Победа инженера Корсакова - Даниил Гранин

— Знаешь что? Защищай! Но давай поклянемся, что мы с тобой на год откажемся от выходных, от отпуска, будем работать по вечерам, если нужно — ночами, только чтобы расквитаться с нашим долгом и оправдать потерянный год. Хорошо, милый?

Александр гладил ее по голове, и она чувствовала, что пальцы его слегка дрожат.

— Боюсь, что мне нельзя верить в долг. Я не смог сделать того, что Николаев сделал шесть лет тому назад. Это может означать только то, что я бездарный человек и мне не место в науке. Подожди. Это еще не самое плохое. Хуже всего то, что мне страстно хочется стать кандидатом наук для того, чтобы начать самостоятельно работать, что я ищу себе оправдания, взвешиваю, колеблюсь… и что я, кажется, все, же буду защищать… Ты напрасно меня обвиняла, я доволен, что создан выпрямитель лучше моего, но мне противно потихоньку отступить, чтобы потом какой-нибудь фертик посмеивался: «Да у него, наверное, ничего не вышло! А помните?..» и пойдет. Что, мелко? А стоит подумать про такое, и все мое мужество летит в трубу…

Девушка молчала. Может быть, он по-своему — и опять нехорошо, неверно — понял ее молчание, только вдруг поднялся, сказал: «Ты прости, я пойду, хочу один побыть» и ушел, не оглядываясь, оставляя глубоко вдавленный след на влажном песке аллеи.

А через час, когда Наташа уже вернулась в лабораторию, ее вызвали к телефону. Звонил Александр, и, казалось, он был далеко-далеко, за тысячу километров от нее, так глухо звучал его голос.

— Я ничего не слышу, — твердила она, морщась и продувая трубку. — Громче… Саша, откуда ты? Из автомата?.. Что ты сказал?..

— Я буду… — донеслось к ней… — Я все решил… Я буду — слышишь меня? — я буду защищать…

Пока секретарь ученого совета зачитывал краткую биографию Савицкого, он заставил себя проверить развешенные на доске чертежи. На мгновение он закрыл глаза и почувствовал, как ему плохо.

— Пожалуйста, Александр Ильич, — сказал секретарь.

Он повернулся к залу, в руки ему попалась указка, еще секунду он задержался, с трудом отрывая ее от стола, точно приклеенную, и начал чужим, ровным голосом, очень спокойно.

Проверяя себя, следил за движением кончика указки, в нужных местах делал паузы, подчеркивал голосом наиболее важные выводы. Чем дальше он говорил, тем скорее хотелось кончить. Он стиснул указку так, что пальцы его побелели, и принудил себя не пропустить ничего из того, что ему нужно было сказать.

Закончив, он осторожно опустил указку на стол, и сразу стало легче. Начались выступления оппонентов. Он сел в стороне и, придвинув лист бумаги, приготовился записывать. Кто-то положил перед ним тщательно сложенную, как складывают пакетики для порошков, бумажку. Он развернул, прочел и сразу же стал внимательно оглядывать аудиторию. Шторы на окнах были подняты, солнце освещало возвышающиеся амфитеатром скамьи с пюпитрами. Народу было много. В первом ряду сидели Можанов, Брагин и товарищи Александра по курсу. Можанов, пока говорил оппонент, что-то недовольно записывал. Товарищи тревожно глядели на Александра, он успокаивающе кивнул им головой. Выше несколько студентов-дипломантов, напряженно вытянув шеи, подталкивали друг друга локтями, слушали оппонента. Еще выше он увидел Наташу. Она сидела рядом с его матерью и шептала ей что-то на ухо, не спуская с него глаз. Заметив, что он смотрит на них, они обе ободряюще улыбнулись ему, но улыбки получились такими вымученными, что ему стало жаль их. Он подумал:

«Мать ничего не знает про меня, но скрыть от нее свое состояние я не сумел. И что может ей сказать Наташа? Ведь через час…»

Наташа одета была в новое яркосинее праздничное платье с матросским воротничком. Он знал: она специально шила его к этому дню. Ему становилось все хуже и хуже. В особенности из-за того, что здесь — мать. Зачем пришла мать? Он ее не звал, сказал ей, что посторонним нельзя. Он посмотрел вверх, в дальний угол аудитории. Вот главный конструктор завода выпрямителей. Сергей с женою — его школьный друг. Сергей поднял ладони и беззвучно похлопал ему. Это уже совсем ни к чему. И вот наконец он нашел…

Странно, что они сидели как раз на том месте, где он слушал лекции в студенческие времена. Они обе были взволнованные и печальные, и Александр знал, что между ними произошло: Мария Тимофеевна не велела Галине посылать ему эту записку.

