Смысл игры и другие выступления - Сергей Кургинян

Говорят, что идеалы с возрастом меняются. Я в это не верю. Если это и происходит, то крайне редко, по-настоящему. И сопряжено с огромными катастрофами. Чаще же всего происходит другое. Идеалы не меняют — идеалам изменяют. А изменивший идеалам человек превращается в живого мертвеца. Лучше всего об этом сказано у Блока: «Живым, живым казаться должен он» — и ещё там в том же стихотворении сказано: «То кости лязгают о кости».

Так вот, я никогда не хотел стать таким живым мертвецом, усевшимся в совсем-совсем длинную машину, даже с мигалкой или с кортежем. А также усевшимся на яхту, а также рассевшимся в каком-нибудь дворце. Я всегда понимал, что пока ты не живой мертвец, а человек, то тебе доступно пусть горькое, но счастье человеческой жизни. А когда ты становишься живым мертвецом, то всё становится очень сладко, но это сладкое унижение. Многие по этому поводу говорят: «У нас всё в шоколаде».

Короче, пусть тот, кто хочет, предаёт идеалы и говорит при этом, что у него они с возрастом изменились, и становится живым мертвецом. Пусть тот, кто хочет, говорит, что он, вообще-то, может обойтись без идеалов — зачем они нужны? — он такой прагматик, натурально, у него всё хорошо, такая корневая система, он и так живёт счастливо. Для меня лично идеалы — это главное. И их потеря невосполнима ничем. Ни шубами, Бентли, яхтами, ни вертушками и постами — ничем. И я как-то, с особой остротой, понимал это с раннего детства.

Именно поэтому я никогда не был и не мог стать ни горбачёвцем, ни ельцинистом, ни путинистом. Потому-то однажды и навсегда в ранней молодости, не сказать в ранней юности, я присягнул коммунистическим идеалам, я как-то восхитился ими внутренне — и эти идеалы останутся для меня спасительны и священны до конца жизни. Зачем мне их обменивать на что-то, когда я понимаю, что это, мягко говоря, крайне неэквивалентный обмен.

Я был верен этим идеалам тогда, когда нынешний антикоммунист, он же ортодоксальный коммунист раньше, главный редактор «Московского комсомольца» теперь и работник ЦК ВЛКСМ раньше, Павел Гусев, мой сокурсник по институту, требовал, чтобы меня исключили из Комсомола за ревизионизм, и написал по этому поводу соответствующую бумагу. Я был верен этим идеалам и тогда, когда началась Перестройка, и когда я мог получить всё, что угодно, если бы я, ну не знаю, даже не предал эти идеалы, а просто что-нибудь смикшировал. Вместо этого, в разгар антикоммунистической истерии, по отношению к которой нынешняя истерия — это ничто или пока что ничто — я написал книгу о коммунистическом будущем, о коммунистической перспективе, которая называлась «Постперестройка».

