Сожженная заживо - Суад

– Надо, чтобы вы и ваша жена поехали со мной в Иерусалим, чтобы поставить свои подписи.

– Но мы не умеем писать!

– Это не страшно, достаточно будет отпечатка пальца...

– Хорошо, мы поедем с вами.

На этот раз я должна была подготовить к этому делу администрацию, прежде чем везти родителей. К счастью, я знала людей из отдела виз в Иерусалиме. Там я смогу все объяснить, а сотрудники знали, что я делала для детей. Впрочем, я и так спасаю ребенка. Суад сказала мне, что ей семнадцать лет, то есть она была еще ребенком. Я объяснила израильским служащим, что приведу к ним родителей одной очень больной палестинской девушки, что не надо заставлять их ждать три часа, из-за риска, что они могут уйти, ничего не подписав. Они неграмотные, поэтому им необходимо мое присутствие для соблюдения всех формальностей. Поэтому они принесут с собой выписку о рождении, если у них она имеется, а администрация просто подтвердит возраст их дочери в разрешении на выезд. И я добавила, а потом нахально повторила им еще раз, что эта девушка уедет вместе с ребенком. Хотя я пока еще не знала, где находится этот ребенок и как его разыскать.

Но сначала надо было сделать одно, потом приниматься за другое. Моей единственной задачей было поторопить родителей и обеспечить маленькой Суад хоть какое-то лечение.

Разумеется, израильский служащий спросил меня:

– А ты знаешь имя отца ребенка?

– Нет, я его не знаю.

– Значит, надо написать незаконнорожденный?

Мне очень не нравилось употребление подобных определений в официальных бумагах.

– Нет, не надо писать незаконнорожденный! Мать ребенка выезжает за границу, и ваши понятия о законности там не имеют никакого значения!

Это разрешение на выезд для Суад и ребенка не было паспортом, а только разрешением покинуть территорию Палестины с выездом в другую страну. Суад никогда не вернется на эту территорию. То есть виртуально эта маленькая сожженная девушка, вычеркнутая из карты, не будет больше существовать для своей страны. Фантом.

– Сделайте мне, пожалуйста, два разрешения на выезд – один для матери и другой для ребенка.

– А где он, этот ребенок?

– Я найду его.

Время шло, и через час израильская администрация дала мне зеленый свет. Уже назавтра я поехала за родителями, на этот раз одна, как большая. Они уселись в машину молча, с непроницаемыми лицами. И вот мы приехали в Иерусалим, в бюро виз. Для арабов это была вражеская территория, где обычно их и за людей не считают.

Я ждала, сидя рядом с ними. Мое присутствие в какой-то мере гарантировало израильтянам, что эти люди не принесли с собой бомбу. Здесь меня очень хорошо знали с тех пор, как я начала работать с палестинским и израильским населением. Вдруг служащий, оформлявший бумаги, сделал мне знак подойти к нему.

– Посмотри-ка, по справке о рождении этой девушке девятнадцать лет! А ты говорила семнадцать!

– Давай не будем сейчас это обсуждать, в конце концов, какая тебе разница, семнадцать или девятнадцать...

– Почему ты не привела ее с собой? Она тоже должна была подписать бумаги!

– Я не привела ее, потому что она умирает в госпитале.

– А ребенок?

– Послушай, оставь его сейчас. В присутствии родителей вы мне выдаете разрешение на выезд для их дочери, они его подписывают, а для второго разрешения для ребенка я предоставлю все подробности и вернусь за ним.

Поскольку территориальная безопасность не затрагивалась, израильские чиновники были готовы сотрудничать. С моих первых шагов на поприще гуманитарной деятельности, когда мне приходилось бывать на оккупированных территориях, меня сначала задерживали. Мне надо было как-то выходить из положения. Когда они поняли, что я занимаюсь также и израильскими детьми-инвалидами, родившимися от кровосмесительных браков в некоторых поселениях, ситуация улучшилась. К сожалению, в очень религиозных семьях, где допускаются браки между двоюродными братьями и сестрами, иногда рождаются дети, страдающие болезнью Дауна или глубокие инвалиды. То же самое происходит и в религиозных арабских семьях. В то время я как раз занималась этой проблемой в обоих сообществах, что обеспечило мне некоторый климат доверия, в частности и в отношениях с администрацией.

Бюро выдачи виз находилось вне стен города, в стороне от старого Иерусалима. Наконец у меня в руках был драгоценный документ, и мы пошли пешком с родителями, все еще не проронившими ни слова, среди вооруженных до зубов израильских солдат, чтобы сесть в машину. Какими я забрала их из деревни, такими же должна и доставить назад – маленького рыжего человечка с голубыми глазами в белом головном платке с тростью и его жену, одетую во все черное, не отрывающую глаз от подола своего платья.

