к буфету подъезжали уже знакомые читателям грузовички, с них мигом сгружались ящики с водкой, большие пакеты с мясом, домашней, требовавшей еще доработки на мангале, колбасой, сетки с луком, помидорами, зеленью…

Бухгалтер-кассир Квитко уже освободил от денег половину своего железного ящика с деревянной ручкой, когда на противоположной стороне площади, у буфета, остановился темносиний «мерседес». Из машины вышли Роберт Петросян, его жена Мара и аккордеонист Ваня Анциферов. Открыв заднюю дверцу автомобиля, музыкант стащил с сидения и взял на руки большой кассовый аппарат, который через минуту уже был водружен на прилавок, подключен к электропроводам, а Мара стала нажимать кнопки, вертела ручки аппарата и, быстро пересчитывая, принимала деньги. Дело для нее было привычное и любимое. (Как видно, Роберт Егишевич правильно оценил настроение и ситуацию на площади и решил интенсифицировать дело, освободив мастеров мангала от необходимости тратить дорогое время на расчеты с посетителями).

Спотыкаясь и весело балагуря, площадь танцевала вальс «На сопках Манчжурии», когда на половине такта – еще медные баритоны не закончили свое знаменитое соло – оркестр вдруг смолк. К микрофону, рядом с которым еще минуту назад стоял сухонький престарелый капельмейстер Георгий Михайлович Добржанский, на нетвердых ногах подошел хорошо известный в Ободе строгий и неулыбчивый человек – городской прокурор Василий Сидорович Лахнин (после часового небесплодного сидения за столом в мэрии он вдруг объявил сидевшим рядом с ним единомышленникам, что у него возникло желание «поговорить с народом»). У микрофона встал, как солдат на параде: плечи расправлены, живот втянут, пуговицы мундира надраены до золотого блеска, глаза двумя серыми буравчиками сверлят площадь, не скрывая мысли, которую герой одного из анекдотов Гурсинкеля формулировал так: «я вас, блядей, наскрозь вижу»…

Что он скажет в этот праздничный день?

Толпа у сцены заметно сгустилась…

Младший корреспондент Вася Субчик, получивший задание написать для газеты репортаж о Дне города, речь прокурора записал на маленький магнитофон. Вечером, дома, он еще раз ее прослушал и долго ломал голову над тем, как пересказать речь в репортаже… В нашем человеке состояние, в котором к тому времени пребывал прокурор, часто лишь усиливает красноречие, некоторые только в таком состоянии и способны выразить мысли, к которым стоит прислушаться, но тут… хотя все слова законника и содержались в толковом словаре Ожегова, Вася Субчик, как ни бился, уловить в речи доминирующую нить так и не смог: похоже было, что к моменту выступления в голове блюстителя законов некий коловорот переворошил и превратил в хаос все приобретенные прокурором в университете и опытным путем знания и впечатления.

Вася слово в слово переписал речь с магнитофона на чистый лист:

«А теперь я, товарищи, несколько слов скажу своими словами… Что есть короли? Короли – это кучка эксплуататоров!.. Сколько, скажите, таких, как вы, садится на хвост гнилой луковицы?.. В европейской части страны из-за несвоевременной заготовки ежегодно гибнет двести миллионов кубометров леса!.. Путевой обходчик есть страж государственной собственности, а также жизней человеческих… «Чапаев», «Щорс» – эти кино для администрации очень нужны, а бродягам и тунеядцам чуждо чувство родины!.. Так и запишем, товарищи: «предупредить коммунистов об их авангардной роли на ремонте комбайнов»… Когда я вручаю жене оружие, я говорю ей: стреляй без предупреждения!.. Надо, товарищи, чтобы зоотехник отвечал не только за каждую лошадь, но и за каждую дырку в помещении для скота! Мы должны подсказать низовым товарищам: не могу я сеять так рано! Мне прислали прогноз погоды, и я им руководствуюсь, потому что прогноз – это не какая-нибудь художественная часть…»