Я был верен этим идеалам и тогда, когда началась перестройка. И когда я мог получить всё что угодно, если бы я даже не предал эти идеалы, а просто что-нибудь смикшировал. Вместо этого в разгар антикоммунистической истерии (по отношению к которой нынешняя истерия — это ничто, пока что ничто) я написал книгу о коммунистическом будущем, о коммунистической перспективе, которая называлась «Постперестройка». И меня за это начали тогда травить по полной программе. Так сейчас травить не могут — общество стало слишком цинично, для того чтобы его можно было так на кого-то натравить. И именно тогда номенклатурщик, вовремя ставший антикоммунистом, Юрий Афанасьев воскликнул на такой специфической организации «Антикоммунистическая московская трибуна»: — Надо-же, смотрите какую книгу издал Кургинян! Знаете, с этим надо кончать. А то ведь у коммунистов появляются мозги, а вслед за мозгами может появиться и воля. Я и потом был верен этим идеалам. Тогда когда меня таскали по прокуратурам. Сначала после ГКЧП, когда я, ничего не зная про это ГКЧП, просто для того чтобы не рвать партбилет, как другие подонки, и не вставать в двусмысленную позицию по отношению к арестованным друзьям, а занять позицию однажды и навсегда, сказал, что я идеолог чрезвычайного положения. Я им не был. Я взял это на себя, потому что я брал на себя ради верности идеалам. Я был верен этим идеалам после расстрела Дома Советов. Когда меня вывели оттуда с автоматами, для того чтобы случилась катастрофа. И все понимали, что, пока я там останусь, катастрофы не будет. Развивая коммунистическую идеологию во имя верности этим идеалам и во имя того, чтобы эти идеалы не превратились в догмы, я написал сотни статей и издал несколько больших книг. За 25 лет моей публичной политической деятельности я никогда не сказал ничего, что могло бы быть истолковано не только как посягательство на эти идеалы, но даже просто как фигура некоего компромисса. Я сказал очень много, слишком много, яростно защищая эти идеалы, и не только защищая, но и развивая их. Потому что я идеолог, по профессии и призванию. Во имя верности этим идеалам я посылал куда подальше всех, кто предлагал мне разного рода возможности, говоря: «Ну, умоляем Вас, ну, Вы же можете войти в правительство, вы же можете получить какие-то другие посты. Только скажите, пожалуйста, мягко и однажды, что в „Постперестройке“ Вы, так сказать, пошутили. Всё!» Во имя этих идеалов я ставил спектакли, писал книги, занимался аналитикой, культурологией, работал в горячих точках. И наконец, во имя этих идеалов, я пошёл на передачу «Суд Времени», победил в этой передаче, сделал передачу «Суть Времени», пошёл снова на передачу «Исторический процесс» и победил там. Уже совсем в немыслимой ситуации. И сейчас пойду на эту передачу снова, когда ситуация стала прямо-таки беспредельной. И во имя верности этим идеалам, во имя верности этим идеалам, а не чего-то другого я критиковал и буду критиковать Зюганова. За половинчатость, а не за что-то другое. Одновременно с этим все сейчас понимают, все, кто не предвзят, что во имя верности этим идеалам я делал раньше, сделал теперь и сделаю в дальнейшем для Зюганова больше, чем кто угодно другой, включая его самого. Потому что речь идёт не о моём отношению к Зюганову, а о моей верности определённым идеалам. Я сделаю всё для него в любом случае, даже если вся КПРФ целиком будет меня поносить. Но я никогда не позволю людям, представляющим священные для меня идеалы, перейти грань между политической борьбой и национальной изменой. Грань между антипутинизмом и оранжизмом. Дилетанты, обеспокоенные ростом моего авторитета в коммунистической среде, вышли за все мыслимые и немыслимые рамки. На сайте КПРФ уже заявили, что меня жена моя выгнала из дома. Это уже предел падения, пошлости, глупости и всего остального. Кроме таких дилетантов есть и профессионалы канадские, американские и другие, работают в интернете не покладая рук. Они сейчас получили задание разбираться со мною как повар с картошкой. И всё, что они смогли выискать, — это чью-то листовку без подписи. Непонятно кем сотворённую листовку, в которой говорилось в 1989 или 90-м году какими-то сторонниками Кургиняна,

то ли незнакомыми мне людьми, то ли провокаторами, то ли какими-то, так сказать, простаками, что если республики СССР будут отделяться, им надо выставить счет в том, что касается платы за сырьё и за многое другое. Ни одного моего текста — вот моего, аутентичного, как говорят, т. е. подлинного текста, в котором бы я что-нибудь непоследовательное сказал в плане отстаивания коммунистических идеалов, — найти никто не сумел. Потому что нельзя найти чёрного кота в чёрной комнате, если его там нет! В силу отсутствия этого кота все, кто его очень долго искали, выволокли на свет эту жалкую бесстыдную глупенькую листовку, демонстрируя своё бесплодие, свою несостоятельность, а также мою верность коммунистическим идеалам. Я не говорю, что эта листовка сама по себе является чем-нибудь плохим. Самое смешное заключается в том, что она довольно наивная, такая, вялая, серенькая… Но она абсолютно не зловредная! Она совершенно нормальная. Что можно было сказать в это время республикам, которые хотели отделиться, ну что? Что их танками задавят? Во-первых, кто их задавит? Горбачёв не то что танками их не хотел давить — он их всячески обласкивал-отталкивал, обласкивал-отталкивал. А во-вторых, к чему бы это привело? А вот выставить этим республикам полный счет: экономический (цены на сырьё), геополитический (ну, знаете, как говорят сепаратистам в Канаде? если делима Канада, то делим и Квебек. Можно было сказать «если делим СССР, то делима и Грузия, Молдавия, Украина и т. д.»). А также демографический или политико-демографический счёт. (Т. е. мы категорически настаиваем на равноправии всех граждан нашей страны, где бы они ни проживали. Если так называемые русскоязычные проживают в Латвии и т. д., то надо признать, что если вы отделяетесь, то они такие же граждане, у них те же права и т. д. и эти права должны быть особо защищены во всех вопросах: вопросе языка и т. д.). Вот если бы это всё произошло, то это неминуемо обернулось бы ВОЗВРАТОМ республик в СССР, они бы не начали отделяться! Подумали бы десять раз перед этим украинцы, что будет, если мы заявим о делимости Украины или Грузии и т. д. И никуда бы НЕ ДЁРНУЛИСЬ! Поэтому в листовке-то этой, серенькой, такой тривиальной, обычной патриотической тех времён, ничего ПЛОХОГО не написано! Она просто серая, просто обычная, очень такая отражающая патриотизм своего времени…Ну и что? Это всё, что удалось нарыть на меня в плане какой-то антикоммунистичности — чужую листовку 89-го года, насквозь добропорядочную и серенькую, не похожую на то, что я писал?