Танец на лезвии бритвы - Андрей Шамин

— Ну и?

Махнул рукой.

— Сказал — Пиздуй отсюда.

Дог понимающе смотрел на хозяина. Механик потащил давковолка в темноту, а мы свои тела к проходной.

— Вот же! — я с тоской подумал, как мало я погрузился в безбрежный великий океан, что зовётся русской устной речью.

— Это ещё что! Заяц полез под «Газель», а шапку — пыжиковую, новую на подножке оставил. Пёс — он ещё щенок был — прибегает — цап её и тикать. Заяц вылетел, орёт — Лови его! Агрис с Серым решили ему помочь. Загнали пса в угол. Подходят. Джек эту шапку хвать — в клочья разодрал, блядь! Так что нам ещё повезло.

Пришли в Васькину хабуню и в момент завалились спать. Бесплатный совет потомку — никогда не ложись спать с водярой внутри. Лучше подождать. Такого похмелья у меня ещё не было. Хорошо, Вася от соседа принёс «томатовки», "паточная" кончилась. Ну и пойло, «табуретовка», говорит, ещё хлеще. Но и эта — во рту, будто помидорные стебли жевал.

Зашёл сосед, без стука. Начал доказывать, что самогонка лучше крутки — я не понял — шиза у него что ли? Или свой продукт рекламировал?

Хлобыстнул стопку за компанию, посмотрел на пластмассовую лягушку:

— Во время войны я немчуре их загонял. Точно помню: ведро лягушек — восемь плиток шоколада или пара буханок хлеба. Возьмёт фриц лягву за ножки, — р-раз — пополам, голову финкой вжик, кишки в сторону, а тушку в котелок. Перчику туда, соли, укропа. Сидят, облизываются. "Гут. Зер гут". - лопочут.

В дверь поскреблись.

— Наверное, мой.

Сосед чуть приоткрыл дверь.

— Мне долго ждать?

Кот всунул мурлатую голову, жадно принюхался и стрельнул огромными, как у совы глазами. Усы встопорщились.

— Вот же падла — зельц учуял! Колбасу, даже сервелат не жрёт, а за "собачью радость" душу продаст, гад.

Кот сделал круг почёта, потеревшись о ноги — мне показалось, что он просто чистился и противно мяукнул.

— Что «мао»? А? Что "мао"?! Будто дома жрать не дают, у, паскуда!

Вася кинул сосиску. Кот нюхнул, отвернулся и тут же мгновенно съёжился, затем порскнул в сторону и забился под кровать.

— Чего он?

— Воспитание — не проси того, чего жрать не собираешься! Я его котёнком так приучил — отказался — пиздык меж ушей и порядок.

Сосед открыл дверь и кот, ловко избежав пинка, "качая маятник", вылетел в коридор.

В дверь снова поскреблись.

— А теперь кто? Кошка-бубошка? — спросил я.

Вася вздохнул и крикнул — Открыто!

Вошла женщина. На вид под сорок. И пошла чесать как помело. Говорит, выгнали из Булдурской больницы. Откачивали там её. Вот и отметила тридцатник.

Глазёнки так и бегали — с пола на стол, со стола на Васю, с Васи на соседа и меня и снова на пол.

— Как с работой? — Вася скрестил ноги.

— Оставь пару тяг, — дама протянула давно не мытые пальцы.

— Возьми. — Вася кивнул на мою пачку.

— Спасибо.

— За яд не благодарят, — сказал сосед.

— Официанткой пахала, не пошло.

— Петух тот официант, который не может из одной курицы сделать три.

Сосед прикурил и, помахав спичкой, бросил её к печке.

— Ну, Васёк, плесни на вторую. Да я пойду.

Поднял стакашек.

— Что б у тебя хуй стоял до ста лет!

Дверь захлопнулась. Донеслось гнусавое:

Приходи Маруся с гусем поебёмся и закусим.[47]

Дама впилась опухшими глазами в заветную жидкость.

— А мне? Так хуёво. А у меня эпилепсия. Вон, сердце заходится.

Схватила Васькину кисть и прижала к ещё довольно высокой груди.

— Вот, Саня, знакомься — Лика. Пиздопроёбище, охуевающая в своей злоебучести.

Гостья кокетливо рассмеялась.

— Ребят, хотите, — я вам станцую?

Мы накатили по третьей, молчим.

— Не хотите, тогда я для себя.

Исполнила пародию на танец у шеста.

— Слушай, пусть лучше выпьет — сердце не шутка.

— Ладно.

Вася плеснул ей до краёв.

— На.

Та ловко опрокинула самогонку в рот. Попросила только запить.

— Запивать — здоровью вредить, лучше закуси.

— Не хочу.

— Чо в Каугурях не сидится? Точек нет?

— Чего? Вон у меня — пара точек, бордель, цыганка гадалка — всё в доме.

— А чо в треугольнике забыла?

