Снайпер должен стрелять - Валерий Прохватилов

— А детройтский адресок не забыли? — напомнил Монд.

— Здесь все в порядке. И я вовсе не исключаю, что придется воспользоваться этим вашим предложением, мистер Монд.

Никому из них и в голову не пришло обратиться в тот день за помощью не только к Чарлзу Маккью, но и в полицию.

Глава двенадцатая

Не хлопнуть ли дверью?

От кафе Холидея до Бостона слежки за собой они не заметили. И все же Андрей решил быть предельно осторожным. Прихватив баул, он выскользнул из «крайслера» на одной из людных улиц, еще и еще раз проверил, чисто ли у него за спиной, и только после этого позвонил Дью Хантеру.

— Привет, Дью!

— О Господи! Где ты пропадаешь?

— Отрабатываю зелененькие.

— Черт бы их побрал вместе с Чиверсом!

— Будем надеяться, что он заберет только его.

— Ха-ха, я умираю от смеха.

— Я зайду к тебе. Только через черный ход. Не забудь открыть.

— Я что — девица? Боишься меня скомпрометировать?

— Ну, если ты из тех девиц, которых еще можно чем-то скомпрометировать, то да.

— Ждать тебя сейчас, юморист отпетый?

— Буду через двадцать минут.

— Я жду.

Андрей еще раз проверил, нет ли слежки. Это нужно было сделать для того, чтобы не засветить Дью Хантера. У него вдруг возникла идея, которую под занавес следовало бы осуществить. Он сам посчитал ее сначала мальчишеской — слишком уж она казалась рискованной, — отдалял ее, убеждал себя, что она подсказана уязвленным самолюбием, тем, что опять собирались гнать его по белу свету, как зверя, которого непременно надо убить. Но идея обрастала деталями, не давала покоя. Постепенно прорисовывался осмысленный план действий, в котором свое место находилось не только ему самому, но и Дью Хантеру. Но Хантеру предстояло остаться здесь, поэтому участие его в задуманной операции афишировать нельзя было ни в коем случае.

По черному ходу он поднялся прямо в контору Хантера. Дверь на площадке третьего этажа открыл своим ключом и оказался в объятиях Моны.

— Вот это встреча! — воскликнул он, целуя ее в щеку и не спеша вырваться из ее крепких рук.

— Городецкий, — она чуть отодвинула его от себя, — Боже мой, на кого вы похожи! Не говорите мне только, что это Дью замучил вас поручениями. Сейчас же признавайтесь, кто она: очередная блондинка, брюнетка, гречанка, филиппинка? Разве так можно обращаться с мужчиной? Я ей глаза выцарапаю!

— Мона, деточка, вы, как всегда, соблазнительней любой из них.

— Я же вам запретила называть меня деточкой!

— А я и забыл.

— Забыл… Боже мой, где вас носило? — Она отступила, держа руки так, словно в любой момент готова была его подхватить. — Вы хоть на ногах-то держитесь?

— Держусь, но из предпоследних сил. Сейчас вот поговорю с шефом — и спать.

— Я вас берусь проводить, а то вы еще заснете по дороге.

— А я никуда не пойду. Буду спать здесь.

— Так-так… Может, вы и девочек начнете сюда водить?

— Только для того, чтобы посмотреть, как вы их будете разрывать на части.

Хантер наблюдал за ними, стоя в дверях своего кабинета.

— Язык у него, видимо, в работе не участвовал, — заметил он. — Посмотри, как мелет! Заходи.

Офис, или контора, как именовал владения Хантера Андрей, состоял из приемной, где командовала Мона, небольшого кабинета шефа и еще одной комнаты, назначение которой менялось в зависимости от обстоятельств. В нее, минуя кабинет, и направился Андрей, поставил баул и, откинувшись к спинке, сел на диван, служивший им местом случайного отдыха.

— Мне и правда надо поспать часов пять-шесть, — сказал он, прикрывая глаза. — А потом… Потом я, скорее всего, отправлюсь в бега. И боюсь, дружище Хантер, надолго.

— Все-таки кто-то хочет тебя добыть?

— Да.

— Кто?

— Точно не знаю. Эта вот неточность и не дает мне покоя. Сегодня вечером или ночью при большом желании можно выяснить, что к чему. Дью, ты, кажется, рвался мне помочь? Есть возможность. Но риск, риск… Сплю до семнадцати ноль-ноль. Может быть, после сна затея не покажется мне столь умной, как сейчас. Если не лень, к этому времени постарайся проверить, приглядывают за моей квартирой или нет? Только, ради Бога, чтобы тебя никто не видел и не слышал. А еще лучше — пошли туда кого-нибудь из ребят понадежнее.

— Будешь спать?

— Да, извини, сил нет.