Председатель ученого совета грузно поднялся со своего места и зачитал отзыв Дмитрия Сергеевича. Слова звучали необыкновенно свежо, в каждом слове чувствовалась умная, известная многим в этом зале, стариковская забота. Александр расслышал несколько фраз, на которые раньше не обратил внимания: «Есть старомодное метафорическое выражение: „возложить на алтарь науки“. Это очень хорошо и очень страшно, когда молодой ученый кладет свой первый труд на рабочий стол науки»… И хотя слова эти были в пользу Александра, он невольно пригнул голову, словно пугаясь их жестокой правды.

Потом выступил главный конструктор завода. Он сердечно похвалил диссертацию Савицкого, отпустил несколько комплиментов молодежи, занимающейся такой актуальной темой, и, хитро жмурясь, пожаловался:

— Заказчики наши форменные обжоры. Им подавай мощность. Больше мощности. Вот мы и ходим, снимаем шапочку и кланяемся — помогите нам с мощностью.

Словом, выходило так, что все внимание аспирантов и института надо сосредоточить на выпрямителях. Это первостепенный, можно сказать — государственный вопрос. Главного конструктора проводили дружными аплодисментами.

К моменту заключительного слова Александр уже потерял счет времени. События растягивались для него, как кадры замедленной съемки.

И вот он снова на кафедре. Зачем-то разгладил свои записи, свои возражения оппонентам, как будто бы и в самом деле собирался возражать. Ждали, как он начнет, но он молчал. Он подошел к доске, рывком поднял ее. Она, скользя, взлетела вверх, и под ней на нижней чистой доске он кнопками приколол два чертежа.

— Наилучшим ответом на вопросы оппонентов, — сказал он как можно спокойнее, — будут представленные здесь схемы. Они были разработаны покойным аспирантом Анатолием Николаевым в тысяча девятьсот сорок первом году в его диссертации. Николаеву удалось добиться гораздо лучших результатов и полностью избежать всех тех недостатков, которые справедливо были отмечены в моей работе.

Он стал рассказывать о приборе Николаева. Время было ограниченное: за те считанные минуты, которыми он располагал, нужно было охарактеризовать всю новизну принципа действия, надежность, качество, простоту изготовления, мощность; он глотал концы фраз, ему нехватало дыхания, но теперь-то он говорил своим настоящим голосом.

Однажды он взглянул в зал, и вспышкой магния ему запечатлелись подпрыгивающие очки на потном носу Можанова, ужас и растерянность Сергея, любопытство студентов, мучительная складка на лбу Наташи, испуг матери, благодарное смущение Галины. Мария Тимофеевна сидела, закрыв руками лицо, плечи ее вздрагивали. Главный конструктор лег грудью на парту, приставив ладонь к уху. Вот у кого в глазах была только радость!.. Александр передохнул и, обращаясь уже исключительно к членам ученого совета, объяснил, каким образом ему стало известно о работе Николаева.

— Я считаю, что, таким образом, моя диссертация не имеет никакой ценности, и, стало быть, я не могу претендовать на степень кандидата технических наук. Произошла нелепая случайность, в которой никого нельзя винить, но, может быть, благодаря ей мы получили возможность обнаружить действительно ценную научную работу, большое и нужное стране открытие.

Председатель совета, известный всем электротехникам Союза, член-корреспондент Академии наук, огромный, широкоплечий, с львиным лицом человек, поднялся с места.

— Разрешите узнать, почему вы, товарищ Савицкий, не сообщили об этом в ученый совет до вашей защиты? — холодно спросил он.

— Савицкий ни при чем, — крикнул Можанов. — Он рассказал мне все, и я уговорил его защищать, я считаю…

Можанов хотел еще что-то сказать, но Александр прервал его.

— Я должен был защищать, чтобы доказать, что я честно работал три года аспирантуры.

Было очень тихо. Кто-то глухо раскашлялся, зажав ладонью рот.

— Понятно, — сказал председатель ученого совета. — Я попрошу членов совета выйти в соседнюю комнату. — И, согнув голову, первым прошел в низенькую дверь ассистентской.

Александр закурил и стал снимать и сворачивать чертежи: свои отдельно и прибора Николаева отдельно.

Кто-то пробежал к выходу, быстро-быстро простучали каблуки, хлопнула дверь, и Александр даже не обернулся, — он знал и так: это выбежала Наташа. Не выдержала и выбежала. Он до того устал, что у него хватило сил только с нежностью подумать о ней.

Один за другим вернулись из ассистентской члены ученого совета; не глядя друг на друга, долго рассаживались по своим местам. Секретарь, привстав на цыпочки, что-то зашептал на ухо председателю совета. Тот буркнул, насупил седые брови, отобрал у секретаря бумажку и, отставив ее на вытянутую руку, как это делают дальнозоркие люди, прочел решение.