Ловцы трепанга - Эмилио Сальгари

Однако этот остров был одним из первых, открытых европейскими мореплавателями в водах Южного полушария. Еще в 1511 году к нему пристал португалец Оброн; в 1545 году Ортис Ретес и Бернардо де ла Торрес посетили остров и назвали его Новой Гвинеей. По сведениям одних, это название дано было острову потому, что, по предположениям первых открывших его мореплавателей, он должен был лежать в части земного шара, противоположной Гвинее африканской; по другим сведениям, это имя остров получил в связи с тем, что чернокожие обитатели его похожи на жителей африканской Гвинеи.

После этих первых посещений к острову подплыл пират Дампир, который дал свое имя группе островов близ северного побережья Новой Гвинеи. После Дампира в 1768 году — Бугенвиль, в 1770 году — Кук и в 1793 году — Д'Антркасто только приставали к отдельным пунктам острова, но не проникали в глубь его.

Что касается внутренних земель острова, то исследование их очень запоздало. Оно еще настолько далеко до завершения, что Новую Гвинею можно считать одной из самых малоизвестных цивилизованному миру земель. Конечно, это объясняется не отсутствием интереса к чрезвычайно богатому по своим природным условиям острову, а трудностями, которые встречает тут каждый исследователь.

Прежде всего, климат приморских областей чрезвычайно нездоровый, и побережье поэтому имеет очень мало мест для обоснования европейцев. Кроме того, исследования затрудняет враждебность туземцев, но они, впрочем, имеют полное основание не слишком любить своих белых гостей, являющихся к ним, как и повсюду, «с пистолетом в одной руке и бутылкой водки — в другой».

Первыми такими колонизаторами были голландцы, занявшие некоторые пункты побережья еще в 1822 году. Их привлекла сюда боязнь, как бы англичане не обосновались на берегах острова и не вырвали тем самым из рук голландской компании5 монополию торговли пряностями.

Путешественники, проникавшие в глубь острова, дали описание протекающих там рек, среди которых есть несколько широких и многоводных, горных хребтов с вершинами в несколько тысяч метров высотой, а также богатейшей флоры и фауны.

Громадные площади острова по разнообразию своей растительности ничем не уступают маленьким островам, покрытым лесными массивами.

Здесь растет мускатник в своем диком виде, а рядом — тековое дерево, весьма крепкое, что очень ценится при постройке кораблей, хлебное и манговое деревья, пальмы арека, кокосовая и саго.

Млекопитающих в Новой Гвинее насчитывается немного видов, но птицами остров чрезвычайно богат. Натуралисты знают двести пятьдесят видов птиц, из которых многие очень редки и водятся только на немногих островах Океании.

Этот обширный остров населен большим количеством отдельных народцев, иногда резко отличающихся друг от друга расовыми признаками. Но преобладающей расой является папуасская, которой и обязан остров своим наименованием — Папуа. Само это слово характеризует его обитателей: по предположениям ученых, оно происходит от малайского выражения «пуа-пуа», что значит «черный-черный», другие же ученые переводят его «курчавый». И то и другое в равной мере характерно для папуасов.

Еще недавно папуасы находились на самой низкой ступени культуры; их старики рассказывали, что огонь стал известен папуасам чуть ли не на их памяти. На такой ступени развития находятся, возможно, и ныне племена, живущие в глубине острова, в местах, куда еще не проникали европейцы. Среди наиболее диких племен называют алъфуров, арфаков и кару — воинственных горцев. Моряки долгое время опасались берегов Новой Гвинеи, где, по их словам, немало племен, живущих пиратством.

Ван-Сталю был хорошо известен и самый остров и его обитатели; не раз уже ловил он трепанг во многих пунктах побережья и не раз встречался с обитателями этого острова. Он знал поэтому и жестокость, и нравы туземных пиратов.

Ни минуты не мешкая, лишь только шлюпка скрылась за островком, он тотчас подготовил свой маленький отряд к защите от нападения следовавшей по их пятам пироги.

— Живее! — командовал он. — Заряжайте ружья и прячьтесь за зеленью. Скройтесь хорошенько: против отравленных стрел этих островитян нет никаких средств.

— Ну, мы им не сдадимся. Ружья наши метки, а патронов у нас вполне достаточно, чтобы выдержать не одну атаку, — бодро говорил старый штурман, — и стрелки мы неплохие. Островитяне знают, конечно, что у нас есть ружья, и на реке не посмеют подойти к нам на близкое расстояние.

— Тем более, — заметил Корнелиус, — что здесь слишком мелко для их тяжелой пироги.

— Но они могут пробраться по берегу, — сказал капитан. — Не теряйте их из виду. Вы видели их?

— Да, — отозвался Ханс, пробившийся сквозь чащу зарослей.

— Что они делают?

— Пирога обходит отмель, чтобы войти в устье реки. Смотри, дядя! Ван-Сталь, скрываясь, как мог, в густой зелени, пробрался вперед и стал следить за маневрами пироги. Было ясно, что островитяне потеряли шлюпку из виду и всячески старались разгадать, куда она уплыла. Пирога была теперь так близко, что суетливо бегавшие по ней люди были отчетливо видны простым глазом, а голоса их долетали до шлюпки.

Теперь можно было и рассмотреть их. Островитяне были все высокого роста и хорошо сложены. С первого взгляда их можно было принять за африканских негров из-за лоснящейся черноты кожи, но в окраске ее был не свойственный неграм красноватый оттенок. Да и черты их лица были правильнее и не так грубы: голова — овальной формы, нос — прямой и не сплющенный, губы — не так толсты, а рот — невелик. Волосы их, мягкие и густые, были собраны вместе и придерживались гребнем из окрашенного в красный цвет дерева.

Всю их одежду составляли одни передники, вытканные из волокон древесной коры, так называемой тиедеко. Зато на них было множество украшений: ожерелья из зубов вепря или черепахи, браслеты из ракушек или рыбных костей. Только на одном — должно быть, вожде — была рубаха из красной материи.

Все они были вооружены копьями, тяжелыми саблями — парангами, а некоторые еще держали в руках бамбуковые сарбакаии, трубки, предназначенные для метания стрел, отравленных самым предательским ядом, тем, которого так боялся капитан, — соком упаса.

Пирога все приближалась к островку, плывя вдоль западного берега. Но плыть по реке ей было очень трудно. Корнелиус был прав, предвидя, что при глубокой осадке тяжелых пирог река окажется для них слишком мелка, даже несмотря на начавшийся прилив.

Подойдя метров на двести к островку, где пряталась шлюпка, пирога внезапно остановилась; было похоже на то, что она села на мель. Пираты метались по пироге, вглядывались в реку и издавали злобные крики.