От Иерусалима до деревни было около часа пути. В первый раз, несмотря на мой пробивной характер, мне было страшно встретиться с ними. Сейчас я их больше не боялась. Я не осуждала их, только думала: «Бедные люди». Над всеми довлеет рок, над каждым свой собственный.

Как туда, так и обратно они ехали, не проронив ни слова, опасаясь, что израильтяне причинят им какие-нибудь неприятности. Я сказала, чтобы они ничего не боялись, все пройдет хорошо. За исключением нескольких слов, я не поддерживала с ними настоящей беседы. Я не видела ни прочих членов семьи, ни интерьера дома. Глядя на них, с трудом верилось, что они, в самом деле, хотели убить свою дочь. И, тем не менее, даже если исполнителем был их зять, это они приняли решение... Я почувствовала то же самое некоторое время спустя, когда мне довелось встретиться с другими родителями в тех же обстоятельствах. Я не могла считать их убийцами. Эти не плакали из-за дочери, но я видела их плачущими, потому что они сами являлись узниками этого отвратительного обычая: преступления во имя чести.

Они молча вышли из машины перед своим домом, по-прежнему хранившим семейные тайны и несчастья, а я поехала назад. Я больше никогда не виделась с ними.

У меня еще оставалось много дел. Прежде всего, мне надо было договориться с моим патроном.

Эдмонду Кайзеру, основателю «Земли людей», я еще не сказала о своей безумной затее. Мне сначала надо было решить все административные проблемы. Я поговорила с Эдмондом Кайзером, который никогда не слышал о подобных историях, и подытожила ситуацию:

– Итак, у меня девушка, которую едва не сожгли, и у нее есть ребенок. Я намерена увезти ее к нам, но до сих пор не знаю, где находится ребенок. Ты согласен со мной?

– Конечно, я согласен.

Вот такой он, Эдмонд Кайзер. Изумительный человек, обладающий интуицией и талантом, всегда готовый на безотлагательную помощь. Вопрос был задан, и ответ не заставил себя ждать. С ним можно было говорить так же просто. Мне не терпелось увезти маленькую Суад из этой ссыльной палаты, где она страдала, как собака, но где нам выпал шанс получить огромную поддержку в лице доктора Хассана. Одному Богу известно, добилась бы я успеха без его доброты и храбрости или нет.

Мы оба решили вывезти Суад на носилках, ночью, скрыто. Я договорилась с директором госпиталя, чтобы никто ее не видел. Не знаю, хотелось ли им, чтобы она ночью умерла, но это вполне вероятно.

Было три или четыре часа ночи, я переложила ее на каталку, и мы отправились в другой госпиталь. В то время баррикады, настроенные во время интифады, не были еще такими многочисленными. Путешествие прошло без задержек, и ранним утром мы прибыли в госпиталь, где нас уже ожидали. Главный врач был в курсе, и я попросила его, чтобы он не задавал больной вопросов о семье, деревне или родственниках.

Это больница была лучше оборудована и, главное, гораздо чище. Она получала помощь от Мальтийского ордена. Суад поместили в палату. Я приходила навещать ее каждый день, пока мы ждали визы в Европу, и я старалась разыскать ребенка.

Она не говорила о нем. Казалось, было достаточно сознавать, что он жив. Это явное безразличие объяснялось страданием, унижением, страхом, депрессией: она физически и психологически была не способна осознать себя матерью. Надо знать, что незаконного ребенка, рожденного от матери, признанной виновной, а значит сожженной ради чести семьи, лучше изолировать от общества. Если бы я могла оставить этого ребенка жить в хороших условиях в его собственной стране, я бы на это решилась. Для ребенка, как и для матери, это был бы наиболее благополучный исход. Увы, это было невозможно.

На ребенке всю жизнь лежал бы позор матери, в сиротском приюте все бы его презирали. Я должна была вызволить его оттуда, как и Суад.

– Когда мы уедем?

Теперь она думала только об отъезде и спрашивала меня о нем каждый раз, когда я приходила.

– Как только получим визы. Мы обязательно их получим, не беспокойся.

Она жаловалась на медсестер, которые неосторожно снимали повязки, она кричала каждый раз, когда к ней приближались, она чувствовала себя обиженной, считала, что с ней плохо обращаются. Я полагаю, что условия лечения, пусть и более гигиенические, не были идеальными. Но как поступить по-другому, если визы еще не были готовы? А ведь такие документы быстро не делаются.