Рядом (СИ) - Юлия Нет

Чем ближе я подъезжал к её дому, тем сильнее разрасталось во мне волнение и дрожь. Было странно признаться самому себе, но я боялся. Боялся увидеть глаза тех людей, для которых Ева была смыслом жизни, и которые потеряли её так же, как и я. Я в уме пытался сформулировать слова, которые мне предстояло сказать им, но не мог. Мысли сбивались, а построенные было фразы вмиг распадались, подобно карточному домику.

После моего короткого звонка дверь мне открыла невысокая приятной внешности женщина. Светлые, с едва заметной сединой волосы были аккуратно забраны в тугой пучок. Голубые глаза с опухшими от слёз веками были наполнены горечью и скорбью. Сердце моё больно сжалось. Все эти дни я примерно представлял себе, какую боль испытывают сейчас её родители. Я ожидал слёз, криков, рыданий. Но сейчас, видя эти глаза, лишённые жизни, я оторопел. Те немногие слова, которые мне удалось выстроить в подготовленную речь, камнем встали в моём горле. Я не в силах был произнести не слова. Мне казалось, что я слышал, как в моей голове тикают стрелки часов, отсчитывая время, в течение которого я молча смотрел в эти глаза, так до боли похожие на глаза Евы.

— Я чем-то могу вам помочь? – спустя несколько бесконечных минут произнесла женщина чуть охрипшим голосом.

— Здравствуйте! – выдавил я. – Я тот человек, который находился вместе с Евой в том подвале… Я второй похищенный… Меня зовут Макс…

Лицо женщины исказилось гримасой боли, она закрыла рукой рот, и её плечи дрогнули от подступивших рыданий. В тот момент я был готов ко всему: что она прогонит меня, что будет обвинять меня в том, что я не смог помочь Еве, я даже готов был принять на себя её удары и проклятия. Но я никак не ожидал, что она кинется мне на грудь, в слезах обнимая меня, как родного человека. Я осторожно приобнял её, подавляя в себе собственные слёзы. Моё горло сковало так, будто кто-то невидимый затягивал на мне удавку. Если бы мне надо было произнести хоть слово, то я просто физически не смог бы этого сделать. Но в тот момент я понял, что мы оба не нуждаемся в словах и объяснениях. Наши чувства были абсолютно одинаковыми, и ими можно было поделиться без слов.

Женщина оторвалась от меня столь же неожиданно, как и прильнула, торопливо вытирая мокрые глаза, словно извиняясь передо мной за позволенную минутную слабость. Она потянула меня за руку, приглашая пройти в дом. Её ладонь излучала нежное тепло, которое может исходить только от материнских заботливых рук. Это прикосновение немного успокаивало мои взбудораженные нервы, напоминая касания моей собственной мамы, которые я так давно не ощущал. Я шагнул следом.

— Я очень рада, что вы пришли к нам, - тихо сказала она, обернувшись.

— Вы знали обо мне? - удивился я.

— Да, знала. Следователь рассказал о вас. После вашего освобождения, они изъяли записи с камер наблюдения. Они теперь знают всё. Знают, кто убил мою девочку… Знают, кто защищал её… Вы были с ней до последней минуты, хорошо, что она была не одна, - голос её стал почти не слышен от подступивших слёз, и на минуту ей пришлось замолчать, чтобы восстановить способность говорить. – Мы и сами на днях собирались навестить вас в больнице, но вы нас опередили. Я рада, что вас так быстро выписали. Видимо, вы быстрее оправились, чем предполагали врачи…

— Меня не выписывали, я ушёл оттуда сам.

На её лице застыло удивление.

— Просто я хотел быстрее попасть к вам… Я должен был… Это было последним желанием Евы.

Я думал, что буду чувствовать себя чертовски неуютно в обществе скорбящего человека, буду ощущать себя непрошеным гостем, появившемся на пороге дома во время чумы. Но уже очень скоро неловкость, возникшая между нами, пропала. Всё вокруг - уютная, пусть и не дорогая обстановка, атмосфера тишины и заботы, чашка горячего чая, дымящаяся передо мной – расслабляли меня с каждой минутой… Мне было комфортно рядом с этим человеком, таким чистым и излучающим добро. И на несколько мгновений я даже забылся в её присутствии, окружённый заботой и её мягким голосом, рассказывающим мне о жизни Евы.

— Знаете, Макс. Когда-то давно, когда она была совсем маленькой, Ева забралась ко мне на колени. Я сейчас даже не вспомню, почему я тогда плакала, только она сказала мне: «Мамочка, я не дам тебе горевать! Я буду сушить твои слёзы!» И она, сидя на моих коленях, дула на моё лицо так долго, что мне и впрямь перехотелось плакать и даже стало чуть смешно от её усилий. Она вся покраснела от напряжения, но ей удалось выполнить задуманное… Почему-то сейчас я особенно часто вспоминаю это, когда мне становится слишком тяжело…

Мы долго сидели в сумерках задёрнутых штор и делились друг с другом воспоминаниями, она - яркими и лёгкими, я – серыми и тяжёлыми. Я никогда бы по собственной воле не стал рассказывать матери, потерявшей своего ребёнка, о всех несчастьях, которые ему пришлось перед этим перенести. Но она с такой надеждой смотрела на меня, слушая мои рассказы, что я понял – нельзя её лишать последней возможности быть рядом с дочерью, даже если мои рассказы причиняли ей боль.

