По направлению к Рихтеру - Юрий Борисов

Шестой обряд: обратная перспектива.

Возможно, определяющий. Как и любой артист, музыкант должен втянуть в себя зрительный зал. И уметь из себя вытолкнуть.

Вам лучше сидеть как можно дальше — я любил пристроиться на самой верхотуре Зала Чайковского. Оттуда главное приближено максимально, звук получает о-чер-та-ни-е.

Я был доволен, что принесли билеты на концерт с Фишером-Дискау во второй ярус[159]. Я смог рассадить друзей как можно дальше от себя.

Впервые об «обратной перспективе» со мной говорил Борис Алексеевич Куфтин[160]. Его жена — Валентина Константиновна — была замечательной пианисткой. Я в Тбилиси аккомпанировал ей на втором рояле концерт Прокофьева. Концерт был утром, а она нарядилась в вечернее газовое платье. Она была также основательна, как и на портрете Шухаева.

Это даже не портрет, а своего рода икона. С сильной «обратной перспективой». Икона требующая, обвиняющая, как бы в тягость. Запомните, быть кому-то в тягость — это качество, которое надо ценить!

Куфтин рассказывал о заседании некой «секции», на которой делал доклад о. Павел Флоренский[161]. Доклад об «обратной перспективе». Приводились в пример картины Эль Греко, Рубенса и луврский «Брак в Кане» Веронезе. У этой картины — семь точек зрения.

Говорят, «семерка» — магическое число. Калипсо заманила к себе Одиссея на семь лет. Иосиф толкует фараону сон о семи годах изобилия и семи годах голода[162]. Не случайно, что Седьмая соната Скрябина — именно Седьмая. Что cis-moll'ный этюд Шопена в ор.25 — Седьмой. И что Седьмая соната Бетховена — одна из моих любимых. В ней формула водоворота, «обратной перспективы»: Menuet — воскрешение после смерти. А в финале — взгляд с высока на нашу суету.

Елена Сергеевна Булгакова рассказала сон, как видела Михаила Афанасьевича, собравшегося в Париж. Уже после смерти. Сидел на чемоданах — так ему хотелось туда. «По возвращении» он «отчитался»: «Все уже не то. Но суета — божественная!»

Представляю, какое разочарование было в Париже, когда я «изваял» там Седьмую сонату[163]. Не изваял — извалял! Совершенно отключился в первой части. Играю и не соображаю, где я. Потом подумал об устрицах… Хорошо, что до этого Шестая соната вышла веселой — так, как я хотел.

Теперь могу объяснить, почему я завалил первую часть. Я чуть ли не в первый раз попробовал линзы! Раньше хорошо видел зал, все очертания, а теперь — пелена! Потерял и «линейную» перспективу, и «обратную».

Старые голландцы выстраивали линию горизонта на уровне глаз. Точка отсчета — человек среднего роста. Вермеер все разрушил, соединив воображаемой линией «офицера и молоденькую девушку»[164] (будете в Нью-Йорке — убедитесь). А в центре этой линии — самая сильная точка притяжения.

В Большом зале Консерватории — это не шестой ряд, как вам хочется, а одиннадцатый-двенадцатый.

Хотите — проверьте. Встаньте на место рояля.

Вообразите зал в выпуклом зеркале, как бы растяните его. Мысленно проведите линию до самой стены, но вы почувствуете, как она «тормозит» в этой самой точке. Направьте туда звук. Вы сами услышите, как он расходится по залу лучами.

Очень интересное отражение… Оставайтесь на окне! Тут отличная перспектива…

Я так и остался на окне, а Рихтер ушел за фотоаппаратом. Потом, когда он напечатал эту фотографию, то был очень доволен: «В этом что-то есть… Я вам, так и быть, ее уступлю. Но кто вам поверит, что фотографировал Рихтер?»

Седьмой обряд: «Тайное общество S.R.».

Ограничение необходимо. По молодости круг всегда шире, с годами он ужимается. С какого-то момента ты начинаешь терять друзей, но, приобретая новых, ты… (долго ищет нужное слово) почти ничего не приобретаешь. Новые чаще всего уступают старым.

В детстве я читал о «вторниках» Мелларме и уже тогда решил, что буду у себя собирать людей одного круга. Устраивать прослушивания, выставки… Список гостей у Мелларме меня впечатлял: Верлен, Уайльд, Моне, Дега… Но главное тогда — Метерлинк! Все они — символисты и провозглашали хранение тайны. Еще в Одессе я знал адрес, по которому собирались эти люди: Париж, Римская улица, 89!

Все дело в магните: если он есть, к тебе будут тянуться. Но нужно сделать так, чтобы была возможность отсечь, размагнитить.

Это хорошо, что Андрей Гаврилов собирает вокруг себя молодых. Так же, как я, что-то затевает, слушает. Нета Меликовна готовит изумительную «гаврюшку»[165]. Картины Владимира Николаевича создают атмосферу. Все поглядывают на его аппетитнейшую «Алину»[166]… Ничего, что в его обществе нет еще тайны, что оно подражательно. Но уже стремление к ней привело Гаврилова к Восьмой сонате Скрябина. Скрябина не сыграть, не чувствуя себя Посвященным!

Тайна не значит «элита», «сливки». Тот же Дебюсси уходил к жокеям, циркачам. Лотрек наблюдал жизнь на Пигали — именно там он нашел положение подбородка певице Иветт Гильбер[167].

Александр Георгиевич Габричевский, эрудит эрудитов, как-то спросил меня, какие я знаю тайные общества, ордена? Что знал, то перечислил: Мальтийский, Иезуитский… «Ты — немец, и ничего не знаешь о Розенкрейцерах? — переспросил Габричевский, после чего состоялась небольшая лекция. — Ты должен расти в своем ремесле и совершенствовать душу. Тогда ты сольешься с Распятой Розой. Читай Шекспира и играй Моцарта! Символика розенкрейцерства заключена в его д-moll'ном квартете.

Первая часть — это Распятие.

Вторая часть — Роза.

Третья часть — сооружение постамента из трех ступенек и соединение Розы с Крестом[168].

Но есть одно условие, от которого зависит твое Посвящение. Это — молчание! Ты должен держать рот на замке, как Папагено».

Святослав Теофилович изображает его мычащие, жалобные интонации.

Когда мы играли g-moll'ный квартет, я думал — чем Олег, Юра, Наташа — не «тайное общество», чем не «розенкрейцеры»? Мы же все совершенствуем душу… Но лучше от этого не сыграли!

До этого момента я тайну хранил — теперь я ее пустил по ветру. И, значит, никогда уже не стану розенкрейцером!

Довольный, идет на кухню и достает из холодильника «Вдову Клико». Провозглашается тост за совершенствование души.

Видите этот крест? (показывает его на груди). Это — Crux Ansata. Его прообраз в Британском музее в виде статуи. Я ее там видел. Ее привезли в Лондон с острова Пасхи На ночь я оставляю крест на рояле — чтобы он светил на клавиатуру.