Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место - Андрей Шляхов

— Парализовало? Вы случайно не путаете обезболивание с параличом?

— Нет, доктор, не путаю. Говорят же ведь, что если иглу двинуть чуть больше вперед, чем надо, то протыкается спинной мозг и… М-м-ы-и-и-и…

— Простите, а вы кто по профессии? — спросил Данилов.

— Юрист, но я не работаю…

— Понятно. Значит так, Эсмеральда Остаповна! — Для того чтобы подчеркнуть серьезность своих слов, Данилов обратился к пациентке по имени-отчеству. — Во-первых, вы вправе отказаться от эпидуральной анестезии. Есть и другие методы обезболивания, не связанные со спинномозговой пункцией.

— Я зна-а-а-ю-у-у… — Роженица села в кровати и уставилась на Данилова глазами, полными тоски.

— Во-вторых, если вам внушает сомнение мой профессионализм или не нравится моя физиономия…

— Вы красивый, — перебила роженица. — Похожи на артиста Тихонова в молодости…

— Спасибо за то, что под маской разглядели мою красоту, — серьезно поблагодарил Данилов. — Но потребовать другого врача — ваше право. А в-третьих, пункция проводится ниже того уровня, на котором заканчивается спинной мозг. Поэтому вероятность его повреждения сведена к нулю. Вы меня хорошо поняли?

Роженица молча кивнула.

— Так что же мы будем делать?

— То, что собирались. Простите, доктор, это у меня от излишней образованности.

«От недостаточной», — подумал Данилов, но спорить не стал.

Он подробно объяснил пациентке все, что следовало, особо упирая на то, как ей следует себя вести во время пункции, а затем подошел к раковине и начал мыть руки. Ира подала Эсмеральде бланк информированного согласия на пункцию, которого в истории родов не было, и попросила подписать.

— Я слышала, что после тридцати пяти лет эпидуральную анестезию лучше не делать, — сказала Рубанова. — А почему?

— Не в курсе, — ответил Данилов. — Считается, что: тот вид анестезии хорош в любом возрасте…

— А-а-а! — Другая роженица истошно завопила, схватилась руками за борта кровати, поднапряглась и обдала водами не успевшую увернуться акушерку.

— Чтоб тебя! — в сердцах выругалась акушерка, глядя, как воды стекают с нее на пол. — Теперь опять идти переодеваться! Ведь шла и думала — надо тут пузырь проколоть…

— Шла, да не дошла! — поддела ее другая акушерка. — Теперь поздно пить боржоми…

— Эх, что теперь говорить! Маша, подстрахуй, я мигом.

Акушерка ушла, оставляя за собой широкий влажный след.

«Хорошо, что воды не попали на наш столик», — подумал Данилов.

— Чем закончилась ваша история? — спросил он у Рубановой, имея в виду недавнее самоубийство родильницы из ее палаты.

— Не напоминайте, — поскучнела Рубанова. — Написала дикое количество объяснительных, два раза беседовала со следователем, выговор непременно получу…

— Никто из родственников не объявлялся?

— Да кому она нужна, эта шалава! — фыркнула Рубанова. — Сволочь! Нет, я все понимаю — приперло тебя самоубиться, так выпишись сначала из роддома и кидайся себе откуда захочется. Хочешь — с моста, хочешь — с любой высотки, да хоть с памятника Петру Первому! Так нет же — непременно надо у нас! Где рожаем, там и из окон прыгаем!

— Начнем! — скомандовал Данилов, закончив мыть руки. — Марина Николаевна, усадите, пожалуйста, нашу пациентку.

— Эсмеральдочка, садимся, свешиваем ноги с кровати… — скомандовала Рубанова. — Сейчас я помогу вам снять рубашку. Так, теперь надо согнуть спину. Или вы, Владимир Александрович, предпочитаете, чтобы женщина лежала на левом боку?

— Лучше сидя.

Данилов, меняя спиртовые и йодные тампоны, обработал кожу вокруг намеченного места пункции, затем взял шприц и быстро сделал местное обезболивание.

— Сейчас может возникнуть жжение или ощущение давления или распирания.

— Все нормально, доктор, — чуть помедлив, ответила Эсмеральда. — Никакого жжения. А что, разве уже все?

