Переводчик с инского - Владимир Михайлов

– Считай, что уже нашел. Да ты и сама знаешь где. Подумай.

Она помолчала с минуту. И улыбнулась:

– Конечно! На Дикой бирже, да? На «дичке»? Ты о ней подумал?

– То, что нужно, разве не так? Ты себя чувствуешь нормально?

– Я уже сказала: в форме. Но не в той, какая сейчас нужна.

– Не понял.

– Идти на «дичку» в таком наряде – значит обеспечить полный провал. А того, старушечьего, ни за что больше не надену. Никогда! И потом – как только вылезем отсюда, опять возникнет проблема транспорта. Может, ты и тут найдешь выход? У тебя как-то стало получаться в последние минуты.

– Это проблемы мнимые. Тут найдется и что надеть, и на чем улететь. Это достаточно солидная база, хотя и в норе.

– Показывай. – И она даже не встала, а вскочила со стула, готовая к действиям.

Глава 20

До Дикой биржи добираться было всего ничего: ее территория граничила с Луна-парком, правда, отделялась от него основательным забором из металлических копий, снабженных остриями и гирляндами из дубовых листьев – тоже, конечно, железных. Забор уцелел с лучших времен, когда действительно являлся препятствием; но в нем давно уже понаделали проходов, отогнув или просто выломав копье-другое. Так что единственное, о чем приходилось заботиться, проникая из одного общественного формирования в другое, была одежда: зацепиться за остаток стержня и порвать штаны или юбку можно было с великой легкостью.

Название «Дикая биржа» принадлежало продолжению той же некогда заселенной территории, на которой располагался и Луна-парк. Последний не раз уже пытался расширить свою юрисдикцию и на эти земли – однако с неизменной неудачей, хотя муниципальные службы стояли на его стороне. Людей, для которых «дичка» была своего рода офисом, где они занимались своими делами, голыми руками было не взять, а если руки ухватятся за оружие, то мгновенно обороняющаяся сторона возьмется даже не за такое же, а поновее и помощнее, и пустит его в ход, не отвлекаясь ни на какие моральные соображения или запреты. Поэтому после каждой попытки «дичков» оставляли в покое на все более долгое время, и это их вполне устраивало.

В то же время Дикая биржа вовсе не была каким-то единым организмом с общей структурой, руководством и даже законами, но чем-то вроде вольного сообщества, чьи члены все без исключения соблюдали только два неписаных, и оттого обязательных, правила: «Живи сам и дай жить другим» и «Тут базар, но не разборки». Поэтому несмотря на то, что серьезного оружия на одного аборигена биржи приходилось в среднем по 2,7 предмета, то есть чуть ли не на порядок больше, чем в целом по Сальте, случаев его применения было, напротив, на порядок меньше, что лишь подтверждает истину: беспорядок – это всего лишь непривычный порядок (другие, правда, говорят «непризнанный», а третьи – «предстоящий»).

Чем занималась клиентура этого своеобразного формирования? Да чем угодно, прежде всего из тех операций, какими официальные учреждения или фирмы не занимаются – во всяком случае, открыто. Здесь можно было купить, продать, заказать любой товар или услугу, даже искать справедливость и, как ни странно, находить ее, хотя чаще, так сказать, в нетривиальном варианте. Можно было даже взять денег в долг или ссудить под разумный процент, и не было известно ни одного случая безнаказанного обмана или задержки в погашении кредита.

На взгляд же это обширное пространство, местами поросшее кустарником и даже деревьями, которые обозначали давно уже стертые с лица земли улочки и переулки, проезды и проходы, более всего напоминало туристический лагерь с множеством шатров и палаток, а кое-где и фанерных будок. Тут и происходили встречи, заключались сделки, производились расчеты и все такое прочее. Картина эта лишний раз подтверждала, что именно времянки являются самыми долговечными сооружениями. Однако этой видимости следовало доверять лишь с оговорками: при всем впечатлении бедности, а оно возникало прежде всех других, деньги здесь крутились такие, какими не всегда располагает и большой, всем известный банк со всем его мрамором, нержавейкой и хрусталем. Известно, что истинное достоинство не нуждается в рекламе.

Интересно, что здесь можно было без большого труда договориться о закупке любого количества безбандерольного, читай – контрабандного, спиртного, табачного и после недолгих поисков – даже наркотиков, но невозможно было приобрести бутылку или косячок для употребления на этой территории: здесь господствовал сухой закон, нарушение которого кончилось бы очень плохо для виновного. Хотя никакой полиции тут, естественно, не существовало, в случае нужды мгновенно возникало нечто вроде национальной гвардии или народного ополчения, мгновенно наводившего порядок. Таким вот местом была Дикая биржа.

Все это я негромко рассказывал Лизе, пока мы приближались к нужной территории, а миновав ограждение – дальше брели почти наугад в поисках нужных нам услуг. Особого внимания со стороны завсегдатаев мы не вызывали; вероятно, тут всегда толкалось множество людей, пришедших сюда впервые после того, как все легитимные средства получить желаемое ни к чему не привели. Лиза шла, снова опустив глаза к земле, одетая, как и я, в самое непритязательное, какое только нашлось в гардеробе укрытия, и выглядели мы, в общем, как нормальные члены полусреднего, ограниченного в средствах общественного слоя. Поэтому представители серьезных денег на нас внимания не обращали, мы были предоставлены, так сказать, сами себе и полагались в основном на свой инстинкт, на профессиональное чутье.

