Аджимушкай - Николай Колибуков

- Хватит, теперь я.

- Передохни, Алексей, дай-ка лопату.

- Рубай...

- Долби...

Смело, друзья! Не теряйте

Бодрость в неравном бою.

Родину-мать вы спасайте.

Честь и свободу свою.

Слышал эту песню от отца. Иногда он пел ее вместе с матерью.

Сбрасываю шинель и карабкаюсь наверх. Беру у Алексея лопату и начинаю долбить. Кружится голова, и еще чувствуется боль в груди. А я долблю и долблю до тех пор, пока вдруг не замечаю в потолке матовое окошко.

- Свет! - кричу со страшной силой.

- Свет! - повторяют другие.

Кувалдин приказывает расширить пролом. А когда дыра увеличивается настолько, что можно пролезть каждому из нас, Егор командует:

- Хватит, давай все вниз.

Разглядываем друг друга так, точно впервые встретились. У Кувалдина отросла борода, на лбу синяки, ссадины. Но улыбка осталась прежней. Мухин тоже оброс, уже не выглядит подростком. Сильно похудела Аннушка. У нее поседели волосы. Чупрахин почти не изменился, только слегка заострился нос да глаза стали менее озорными. Обнимаемся, кричим "ура", позабыв об опасности.

Иван, приведя себя в порядок, торжественно произносит:

- Егорка, в честь победы за-ку-рим!

Смотрим на него, и на наших лицах нетрудно прочесть: "Сумасшедший, нашел время шутить", но он хлопает себя по карману:

- Вот они, немецкие сигареты. Подходи, угощаю. После перекура по команде Кувалдина один за другим через пролом покидаем подземелье.

- 3

Ползем цепочкой: впереди Егор, за ним Чупрахин, я, Аннушка и Мухин. Нам хорошо известна эта местность, изучили ее до мельчайшей складочки еще в первые дни, когда высадился десант. Мы держим направление на небольшой островок земли, окантованный со всех сторон густым частоколом разрывов. Время от времени на островке вспыхивают огоньки ответных орудийных выстрелов. И когда они гремят сердито и звонко, поднимаемся и бежим согнувшись. Потом вновь ползем по изрытой бомбами и снарядами земле.

К вечеру удается глубокой промоиной проникнуть на "островок". Нас встречает сидящий у орудия лейтенант Замков. У него перебиты ноги, на лице пятна крови. Неподалеку от второго орудия неподвижно лежат трое артиллеристов. Егор подхватывает лейтенанта и пытается опустить его в окоп:

- Товарищ лейтенант, сейчас перевяжем...

- Уйди, говорю... Вон там, в нише, ящик со снарядами, давай их сюда.

Чупрахин прыгает в окоп и быстро возвращается с ящиком:

- Есть снарядики!

- Подавай! - щелкая затвором, командует лейтенант. Припав к прицелу, он шепчет что-то и нажимает на спуск.

Орудие вздрагивает. Раздается звонкий выстрел.

- Подавай!

- В душу им! - кричит Чупрахин.

- Подавай!

- Еще!

- Подавай! - Замков отталкивается от орудия и падает на спину.

Егор занимает его место.

- Подавай! - громовым голосом кричит он.

- Молодец, Егор, получай! - Чупрахин, сверкнув глазами, посылает снаряд в приемник.

Танки сползают в лощину, обходят стороной.

Темнеет. Замков пытается сесть. Слабым голосом он говорит: .

- Я тут оборонял командный пункт... Хижняков дважды вызывал на себя огонь артиллерии... Воздуху мало, душно... Это пройдет... А Хижняков там, в блиндаже. И знамя там...

И тут Замков упал замертво.

- Чупрахин и Самбуров, за мной, - распоряжается Кувалдин.

