Наукамоль - Хали Джейкобсон

назначить время лишь через неделю. Было очень много работы, я все время был занят. А по вечерам размышлял и думал о том, что происходит в кругу семьи Якобсон. Решились ли супруги на откровенный разговор друг с другом? Думаю, они многое осознали после наших сеансов, но они оба такие упрямые. Мы договорились о встрече в субботу около полудня. Я хотел быть в тонусе, и чтобы мои гости тоже были отдохнувшими, к тому же невозможно было предугадать продолжительность нашего общения. Это могли быть как пять минут, так 5 часов.

Супруги Якобсоны поспешно вошли в кабинет. Оба в прекрасном настроение. Похоже, что у обоих было намерение как можно скорее поставить точку в этом деле.

– Рад видеть вас снова! – обратился я к обоим.

– Взаимно, Расти, – ответила за обоих миссис Якобсон.

– Отличный день и погода чтобы закончить нашу терапию.

– Это точно. Мы очень заряжены на общий успех после одиночных сеансов с вами, воодушевлённо добавил мистер Якобсон.

– Что ж, давайте продолжим в той же манере, без заходов издалека, перейдём сразу к делу, – предложил я.

Якобсоны кивнули в ответ.

– Расскажите, что происходило у вас после наших встреч. Что обсуждали между собой? Был ли диалог? Может какие—то общие впечатления и точки соприкосновения появились? Я выслушал вас обоих, ваши личные переживания, которыми вы возможно ещё не готовы поделиться между собой, и сейчас чтобы что—то обсуждать далее я должен понимать рамки.

– Я пересказал супруге весь наш диалог, чуть ли не дословно. По дороге домой меня не оставляли мысли о нашей встрече, я чувствовал, что меня переполняют эмоции. Я говорил весь ужин, затем мы продолжили говорить ещё несколько часов.

– Это правда, Расти, я не видела мужа таким разговорчивым и откровенным уже целую вечность. Пускай для меня это останется загадкой, что вы с ним сотворили, но это явно пошло нашей семье на пользу.

Мистер Якобсон развивал мысль жены:

– Я просто понимал, что не могу снова захоронить все это в себе. Я посмотрел на ситуацию глазами жены и осознал, что предаю её своим молчанием, понял, как для неё это важно – делится всем, не только хорошими вещами. Я пытался защитить её, скрывая что – либо негативное или неприятное, но сейчас понимаю, что Доротея предпочла бы разделить любую боль на двоих, что для неё гораздо больнее ощущение непонимания или какой—то недосказанности, или безразличия. Для неё важна семья, как командная работа. И прошло уже достаточно много времени с тех пор и мы не можем позволить прошлому наносить урон нашей семье в настоящем, поэтому мы решили все исправить пока это ещё возможно.

– Как Вы приняли все то новое, о чем узнали, миссис Якобсон?

– Я старалась не перебивать мужа. Хотя весь вечер ждала его с нетерпением, чтобы поделиться своими скелетами, о которых вспоминала в ходе нашей беседы. Но учитывая насколько он задерживался понимала, что ему и самому есть, о чем рассказать и судя по всему что—то действительно важное. И его рассказ во многом перевернул моё виденье и воспоминания о том периоде жизни. Я женщина эмоциональная, вы можете представить сколько раз я плакала за тот вечер. Когда Свен выговорился я вставила те свои моменты которыми хотела поделиться.

Доротее Якобсон становилось все тяжелее говорить, её захватили эмоции. И Свен подхватил рассказ, давая тем самым супруге возможность немного успокоиться:

– И эти моменты о которых она рассказала также дополнили и мою картину происходящего. Таким образом мы пришли к лаконичному выводу, что любая ложь и недосказанность, даже если это во благо и с самыми лучшими побуждениями не приводит ни к чему хорошему. Муж и жена должны быть в союзе, действовать в такт, в единстве и синергии. Я начал гораздо лучше понимать супругу и полагаю она меня тоже. Я осознал, что хоть моя жена и является нашим щитом и все мы уже воспринимаем это как должное, как часть её характера; несмотря на все это она все же мать и женщина и её боль ничуть не слабее нашей и даже больше, учитывая её чувствительность и темперамент.

Свен закончил свою мысль и глубоко вдохнул.

– Я очень рад видеть ваш прогресс и на это не понадобилась целая вечность вроде годовой программы, как это обычно бывает. Значит вашим отношениям ничего не грозит и мои услуги в качестве юриста вам не понадобятся? – я вопросительно с улыбкой на лице взглянул в лица супругов.

– Да, Расти. Боюсь даже представить насколько вы талантливый юрист, и мы рады что нам все же повезло узнать вас в ином амплуа, – ответила миссис Якобсон, и мы все вместе посмеялись над таким заключением.

– Что же дальше? Вы наметили какую—то общую линию поведения на будущее, в особенности это касается в отношении вашей дочери.

– Мы все ещё находимся в неком затруднении по этому вопросу, хотя и осознали многое и вроде как стало легче…

Миссис Якобсон запнулась.

– Что именно вы осознали? Ну же? Давайте закончим с этим! – я с воодушевлением призывал Якобсонов раскрыть все карты и перейти к анализу.

– Мы не знаем, Расти. Когда дело доходит до дочери мы входим в ступор.

– Хорошо. Давайте я попробую начать. Правильно ли я понимаю, что сейчас вы оба смотрите на будущее дочери с меньшим опасением? Осознали ли вы, что страхи, имеющие место быть сегодня являются скорее отростком из событий прошлого. И сейчас вы страдаете каждый раз, когда сценарий настоящего хоть как—то перекликается с тем сценарием, который вы пережили.

– Это действительно так. То, что чуть не убило меня тогда. И сейчас любая опасность жизни дочери, здесь я подразумеваю физическую опасность, приводит моё нутро в ужас. Но у моей супруги немного иное восприятие, более глобальное.

– Миссис Якобсон, поясните.

– Свен хотел сказать, что меня волнует настоящее дочери. То есть мне сложно принять её поведение теперь. Она, как и мы прошла через этот тяжёлый период, но иногда мне кажется, что она осталась ребёнком. Она словно игнорирует законы окружающего жестокого мира. Меня беспокоит её святость и жертвенность. Она такая же упрямая, как и я. И если я полностью отдаю себя семье, как единственной ценности в своей жизни, то она нашла свой путь. Добрый и светлый путь, но путь который высасывает из неё все соки, путь добра, который пересекается с мировым злом. Я опасаюсь, что этот выбор погубит её. Я опасаюсь, что однажды осознав своё бессилие в стремлении и попытках изменить мир к лучшему в глобальном масштабе, она