– Симон, откуда ты набрался этих сведений? Я здесь куда больше твоего…

– Занимался специально. Потому что сперва предполагалось, что мы с Орро станем базироваться именно на эти места. Здесь вести переговоры. Рассчитывали, что это понравится контрагентам. Смешно, но они посчитали это ниже своего достоинства, и пришлось снять зальчик в офисном здании. Жаль, но на это ушла большая половина средств, какие у нас были. Орро должен был что-то получить в их посольстве, кажется, но, похоже, не успел. Кстати: а как у тебя с деньгами?

Она невесело усмехнулась:

– Это, наверное, единственное, чего у меня не было – и никогда не будет.

– Но ты же на службе!..

– Вот именно. На федеральной.

– Понятно. Как и я.

– Чего же тогда спрашиваешь?

– А здесь ты кто – официально?

– Пенсионерка, – сказала она.

– Вопросов больше нет.

– Есть у меня. Мы долго еще станем бороздить этот океан?

– По-моему, мы в общем идем правильно. Ты заметила – тут все размещаются по профилю бизнеса. Кредиты мы уже прошли. Сейчас приближаемся к самым серьезным конторам…

– Я спрошу дорогу. Иначе мы…

– Не надо!

Но сказать такое женщине – значит лишь подхлестнуть ее. И она подошла к шатру, мимо которого мы как раз проходили. Передний свес его был поднят, сегодняшняя погода позволяла, и всем взглядам было открыто содержание: небольшой круглый стол, несколько стульев вокруг, три из них были заняты, на столе же, как и в пальцах троих, виднелись карты – игральные, не географические – и расчерченный листок бумаги. Елизавета обратилась к тому, кто был ближе всего:

– Не будете ли вы так любезны…

Не оглядываясь, сидевший помахал над плечом пальцами свободной руки, но не подзывая, а скорее отгоняя, как отгоняют муху. Голосом же сообщил:

– Восемь треф.

На что сидевший справа от него проговорил:

– Мизер.

– Пас, – сказал третий.

– Вист, – сказал первый. – Ложись.

– Господа!.. – обратилась Лиза громче и настойчивей. Никто не поднял на нее глаз, прикованных к разложенным на столе открытым картам. Отклик пришел с другой стороны: сзади, из-за спины.

– Ловленный мизер, – сообщил голос. – Так что вы их не дозоветесь. Но я – по той же специальности. Наша палатка тут, в двух шагах, и я уже готов вас выслушать. Ничего не надо объяснять, кроме двух вещей: кто и – уровень воздаяния. Цена – в зависимости от этого, цену определяем мы, торг не ведется, кредит не предоставляется. Итак, милочка?

Тираду эту произнес средних лет сальт с гвоздичкой в петлице пиджака – насколько я мог судить, не самого модного, но явно недешевого. Глядя на Лизу, он весьма доброжелательно улыбнулся.

– Но я хотела только спросить…

– Разумеется. А я вам уже и ответил. Теперь ваша подача. Итак – кто он? Адрес. Его облик, конечно, есть у вас в памяти. Загрузите. – Он вывесил экран. – Больше ничего от вас не потребуется. Кроме, конечно, аванса – тридцать процентов. И обязательство окончательного расчета после предоставления услуги. Ну, раскройте ваши очаровательные губки…

Похоже было, что говорить он может бесконечно. Этот поток надо было запрудить.

– Любезный, – вмешался я. – А вы уверены, что дама действительно нуждается в вашей услуге?

Он посмотрел на меня, как выпускник гимназии глядит на первоклашку:

– Но это же само собой разумеется! Бросается в глаза при первом же взгляде. Дама молода, красива, не рискуя ошибиться скажу – очень, очень красива. Вам так не кажется? Ах, кажется. Прекрасно. То есть, у нее есть все, что нужно для счастья. Но тем не менее она недавно плакала, была очень сильно расстроена. Не собой. И, надеюсь, не вами? Нет? Очень хорошо. А то я вам не позавидовал бы. Да, мой вывод: даму расстроил, вывел из себя, сильно огорчил некто третий. Не понимаю, как это вы ухитряетесь не видеть, что она оскорблена до глубины души! Что ее дальнейшая жизнь может оказаться нормальной лишь при одном условии: оскорбитель понесет заслуженное наказание. Кто-то должен сурово покарать его. И дама знает, кто готов сделать это. Быть может, даже именно вы и подсказали ей такое, скажу с уверенностью, наиболее и единственно правильное решение: обратиться к нам. Мы, мадам и мой друг, готовы к защите справедливости, к поддержке оскорбленных и униженных, к наказанию порока каждый день, каждый час, каждую минуту. Нам достаточно информации о его внешности и адресе, имя тоже не помешает. Ну а что касается уровня воздаяния – тут мы располагаем широчайшей палитрой возможностей, я не случайно сказал «палитрой», потому что наши люди – не просто исполнители, это подлинные художники своего дела. Вы ведь понимаете: человека можно убить мгновенно, однако позвольте спросить: разве это достойная кара? Но можно убивать его и полчаса, и час, можно и сутки – все это время поддерживая его в полном сознании и не скрывая от него, за что именно постигает его такая кара. Клянусь, в такие часы ангелы на небесах смеются и рукоплещут торжествующей справедливости!..