Жизнь наоборот - Галия Сергеевна Мавлютова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мам, ну его, этого психолога. Он денег стоит. Дай мне лучше чего-нибудь поесть!
Алина вскочила с дивана и натянула джинсы. Никакой тошноты, аппетит разыгрался, хочется есть, есть и есть — досыта, чтобы заглушить чувство неизбывного голода.
— Иди, поешь, сегодня у нас куриные котлеты, — обрадовалась Елена Валентиновна, — с рисом. Вкусно. А к психологу я тебя запишу.
— У нас на работе свои имеются. Если ты так настаиваешь, я запишусь на собеседование.
Алина тупо ела котлеты и смотрела на телефон. Никто не звонит. Она никому не нужна. В отделе кипит боевая жизнь, каждую секунду звонят потерпевшие, жертвы и их родственники. Дежурные записывают звонки и сообщения, доводят до сведения соответствующих служб. Оперативники выезжают на места происшествий, ходят на встречи, вызывают свидетелей. А она… Алина посмотрела на себя со стороны. Сидит и ест куриные котлеты. Вкусно вообще-то, но это не жизнь! А что есть жизнь? Блевать над трупами? Терпеть интриги и насмешки хилятика Меркушева? Тоже не фонтан. Алина отложила недоеденный бутерброд. Аппетит пропал. Только что хотела съесть зажаренного быка, и вот, пожалуйста, нет никакого желания. Выпить чаю? Нет. Пора выйти в люди.
— Мам, я в люди пошла!
— К-куд-а-а ты пошла?
Елена Валентиновна мигом возникла в дверях. Маленькая, взъерошенная, волосы слегка растрёпанные. Сразу видно — не повезло женщине с дочерью.
— В люди, — пояснила Алина, — психолог подождёт. Мне не до него сейчас.
Она отодвинула тарелки, подтянув рукава домашней футболки. Вид у Алины был решительный, словно она собралась брать штурмом отдел полиции.
— Понимаешь, мама, я должна доказать себе — ни тебе, ни операм, ни Батанову — в первую очередь себе, что я чего-то стою! Вот хоть чего-то! Один рубль или миллион долларов, но у меня должна быть своя цена. И эту стоимость я определю сама. Ни ты, ни соседи, ни сослуживцы — одна я должна знать себе истинную цену. Вижу, ты считаешь меня ненормальной, — отмахнулась Алина от надвинувшейся Елены Валентиновны, — ты всегда считала меня вывихнутой, но я нормальная! Абсолютно нормальная. Мне не нужны психологи и психиатры. Я сама могу оказать помощь этим несчастным специалистам.
Алина помолчала немного, выдыхая из себя остатки страстной речи, затем добавила, цедя слова по слогам:
— И, знаешь, мама, я хочу, чтобы ты мне верила. Мне и в меня! Если ты будешь относиться ко мне, как к ненормальной, я от тебя уйду!
Елена Валентиновна сползла по стене на пол. Открыла рот, пытаясь возразить, но ничего не смогла выговорить. Пока она сидела на полу, Алина собралась.
— Теплей оденься, на улице мороз, — просипела Елена Валентиновна, прислушиваясь к возне в коридоре.
— Хорошо, мама!
Хлопнула дверь. Любая неприятность происходит неожиданно. Елена Валентиновна поняла, что её дочь не только выросла, но и повзрослела. Теперь её хитростью не возьмёшь. Алина будет гнуть свою линию. Придётся приспосабливаться к новым обстоятельствам.
* * *
Немного очумевший от телефонных переговоров Батанов сидел, вытянув ноги в высоких зашнурованных ботинках. Константин Петрович пытался стряхнуть с себя усталость и напряжение последних дней, но телефоны продолжали трезвонить, и он натужно соображал, какой бы из них схватить первым. В это время в кабинет вошёл Степаныч, точнее Виктор Степанович Кочетов, бывший начальник 133-го отдела полиции. Впрочем, руководил он отделением милиции, а в отдел полиции приходил по укоренившейся привычке. Оперативники терпели его присутствие, иногда принимали от него помощь и советы, но часто отмахивались, и лишь один Константин Петрович относился к отставному Степанычу с должным уважением.
— А-а, Степаныч, здорово! Присаживайся, где пропадал?
Батанов взял первую попавшуюся трубку:
— Да, Алексеич! Кто? Резонансный? Разбойный? А-а, чёрт!
Батанов швырнул трубку и уставился на Степаныча непонимающим взглядом.
— Ты чего, капитан? — пробасил тот. — Совсем с лица взбледнул. Не спишь по ночам?
— Не сплю, — легко согласился Батанов, — а как тут уснёшь? Проблемы, Степаныч, проблемы…
— В ментовке всегда проблемы, что с неё взять? На то она и ментовка, — старик уселся в кресло поближе к чайнику.
На круглом столике стояли чашки, остатки пирожков, пустая сахарница.
— Да уж!
Оба смотрели на заливающиеся трелью телефоны. Наконец наступила тишина.
— Где пропадал, Степаныч? Давненько не заходил, — сказал Батанов, ощущая облегчение от наступившей тишины.
— Болел, в госпитале валялся. И, знаешь, капитан, что я тебе скажу? — Старик с возмущением сжал сухие кулачки.
— Что, Степаныч? Да ты успокойся, успокойся, мало ли что бывает.
— Ничего хорошего в том госпитале нет! Никакого сервиса. Вот!
— Да уж, — снова поддакнул Батанов.
— Снабжения — ноль, медицинское обслуживание хромает на обе ноги, врачей нормальных нету!
— Так ты, Степаныч, на ногах, без костылей, тебя всё-таки вылечили, — пытался успокоить старика Батанов.
— Да старуха моя меня выходила, — махнул рукой Степаныч, — каждый день приходила; продукты с рынка, свежий бульончик, салатики, пирожки. Всё диетическое. Мужики мне завидовали. Теперь вот бегаю. А ты как?
— Тяжко, Степаныч, тяжко, раскрытий — ноль, а преступлений вагон; и все резонансные, за каждое по башке бьют, видишь, совсем лысый стал. А мне ещё тридцать два только.
— Так ты оперов гоняй, а то все волосы потеряешь, хе-хе. У тебя вон целый взвод под рукой.
— Да какой там взвод! — огрызнулся Батанов. — Начнёшь по головам считать — смех берёт. То пенсионер, то стажёр, то начинающий. А то Кузина!
— А чего Кузина? Отличная девица. Статная девка! — поцокал языком Степаныч. — Ты судьбу не гневи, капитан! В наше время два-три опера землю месили, без машин и техники, ножками-ножками преступления раскрывали. А вы разбаловались. Всё