Бежим вслед за Егором в блиндаж. Руками разгребаем заваленный взрывом вход. Проникаем в убежище. Иван чиркает спичкой. Вспыхивает свет. Хижняков как смотрел в бинокль, в таком положении и стоит, подпертый столом, перевернутым на попа. На спине большое кровавое пятно.

- Ну... - коротко отзывается Чупрахин, зажигая новую спичку.

- Что? - спрашивает Кувалдин и никак не может оторвать взгляда от полковника.

- Ну, гады, - повторяет Иван. - Теперь у меня нет сердца и я не человек, а пуля, снаряд... Бомба - вот кто я теперь.

И он тихо подходит к телу Хижнякова, прикладывает руку к голове:

- Товарищ полковник, я клянусь вам, что беспощадно буду мстить врагу, буду рвать фашистов на части!

- Похороним, - предлагает Егор. - Здесь, в блиндаже, на боевом посту. И Замкова сюда принесем. Знамя и документы возьмем с собой.

...Ночь темная. Идем уже несколько часов. Впереди движется багровое зарево. Это затухающий бой откатывается к Аджимушкаю. Пробираемся по бездорожью, на ощупь. Часто приходится останавливаться, прислушиваться к каждому шороху. На высотке замаячила небольшая колонна людей. Бесспорно, это гитлеровцы. Кувалдин приказывает залечь.

- Что-то зябко, братишки, - говорит Чупрахин. И, помолчав, резко: Лежим, прячемся. Пусть они боятся нас. Я хочу, чтобы меня боялись. Боялись всюду!

- Тише, успокойся, - строго предупреждает Егор.

- Душа горит, - стонет Иван.

- Соленая душа! Мы-то ладно, но знамя, слышишь, знамя!

- Понимаю, - соглашается Чупрахин.

К утру попадаем в поселок Войково. Решаем переждать до следующей ночи в глубокой, заросшей травой канаве. У меня под шинелью сумка с документами полковника. В ней лежат партийный билет Хижнякова и еще какие-то бумаги, которые мы не успели просмотреть. Иван ведет наблюдение за дорогой, проходящей отсюда в тридцати метрах.

- Наших ведут! - нечеловеческим голосом сообщает Чупрахин. Замечаю, как темнеет лицо у Ивана. Приподнимаемся и, приготовив оружие, смотрим сквозь траву на колонну людей.

- Хальт! - кричит немецкий офицер,

Пленные останавливаются. Многие бойцы ранены, а у пожилого, что стоит ближе к канаве, оторвана кисть левой руки: кровь тяжелыми каплями падает на землю.

Чупрахина сейчас нельзя удержать, он пружинится, вот-вот вскочит и бросится на фашистов. И Егор об этом догадывается. Он поворачивается ко мне, шепчет:

- Сейчас ударим по конвою. Внимание, открываем огонь сразу и кричим нашим, чтобы они разбегались.

Колонна рвется на части, с шумом, будто разметанная ветром, расползается по садам. Стреляя на ходу, прыгаю в кювет. Попадаю в какую-то яму, притаившись, лежу там. Потом ползу в заросли, обнаруживаю Аннушку. Она лежит навзничь, без шинели, в разорванном платье. Трясу ее за плечо:

- Аня!

Выстрелы рвут воздух. С какой-то неслыханной злостью шуршат осколки.

- Аня!

Она приподнимается, дрожащими руками прикрывает обнаженную грудь.

Когда стихают выстрелы, предлагаю Ане проникнуть в дом, укрыться в нем. Домик небольшой, с каменной оградой. С нашей стороны он прикрыт садом. Еще там, в канаве, Егор наметил его для сбора, возможно, остальные ребята уже там.

- Я отнесу тебя, - настаиваю. - Переоденешься, никто не тронет.

В сенях встречается старик. Он держит в руках керосиновую лампу и растерянно пятится назад.

- Сюда наши заходили? - спрашиваю я. Не дожидаясь приглашения, прохожу в сени, в комнаты. Старик смотрит на меня подозрительно.