— Я еще и не начинал. Это только местная анестезия. Согнитесь посильнее, пожалуйста, и не шевелитесь.

— Маша! Помоги подержать! — Рубанова кликнула на помощь акушерку.

Та подошла и встала с другого бока, положив одну руку на плечо роженицы.

— Еще немного согнемся, доктору удобнее будет, а чем удобнее, тем быстрее…

— Руку ниже не опускайте, — предупредил Данилов, опасаясь, что акушерка невзначай нарушит стерильность места пункции.

— Конечно, конечно, — заверила та. — Я понимаю.

— Начинаю! — оповестил Данилов.

Когда мягкий катетер был введен больше чем наполовину, роженица ойкнула.

— В левую ногу прострелило! — сообщила она.

— Не волнуйтесь, ничего страшного, — поспешил успокоить Данилов. — Конец катетера случайно задел корешок нерва, это не опасно.

Данилов быстро закончил устанавливать катетер, ввел шприцем первую дозу анестетика и поинтересовался:

— Что вы сейчас чувствуете?

— Слева низ живота онемел, а справа — все как и было… — сообщила роженица, укладываясь на спину.

Для наглядности она очертила рукой онемевшую область.

Данилов не смутился — такое редко, но случалось при эпидуральной анестезии. Причиной «одностороннего» действия обезболивания были перегородки из соединительной ткани в эпидуральном пространстве, которые могли помешать равномерному распространению препарата.

Данилов ввел в катетер все содержимое шприца и сказал:

— Пять минут вам надо полежать на правом боку.

Под влиянием силы земного притяжения препарат мог просто стечь в ту сторону, куда он вначале не попал. Если увеличение дозы вкупе с гравитацией не помогут — придется делать новую пункцию, уже в другом промежутке.

Спустя несколько минут онемела и правая половина живота. Немного подумав, Данилов решил пока не подключать Эсмеральду к автоматическому шприцу, а вводить ей анестетик вручную. Из-за «одностороннего» обезболивания он увеличил дозу и никак не мог окончательно определиться с последующей дозировкой и скоростью введения.

— Маша, а куда делся вакуум-экстрактор? — вдруг спросила Рубанова, оглядывая зал.

Вакуум-экстрактор — это насос со шлангом, заканчивающимся резиновым колпачком. Колпачок накладывается на головку плода и удерживается на ней за счет создаваемого насосом разрежения. Потянули за шланг — помогли ребенку родиться, примерно так.

— Наверное, ординаторы утащили, — предположила Маша. — Ознакомятся и вернут.

— Найди его поскорее, — распорядилась Рубанова. — А ординаторам я вставлю, чтобы не растаскивали оборудование. Надо изучать — изучай там, где стоит.

— Да он или в предродовой, или в коридоре у стола, — успокоила ее Маша. — Сейчас принесу, доктор. Вы думаете — понадобится?

— Я не думаю, — отчеканила Рубанова, — я знаю, что всегда бывает нужно то, чего нет под рукой. Поэтому давай его сюда, так спокойнее.

— Уже иду…

Маша удалилась, оставив вместо себя напарницу, успевшую переодеться в чистую форму.

— Как ваше самочувствие? — спросил Данилов у роженицы.

— Благодать, — полуприкрыв глаза, ответила та. — Боль ушла.

— А тянет?

— Потягивает. Так и будет до конца?

— Не совсем так, но болей не будет.

— Спасибо.

— Ногами подвигайте.

Роженица подвигала ногами. Данилов вставил в уши наконечники фонендоскопа, выслушал сердечные тоны пациентки, прощупал пульс и стал укреплять на ее плече манжетку тонометра.

— Марина Николаевна, как сквозь землю провалился тот проклятый вакуум! — сообщила вернувшаяся Маша. — Все отделение обегала. Не в палату же они его утащили!

— Действительно… — призадумалась Рубанова. — Позвони старшей, пусть подойдет.

— Да я так позову…

Маша вышла в коридор и громко крикнула:

— Татьяна Константиновна!

— Идет, — доложила она, возвращаясь в родовой зал. — На посту была…

В течение часа перед глазами Данилова разворачивались следственные мероприятия с участием старшей акушерки и заведующего отделением. Вакуум-эстрактор так и не нашелся.