Хмельницкий. Книга первая - Иван Ле

— Стой, Пушкарь! — крикнул Заруцкий, вместе с другим есаулом преграждая ему путь. — Сдавай саблю!

— Не ты давал мне эту саблю, пан Заруцкий. Сабля Пушкаря обрушится только на голову врага…

И, нечего делать, первым рубанул лошадь гусара, преграждавшего ему путь. Двое его казаков и рязанец стремительно бросились на помощь атаману; зазвенели сабли, выхваченные из ножен. Каждый воин Болотникова, закаленный в боях, мог свободно справиться с тремя противниками.

Перед Семеном упал конь, а гусар успел соскочить на землю. Пушкарь уже был в воротах, и Заруцкий пробивался к нему сквозь толпу гусар, понимая, что казака нельзя выпустить за ворота: там и улица будет его союзницей, а дальше степь, лес — тогда ищи ветра в поле.

Запорожский казак Онисим разгадал намерение есаула и бросился ему наперерез. Перескочив через убитого Семеном коня, запорожец выбил Заруцкого из седла.

Раздался выстрел из немецкого пистоля. Второй казак и рязанец дрались, отступая к воротам, преграждая путь врагам. Онисим обернулся и молниеносно рассек пополам гусара, который, соскочив с убитого коня, выстрелил в Пушкаря.

Семен был ранен, но держался в седле. Выпустив саблю, он обеими руками схватился за гриву, наклонился вперед, положив голову на шею коня. Онисим вовремя подскочил и поддержал его. Потом крикнул на сивого и понесся рядом с ним в темную пасть ночи. Он еще слыхал, как рубились его товарищи, преграждая путь гусарам Ружинского, стремившимся вырваться на улицу и броситься в погоню за Пушкарем. Онисим понимал, что этим двум его друзьям уже не суждено уйти живыми из когтей десятка злейших врагов. Но что они как можно дольше постараются задержать преследователей, в этом был уверен и, подстегивая коней, стремился использовать каждый миг. Сивый конь атамана, казалось, чувствовал опасность и летел с такой быстротой, что конь Онисима начал отставать. Схватить поводья, чтобы придержать животное, у запорожца по было возможности, — он и своим конем управлял лишь ногами, поддерживая смертельно раненного атамана.

— Тпру-тпру! Тпру-тпру! — кричал он на коней, но сдержать их не мог. Тогда, собрав все силы, он выхватил Семена из седла и положил его на коня перед собой.

Раненый простонал:

— Проклятые шляхтичи… Умираю, братец Силантий… Спасай Мартынка…

— А это я, атаман, Онисим. Мартынка спасли… — успокоил его запорожец.

От двойной ноши конь замедлил бег. Сивый тоже, услышав голос хозяина, приостановился. Раненый тяжело стонал, о чем-то просил шепотом, но Онисим ничего уже не мог разобрать.

Соскочив с седла, Онисим осторожно снял обессиленного Пушкаря и положил его на землю. Кони храпели, наклоняя головы. Семен тяжело стонал. А где-то далеко позади еще слышались отзвуки смертельного боя в вотчине «царевича».

— Онисим… прощай! — вздохнув, промолвил Семен. Безжизненной рукой он ощупывал пустые ножны своей сабли.

— Семен, атаман мой родной! — с отчаянием произнес Онисим, но раненый перебил его:

— Молчи, молчи… Послушай мои последние слова… Оставь меня, я… умираю, Онисим. Гони к войскам… Скажи Ивашке, Яцку… обман! Это ее царевич… он шляхетский наймит… Это проделки лицемерной шляхты… А я… умираю, Онисим… Скажи им… Телятевский предал… не верьте панам!.. А Силантий… О-ой, Силантий, браток, спасай… спасай сына, кобзаря… Спас ли? Про-ощай, земля…

— Семен, очнись, братец!

Онисим взял руку Семена, но она уже была тяжелой, мертвой. Приложил ухо к груди — сердце казака уже не билось. Оглянулся. Густая темень отрезала его, вместе с двумя лошадьми и покойником, от всего мира.

И вдруг до слуха запорожца долетел топот всадников, скакавших по улице города. Перед лицом опасности казак не имеет права долго думать. С молниеносной быстротой он принял решение. Снял с покойника посольскую сумку, с отчаянием припал к губам атамана и с разгона вскочил на коня Пушкаря.

Конь — животное умное, а казацкий — особенно! Не раз казацкому коню приходилось преследовать врага, не раз по собственному усмотрению выбирал он путь, чтобы унести седока от опасной погони. Сивый, чувствуя, что всадник предоставил ему полную свободу, устремился вперед. Следом за сивым, отворачивая голову от комьев земли, летевших из-под его копыт, несся гнедой Онисима. Оставшись без всадника, он изо всех сил скакал, чтобы не отстать от хозяина.

Разгоряченный Описям едва успел заметить, что сивый резко повернул вправо, как это обычно делал он, чувствуя за собой внезапную погоню. Казак совсем отпустил поводья, доверяясь чуткому коню. Ему нужно было во что бы то ни стало вырваться за пределы города, скрыться от преследователей.