Проснулся он ровно в пять, прислушался. В кабинете Хантера было тихо. Мысль его вернулась к затее, которую он сам считал авантюрой, чем-то вроде последней гастроли Андрея Городецкого в благословенном городе Бостоне. Следовало бы подождать, какие новости принесет Дью, уточнить, продолжается слежка или нет? Если нет, жизнь могла войти в нормальную колею, и они вернулись бы с Хантером к обычным делам, работая на все возрастающий авторитет их скромной фирмы. А вот если — да, значит, он все же стоит кому-то поперек горла. Кто бы ни противостоял ему, мотивы преследования в любом случае не казались Андрею разумными. Если это тот, кто обеспечил фантастический тройной прыжок Кирхгофа, то, вероятно, он вначале рассчитывал, что до лыжника следствие добраться не сможет. В этом случае, понятно, никакие свидетели были не страшны. Сам по себе провал операции тоже еще ничего не значил, если бы Чарлз Маккью повел себя умно и не торопился с выходом на Пауля Кирхгофа. Почему он все же спешил? Скажем, его торопил Уилльям Чиверс. Но ведь и Чиверсу после того, как была организована мнимая катастрофа, спешка ничего не давала. В таком случае инициатива Чарлза представлялась или намеренной провокацией с целью вспугнуть преступников, вынужденных в таком случае как-то проявить себя, или просто неумным ходом с непредсказуемыми последствиями.

В первом случае следовало просчитать все варианты поведения организаторов убийств, в частности возможное стремление убрать свидетелей, а точнее, всех тех, кто мог подтвердить факт насильственной смерти Валерии и Лео. Если бы Чиверс удосужился это учесть, Кид и Лотти остались бы живы. Мало того, разве не Чарлз спровоцировал вторичную поездку Андрея, да еще в сопровождении Лоуренса и Рудольфа, в «Сноуболл», чем, разумеется, дал понять преступникам, что в покое их не оставят? Нацеленность их на Андрея представлялась в этом случае ответным ходом, объявлением войны, следующим шагом после убийства сторожа и его жены. Войны на уничтожение, ход которой впрямую будет зависеть от того, как развернутся события вокруг Пауля Кирхгофа.

Все это означало, что Чарлз просчитался и не понял, с какой серьезной организацией он имеет дело, с противниками, которые могут себе позволить пожертвовать четверкой наемных убийц в убеждении, что это сойдет им с рук.

Чарлз Маккью, однако, не производил впечатления наивного простака. Профессиональная имитация автомобильной катастрофы подтверждала это и позволяла оценить события в «Сноуболле» с иной точки зрения. Что, если устранением свидетелей вынужден был заниматься он сам, подчиняясь давлению Чиверса и ему подобных? В этом случае мотивы убийства Валерии и Кида оказывались разными, а следовательно, разными были и организаторы убийств.

Если только Дью обнаружит, что слежка за квартирой не прекращена, надо будет или тихо исчезнуть, или, говоря словами шефа, дать им все же понять, на кого они поднимают руку, то есть дать-таки последний концерт.

Анализируя сложившуюся ситуацию, Андрей вдруг понял, что прекращение слежки вряд ли его обрадует. Он не очень удивился этому выводу, чувствуя, что «Сноуболл» не отпускает его, побуждая добраться до первопричины связанных с ним злоключений.

И все же не в этом было главное. В нем поднималось, наливаясь ненавистью, то темное, от чего, благодаря Дью Хантеру, он, казалось, успел избавиться. На него — как когда-то, лет восемь назад в России, — вновь началась охота, пошла игра, ставкой в которой была его жизнь. Кстати, он не слишком дорожил этой жизнью, давно убедившись, как ничтожна цена, которую можно за нее предложить. На бирже человеческих ценностей слишком многие играли на ее понижение. Огромные массы людей безропотно соглашались с этим. В борьбе добра со злом организованное зло раз за разом одерживало верх. Только беспредел, способный пожрать сам себя, заставлял общество время от времени искать пути его обуздания. Одним из тех, кому общество повелело стать на пути беспредела, и оказался Андрей.

Но выяснилось другое: и с беспределом можно было бороться лишь постольку поскольку, не искореняя, а лишь обуздывая его. Обуздание подчинялось своим и довольно строгим правилам игры, нарушать которые никому не позволялось. Не понимающих этого считали если не дураками, то чудиками. Находиться рядом с ними считалось опасным. От них следовало держаться подальше, или их держать подальше от себя.

Андрей как раз и принадлежал к числу этих чудиков. Пока он был молодым, его наставляли, ценя способности, и поучали, зная, что жизнь обуздывает и самых строптивых. Профессиональные успехи его оказались столь высоки, что бдительные питерские наставники все же прозевали момент, когда он стал относительно независимым, и вдруг оказалось — опасно неуправляемым. И все же его долго терпели. Практически до тех пор, пока он не начал подбираться к неприкасаемым. Это было уже слишком, и последовал приказ — убрать! Вот тогда и начался этот гон, ощущаемый сначала отдаленно, когда территория твоя только еще обкладывается флажками и ты еще дремлешь в своей норе, не подозревая о надвигающейся опасности. Потом шум, поднятый загонщиками, заставляет тебя насторожиться, выбраться из норы, оглядеться. Уже в собственной парадной в упор расстрелян Боря Богданов, не просто тренер твой и учитель, но скорее твой старший брат. Ты не понимаешь еще, что обложен со всех сторон, уверенный, что уйдешь, что всегда найдется лазейка, через которую можно ускользнуть.