Сам же я жадно слушал о том, как всё это время велись наши безрезультатные поиски. Как выяснилось потом, полиция всегда была рядом, вокруг нас, нужно было лишь сделать шаг, но что-то этот шаг сделать не давало… Роковые совпадения, сломавшие наши жизни…

— Если бы тот мальчик, химик, не сделал звонок, не знаю, разговаривала бы я с вами сейчас… - тяжело вздохнула моя собеседница.

— Если бы тот мальчик, - парировал я. – сделал звонок чуть раньше, мы бы разговаривали сейчас втроём…

На минуту она притихла, погрузившись мыслями в раздумья. Она не плакала, не билась в рыданиях от утраты, но то тихое горе, вуалью покрывшее её лицо, было для меня страшнее любых истерик.

— Не вините его, Макс. Он слишком молод и слишком запутался в жизни. Но он сумел вовремя одуматься и этим спас вашу жизнь… Хотя бы вашу… Он получил сильное ранение, и неизвестно, сможет ли он полноценно жить, но возможно, ему удастся жить так, чтобы искупить свои грехи.

Глядя на неё, я поражался тому, насколько добрым и всепрощающим может быть человек, и в чём-то я даже завидовал её смирению. Возможно, если бы я принял все беды, как есть, то двигаться дальше было бы легче. Но это было выше моих сил. Я простить не смогу.

— Вы замечательная женщина… - тихо сказал я. – Теперь я знаю, в кого ваша дочь была таким светлым человеком. Она вас очень любила. И хотела, чтобы вы знали об этом. Для этого я к вам и приходил.

— Я знаю, – её руки на коленях чуть дрожали, теребя тонкий платок. Заметив, что я встаю, собираясь уходить, она с надеждой посмотрела на меня. – Мы всегда будем рады вам, Макс! Жаль, что моего мужа нет сегодня дома, он очень хотел познакомиться с вами… Приходите к нам чаще. Ноша становится не такой тяжелой, когда делишь её с кем-то. Не несите своё горе в одиночку!

Выходя, я заметил чуть приоткрытую дверь в соседнюю комнату. Через образовавшийся проём в мою сторону лился необычный жёлто-оранжевый свет, оставляя на тёмном полу яркую полосу. Казалось, что комната светится изнутри. Несколько секунд я не мог сдвинуться с места, заворожено разглядывая это чудо.

— Там комната Евы… Была… - услышал я из-за спины приглушённый голос.

Моё сердце дрогнуло от звука её имени. Глядя на чуть приоткрытую дверь, я представил, как её тонкие пальцы дотрагивались до неё, отворяя. Как ежедневно тёплый оранжевый свет обволакивал её силуэт. Там был её мир. Там осталась часть её... Я набрался смелости.

— Можно мне войти туда? – я в надежде заглянул в печальные голубые глаза за мной.

— Конечно! – произнесла женщина, наполнив свои слова материнской нежностью. – Можете находиться там сколь угодно долго.

С трепетом в сердце я осторожно ступил внутрь. Первым, что бросилось мне в глаза, были ярко-апельсиновые занавески, плотно закрывающие окно. Именно сквозь них проникал свет с улицы, наполняя комнату оранжевым свечением. Оно было таким же тёплым и ласковым, как сама Ева. Я тихо прикрыл за собой дверь, замкнув за собой её сказочный мирок.

Стоя посредине комнаты, я думал о том, что в сущности совсем не знал её. Точнее, не знал её настоящую. Я видел лишь её боль, страх, горе, никогда не задумываясь о том, насколько она могла быть жизнерадостной. Я так редко видел улыбку на её губах, что её печаль стала для меня неотъемлемой привычной вещью. И вот сейчас, глядя на фотографии из её прошлой жизни, я испытывал невероятную боль от того, что мне никогда уже не удастся узнать прежнюю Еву.

Снимков было настолько много, что в некоторых местах стены комнаты были сплошь укрыты коллажами, составленными ею из кусочков жизни. На них я видел все этапы становления Евы. Вот она совсем ещё ребёнок – светловолосая маленькая девочка, протягивающая к объективу камеры руку, с сидящей на ней бабочкой. Вот Ева в окружении большой компании сверстников – подростков, дружно машущих руками по просьбе фотографа. Вот и совсем свежие снимки, на которых я видел её в том возрасте, в котором узнал. Они все настолько разнообразные: цветные и черно-белые, большие и маленькие, портретные и в окружении природы или близких людей. Но всех их объединяло одно – я не нашёл ни одной фотографии, на которой бы она не улыбалась…