За последними домами стало немного светлее, и Онисим мог теперь кое-что различить. Присмотревшись к местности, вскоре обнаружил, что мчится вдоль реки, и сообразил, что невдалеке должен быть брод, через который не следует переправляться. Теперь он уже придерживал коня, поворачивая его вправо от раки и прислушиваясь, что творится вокруг. Наконец снял шапку и перекрестился.

— Царство небесное душе убиенного воина Семена… — произнес казак, прислушиваясь и вспоминая товарищей, которые своими телами преградили путь гусарам в воротах.

Тяжело вздохнув, Онисим снова погнал коня. Свистело в ушах, в глазах мелькали звезды, отражавшиеся в воде, когда он приближался к изгибу реки. Он думал только об одном: обязательно нужно выбраться до утра из этих мест, где шныряют дозоры Ружинского. Слева, на другой стороне реки, на фоне посеревшего неба вырисовывалась черная глыба молчаливого леса. На опушке этого леса должен находиться дозорный курень. Значит, он уже миновал брод… Но значит ли это, что ему удалось избежать опасности?! Онисим направил коня в степь, подальше от леса и реки, но все-таки не терял их из виду. Мчался изо всех сил в ночной мгле — надо было сбить погоню со следа и во что бы то ни стало доставить важные сведения своим. Время от времени он придерживал коня, поджидая своего гнедого, который в просторной степи поотстал немного, но мчался следом за ним. Каждый раз, когда гнедой настигал их, Онисим поворачивал голову — прислушивался и присматривался. Где-то вдали, за рекой, мелькали огни костров. И он снова шпорил коня и, все дальше углубляясь в степь, мчался под посеревшим, но еще темным небом.

Заметив небольшой перелесок на этой стороне реки, Онисим решил было объехать его, взяв еще правее. Густые кусты мешали быстрой езде. Часто с кустов взлетали испуганные совы, и кони шарахались от них. Онисим вынужден был уменьшить скорость, но все-таки не давал отдыха лошадям, гнал их вперед. Невзначай он углубился в чащу, и теперь ему казалось, что он может здесь затеряться, как щепка в волнах бушующего моря.

Начинался густой лес, деревья все теснее обступали казака, но и кустарник не становился реже. Онисим вынужден был сдерживать коней, не зная, куда заведет его эта чаща. Посмотрев сквозь вершины деревьев, определил, что уже наступал рассвет. Но в лесу была непроглядная тьма, и он каждое мгновение рисковал наскочить на ствол дуба или сосны. Только конь и выручал его, обходя деревья, пробиваясь сквозь заросли. Он поцарапал себе руки и лицо, несколько раз ловил на лету шапку, а ветки все время, точно когти ночных чудовищ, тянулись со всех сторон к голове всадника.

И вдруг сивый, насторожившись, застыл. В тот же миг Онисим неожиданно услыхал конский топот. Он приближался слева, вот он уже совсем рядом, словно перед самым носом, а затем стал удаляться и постепенно затих. Кони Онисима стояли рядом, обнюхивая друг друга, и не заржали, когда вблизи пронеслись лошади.

Встревоженный Онисим некоторое время стоял неподвижно, настороженно прислушиваясь. Лес поглотил конский топот, словно его и не было. И Онисиму показалось, что проскакали только два всадника. Конечно, это была не погоня — Ружинский не послал бы за ним только двух преследователей. Онисим улыбнулся, слез с коня, привязал его к дереву, а сам осторожно прошел в ту сторону, куда только что проскакали всадники. «Силантий?» — вдруг промелькнула у него мысль: только он один и способен так лихо мчаться даже с двумя спасенными товарищами в седле.

Рассуждая о том, кто бы мог так быстро скакать на коне в густом лесу, Онисим вышел на узенькую лесную дорожку. Было уже настолько светло, что он различил следы конских копыт на песчаной, заросшей травой почве. Следов было много, одни шли в одну, иные в противоположную сторону. Но, наклонившись к самой земле, Онисим обнаружил среди них и свежие. По ним точно определил, что сейчас проехали только два всадника. С минуту постоял, прислушался, посмотрел на совсем уже светлое небо, с которого исчезали звезды, словно таяли в пространстве. Занимался день.

Выведя коней на дорожку, Онисим вскочил в седло своего гнедого, а сивого взял за поводья и поехал следом за неизвестными всадниками.

9

Когда уже совсем хорошо стало видно и солнце проглянуло в просветах между деревьями, Онисим выехал из леса на степную дорогу. Он дважды менял коня и сейчас ехал на сивом. Хорошо ли он поступил, что оставил тело атамана на посмешище врагу? — терзала Онисима мысль. Но он обязан был выполнить последнюю волю атамана — мчаться с вестями к войскам. Теперь он остался один. Остальные, наверное, погибли у ворот панского двора. А Силантий… ему атаман приказал спасти мальчика. Удалось ли ему вместе с Мартынком на руках вырваться со двора и уйти живым из города?