Лягушка на стене - Владимир Бабенко

— Кипяточку не дадите? — спросил Вова.

Ему не только налили во фляжку кипятку, но и пригласили к столу. Обнаружив на нем открытую банку повидла, сахар и хлеб, Вова согласился.

— Ты тоже мышей давишь? — спросил сторож, наблюдая, как гость, насыпав пятую ложку сахара в кружку с чаем, стал накладывать на кусок хлеба горку повидла.

— Нет, я птиц изучаю, — второй раз за сегодняшний день поправил Вова. — А что, мышатники и здесь побывали?

Ненка согласно кивнула головой.

— Оба бородатые, один толстый, другой в очках? — уточнял детали Вова, догадываясь, что речь снова идет о его коллегах.

— Да, — подтвердил страж.

— Толстый был в туристских ботинках?

— Да. А ты что, от них отстал?

— Да нет, у меня свой маршрут. И давно они здесь были?

— Вчера вечерним поездом в Воркуту уехали. Поужинали в столовой и уехали. Ох и порадовали они нас. Весь поселок смотрел. Ну и здоровые вы ребята — биологи!

Ненка кивнула. И Вова, хлебая чай и жуя булку с повидлом, прослушал еще одну зоологическую историю.

Шахтерский поселок был небольшой, удивлявший вновь прибывших лишь чрезвычайной убогостью домов, полным отсутствием древесной растительности, небывалыми кучами мусора, набором в промтоварном магазине редчайших книг, а в продовольственном — марочных вин и столовой, всегда пустой, так как местные жители предпочитали питаться дома.

Еще одна деталь выделяла его среди прочих тундровых поселений: наличие большого числа женщин самого цветущего возраста. Первый контакт у добравшихся до поселка Александра Николаевича и Тотоши был кратким. Окно покосившегося черного дома ненецкой слободы, мимо которого проходили путешественники, открылось. В проеме показалась молодая нетрезвая представительница малых народов Севера.

— Эй, борода! Геолог! — закричала представительница обросшему Тотоше. — Я тебя люблю! Заходи!

Очевидно, люди этой мужественной профессии пользовались здесь особой симпатией.

— Мы не геологи, — торопливо ответствовал Тотоша.

— Ну тогда и проходите.

И окно захлопнулось.

Они прошли ненецкое гетто и двинулись в европейский квартал. Не стоит говорить, что лужа в зоне тундры получается гораздо безбрежней и непроходимей, чем даже в урожайной на эти водоемы Центральной России. Александр Николаевич, на котором сохранились болотные сапоги, шел как вездеход, поднимая волны по центру главной улицы, Тотоша передвигался по берегам. На сухих местах дорогу им перебегали кулички и нарядные женщины. В поселке располагался небольшой военный гарнизон. Офицеры несли службу, а их молодые нетрудоустроенные жены сидели дома. Иногда они появлялись на улице, пробегали под вечным тундровым ветром и моросящим дождиком в магазин за покупкой или к приятельнице — почесать языком. Оформлены офицерские жены были все как на подбор: в разноцветных сильно открытых, почти бальных платьях, точеных французских и итальянских туфельках и в чрезмерном слое косметики. Так они скрашивали свою тоскливую бездеятельную жизнь в этой дыре. Барышни не форсировали лужи таким же способом, как это делал Александр Николаевич. Они двигались по мосткам, которые были в чем-то сродни петербургским. По крайней мере, и те и другие были чугунными. Только вот эти, заполярные, были составлены из радиаторов батарей центрального отопления.

Из двери промтоварного магазина выпорхнула стайка нарядных офицерских жен. На мгновение они, словно звездочки салюта, оживили унылый пейзаж поселка и рассыпались по соседним домам. Путешественники тоже решили посетить магазин. Там в углу, в слесарном отделе, среди напильников, наковален, тисков, клещей и колунов сидела девушка в черном бархатном платье, с прозрачными рукавами, глубочайшим декольте и причудливой серебряной вышивкой на груди. Ее-то, вероятно, и обсуждали слетевшиеся из окрестных домов девушки.

Тотоша купил у нарядной продавщицы огромный замок, а более эстетичный Александр Николаевич — блестящий штангенциркуль. Лаборант равнодушно наблюдал, как девушка кончиками пальцев с карминными[5] от маникюра ногтями заворачивала покрытые густой смазкой покупки в грубую серую бумагу, а Александр Николаевич упоенно следил за упругими движениями серебряной вышивки.

Наконец мышатники добрались до главной цели — столовой. Посетителей там не было. Три тетки в белых халатах — весь штат общепита — сидели за столами и смотрели на моросящий за окном дождь.

Зоологи пообедали и, пообещав прийти к ужину, отправились в тундру в последний раз собрать давилки. Повар, раздатчица и кассирша с восхищением смотрели сквозь оконное стекло вслед уходящему Тотоше.

Вечером териологи снова были в столовой. На этот раз она была полна народу. Тотоша пошел к кассе, а более наблюдательный Александр Николаевич, почему-то почувствовав себя неуютно, осмотрелся. Все места были заняты. Лишь в самом центре оставался свободный столик с двумя стульями. За остальными сидела разношерстная публика: младшие офицеры со своими нарядными женами, какие-то мужики, объяснявшаяся в любви ненка, продавщица магазина в черном платье. Ждали именно их, но агрессивности не ощущалось. Александр Николаевич обратил внимание на то, что большинство посетителей ничего не ели, лишь перед некоторыми лежала символическая булочка или стоял стакан чаю. И тут догадливый Александр Николаевич понял, почему единственный свободный столик стоит именно посредине зала: все собрались ради чудесного Тотоши. Александр Николаевич подумал, что если он сядет рядом с лаборантом, то будет претендовать на чужую славу или исполнять жалкую роль ассистента. Поэтому он подошел к ничего не подозревавшему Тотоше, стоявшему у кассы, и сказал:

— У меня тут срочное дело появилось, так что начинай без меня. Я скоро вернусь.

Александр Николаевич нашел у самого выхода, на «галерке», чудом сохранившийся свободный стул, присел на него и стал наблюдать.

А Тотоша в это время уже переносил от раздачи на свой столик ужин: десяток вареных яиц, пять салатов из капусты, три первых, пять вторых и восемь стаканов компота. Зал оживился. Тотоша не обратил на это внимания, зато Александр Николаевич с удовольствием наблюдал за происходящим, в основном — за зрителями.

Наконец маэстро занял свое место. Наступила полная тишина.

«Не хватает только барабанной дроби», — подумал Александр Николаевич.

Лаборант пододвинул к себе тарелку с яйцами — закусить он решил ими. Каждое яйцо он съедал в три приема. При полном безмолвии оторопевшей публики он разбил первое яйцо о свой лоб. Потом послышался треск: Тотоша во время второй технологической операции прокатал яйцо между ладонями и ссыпал на стол отвалившуюся скорлупу. На счет «три» он отправил яйцо в рот и, несколько раз клацнув челюстями, проглотил его. Через секунду раздался очередной удар: процесс повторялся.