Дом, где жил Вася, находился рядом с перекрёстком — в соседних домах тоже имелись точки. Поэтому местные называли этот район Вермутским треугольником.

— Может, по тебе соскучилась, по ласке.

Я смотрел на неё и думал:

— Здоровая кобыла. Как может быть здорова тридцатилетняя женщина любящая поддавать. В этот раз успели откачать, а в следующий? Ну не хочет она жить, страшно ей, тоскливо. Вокруг пусто — одни серые стены. Когда-то она любовно выкрасила их в розовые тона, окошечки нарисовала — за ними луг, козочки беленькие пасутся. Но, увы, в жизни оказалось иначе. И она с этим не примирилась. Когда-то была очень даже ничего. Ротик маленький, губки сочные, значит "манилка".

Парочка о чём-то пошепталась и вышла в коридор.

Спустя минут десять Вася вернулся.

— А где подруга?

— Ушла.

— Чего не трахнул?

— Пусть её чёрт ебёт — руки видел? Так, дал на клюв вместо закуски.

— Ясно, — протянул я и, понизив голос, добавил — Ну, и сосед у тебя — ни капли совести нет или растерял!

— Да ему она и не нужна особо была — всё равно не носил. Ну, ещё по одной?

— По одной и разбегаемся.

Мы выпили. Посидели. Вася пошёл ставить остатки в холодильник. Нечаянно задел локтевой косточкой дверцу. От «разряда» согнулся, ударился головой, упал на колени, но батлу не выпустил. Молодец, Вася. Я тобой горжусь.

Глава 5. Философия в электричке

Прогулялся по морю. Подышал йодом и со стайкой барбеток втиснулся в вагон.

Дамы шушукались, подмигивая накрашенными глазками. Одна наклонилась, открыв моему взору розовые соски и упругие грудки. Становилось жарко. Я заглянул в вагон. Судьба! А.А. сидел у самого входа. Я обогнул бюст шестого размера и поздоровался.

Встала старушка и засеменила на выход. Я придержал створку и хотел уступить место владелице роскошной груди, но не успел. Дама села, заняв своими не менее роскошными бёдрами почти всё сиденье.

— Такая жара, что даже сиденья усыхают, — сказал я.

— Если стоишь у подножия горы, не стоит швырять в неё камешком.

Дама глянула на меня, затем на Агасфера и ослабила натиск.

В Засулауксе вылезла ещё часть народу, стало попросторнее. В такую погоду спокойно ехать — «волков» нет. "Прошвырнусь до Риги, — подумал я, — Обратно билет возьму.

В Риге меня вынесло в двери в один момент. Хорошо ещё не с дверями. Я подождал его на перроне.

— Куда сейчас?

— На базар и домой.

Возле контейнеров виднелось около десятка разнообразно одетых персонажей. А.А. подошёл к одному и о чём-то заговорил. Через минут двадцать вернулся.

— Теперь можно и назад.

Мы пошли на вокзал.

— Новую заповедь даю тебе.

— Я весь внимание!

— Не плюй в урну — подумай о ближнем.

— Да, учитель.

В сквере сидел розовый упитанный мальчик. Светлоликий, пряди вились красивыми золотыми колечками. Осталось пришить крылышки — и вылитый херувимчик.

До ближайшей электрички оставалось минут двадцать. Мы сели напротив.

Из кустов возник нечёсанный вонючий дядька. Кивнул Агасферу и свернул к херувимчику.

— Слышь, парень — одолжи копеек, три дня не жравши.

Малый перестал жевать, кинул сытый взгляд.

— Пошёл нахуй.

Опешивший мужик заковылял к переходу. Мальчик продолжил поедать беляш.

— Вот она — наша молодёжь, — сказал я — Надежда наша и оплот.

Агасфер только посмеялся.

— Мне пора.

Мы встали и пошли на поезд.

— Вам куда?

— До Слоки — ночлежка там. Супчик дают, переночевать можно…

— Неплохо.

— Не совсем хорошо. Ну, так о чём поговорим?

— О боге.

— О Боге, так о Боге.

— Где кончается Человек и начинается Бог?

— Там где кончается Ребёнок и начинается Взрослый.

— Если творение Бога — мир, то, стало быть, творение рук человеческих наша жизнь? Коллективное сознательное ставшее в оппозицию божьему промыслу?

— Не совсем так. Свобода выбора заключается в творении своей жизни и жизни окружающих тебя. Бог и человек — так более умелый мастер подсказывает, как слепить вазу ученику или другому мастеру. Взаимный обмен сознанием — как из сосуда в сосуд.

— А как быть с эволюцией?

— Отсутствие борьбы за существование и есть полнокровная, гармоничная жизнь.

— А в чём разница между философией и религией?

— Философия — как пинг-понг — вопрос и на него же — контрвопрос.

— А религия?

— Река несёт, озеро сохраняет, море собирает, дождь возвращает воды земле. Так и Церковь.