Этим летом будет жарко - Екатерина Аверина

Как же я все — таки соскучилась!

Наигравшись вдоволь, вытираю ее мягким полотенцем, трусики и маечку она надевает сама. Кормлю девчонок ужином. Крис уже несколько раз под разными предлогами выглянула в окно. Да там, он. Никуда не уедет. Упрямый!

В детской у нас есть раскладное кресло. Кристинка будет спать на нем, но она взрослая уже. Это Милану я смогла уложить сказкой. Дочка набегалась за день, накупалась, наелась и быстро уснула. С Крис это не сработает. Мы смотрим с ней телевизор. Племяшка рассказывает, как дела дома и что она учудила в последний раз. Только в первом часу ночи начинает активно зевать и уходит в комнату.

Мажу взглядом по своему отражению в зеркале. Динка бы меня сейчас убила и заставила нанести хоть немного макияжа, а заодно сменить домашние бриджи и тунику на что-то более приличное. Я рада, что Динки здесь нет! Пригладив распущенные волосы ладонями, тихо покидаю квартиру.

На улице темно. В машине Кравцова тоже. Уснул? Пусть он, пожалуйста, уснет и я к нему не пойду! Но мальчишка мигает мне фарами, намекая, что все еще ждет, когда я заберусь к нему.

Забираюсь в уютный салон. Пахнет кофе, кожей, сигаретами и снова им. Куда же без этого? Ванька вместо кислорода — это опасно. Если я разучусь дышать без него, все может плохо закончиться.

Его глаза блестят в темноте. Он сидит, откинув немного спинку водительского кресла, и смотрит на меня.

— Спасибо, что пришла, — его рука ложится в опасной близости от меня. Кожу начинает жечь, но он ведь не трогает. Обещал.

— Нам нужен хоть один адекватный босс, — стараюсь шутить. Он вроде ловит эмоцию, смеется, но все быстро гаснет. Снова остаются только взгляды в темноте.

Я никак не могу перестать на него смотреть. По памяти знаю каждую черточку красивого лица, вены на его руках, татуировка с иероглифами на внутренней стороне предплечья. Не знаю, когда успела разглядеть и запомнить. Его вдруг так много стало в моей жизни, а мне все равно мало и это страшно.

Его глаза становятся ближе. Я успеваю сделать вдох и мой рот накрывают мягкие теплые губы. Он целует осторожно, без напора. Ласково обнимает мои губы своими, посасывает их, задевает зубами и к низу живота стремится невыносимое, острое желание.

— Что… ты… делаешь..? — спрашиваю, в перерывах между прикосновениями.

— Не трогаю тебя руками, — он впивается в мой рот наглее, давит на губы языком, и эти предательницы раскрываются, впуская горячий язык глубже.

Ваня давит своим напором. Я понимаю, что он доминирует, а мое тело сдается, подчиняется этим поцелуям. Откуда в нем столько такой мощной мужской энергетики? Черт!!! Мой язык начинает отвечать. Этот мальчишка стонет прямо мне в рот, как только я кончиком языка прикасаюсь к его. Я уже хочу его рук, хочу его жадных прикосновений, но он не трогает меня. Ждет, когда попрошу?

Твою же мать, еще немного и я попрошу!

Наши языки кружатся в безумном горячем танце. Это похоже на сумасшествие. Я обнимаю его за крепкую шею, на которую так бессовестно пялилась сегодня. Поднимаю ладонь выше на затылок и царапаю его ногтями прямо по ежику русых волос.

— Женька, — стонет он мое имя и ловит мой язык губами. Я не могу ему ответить, я слушаю его дыхание, слушаю новый хриплый стон. Очень тихий, но очень искренний.

Его рука дергается, чтобы обнять, но он, как выясняется, в отличие от меня, себя отлично контролирует. Это заводит еще сильнее. Мое тело горит от желания его прикосновений. Ему нравится дразнить нас обоих. Он трется носом о мою щеку и ведет губами к уху. Засовывает обжигающий язык в него, рисует там только ему ведомые узоры, а я задыхаюсь, сжимая бедра от невыносимой пульсации между ними.

Он прикусывает кожу на шее, шумно втягивает мой запах, тихо, так сексуально и по-мужски, рычит. Ведет по ней языком, дует на влажный след и между моих ног снова стреляет.

— Я хочу, чтобы ты кончила, — шепчет он мне в ухо и снова его вылизывает, — но мне нельзя тебя трогать, я тебе обещал. Ты так пахнешь охрененно, Жень, — он играет языком с моей мочкой и зависает в миллиметре от моих губ. Дышит в них.

В машине пахнет моим возбуждением. Это стыдно и горячо одномоментно. Его горький парфюм разъедает мои легкие, а тело ноет и выгибается навстречу этому мальчишке. Молчат и совесть, и внутренний голос. Их, видимо, все устраивает в сложившейся ситуации.

Ваня осторожно толкает меня лбом, заставляя откинуть голову, по шее губами спускается ниже.

— Ой-ей… черт, что же ты делаешь? — со стоном снова выгибаюсь. Он прямо через тунику зажал мой сосок зубами и стучит по нему языком.

— Хочу, чтобы ты кончила, — напоминает, продолжая терзать мое тело, не прикасаясь к нему руками.

Он давит на меня своей массой, перебираясь на мое сиденье, упирается ладонями в высокую спинку, коленом разводит непослушные напряженные бедра и давит на изнывающие нижние губки, массирует коленом все чувствительные точки, глядя мне в глаза. Хоть бы поцеловал! Но он теперь и этого не делает. Дышит, как после забега на десять километров в полной выкладке, облизывается.

— Кончай, — хрипит этот засранец и в моем теле срабатывают все спусковые крючки.

Он продолжает давить мне между ног и слегка двигать там коленом, а меня бьет в таком оргазме, которых я не испытывала… никогда! Даже тот, что был с мыслями о нем, кажется теперь так, жалким единичным выстрелом «в молоко». Ваню тоже колотит. Я обнимаю его и прячу лицо на его шее. Дрожит…

Почему он дрожит? Но это так… Блин, это так по-настоящему, так искренне. Я прижимаю его к себе.

— Обними меня, Вань. Обними, пока я не передумала, — звучит жалко.

Он фактически садится сверху, устроив колени с обеих сторон от меня. Макушкой касается потолка салона. Не давит весом, удерживает его собственными