Бояться поздно - Идиатуллин Шамиль

Затем, что песни для того и пишутся, чтобы их запоминали, поняла Аля, леденея от восторга. Даже всякая дурь без рифмы и смысла запоминается, если напеть нормально, а уж логичные фразы, вытекающие друг из друга или хотя бы подпирающие друг друга, тем более должны.

Знать бы еще, что сотрется из памяти, чтобы наверняка впихнуть это в песенку. Всё подряд не получится. С текущими-то событиями не справится никакой акын, даже если будет пропевать все, что видит, без перерывов на сон и еду: все равно видишь, слышишь и ощущаешь куда больше, чем успеваешь обдумать и сказать. А все, что уже загружено в память, заведомо останется непропетым.

Значит, надо выделить главное. А что у нас главное? То, о чем Алина говорила. Пять дабл-ю и эйч.

Можно и проще — кто я и что мне надо.

Я — это имя, внешность, мама, папа, брат, кот, дедушки и бабушки, друзья, любимые игры, книжки и сериалы и даже дурацкие лабы, будь они прокляты. Как последняя называлась? Да вы издеваетесь. «Цифровое отображение разработки». Нет, «Цифровая обработка изображений». Уф. Рифмуется с работкой и брожением, с нее и начнем.

Что мне надо — выбраться отсюда. Домой, к маме, папе, брату и коту, это уже есть, откуда — отсюда, это всегда будет, плак-плак. Запоминать в целом смысла нет, нужны частности: как я сюда попала, что делаю, сколько раз, что я поняла.

Да, видно, я еще мала, я нич-чего не поняла. Кроме одного факта — это не игра, это проигрыш. Предварительный. Хочешь, чтобы стал окончательным? А это от меня не зависит.

Как я могу понять что-то про игру, если не успеваю даже зайти в нее? Эта зараза держит меня на пороге, как Марк с Каримом стояли на пороге электрички и ждали, пока мы добежим, и мы с Алисой еле успели ворваться, а теперь все еще хуже…

Секундочку.

Алю снова бросило в жар.

— Аля, ты в порядке? — спросил Марк.

Ну кто еще-то и какими еще словами-то, как не из дурацких плохо переведенных фильмов.

Аля сделала неопределенный жест, едва не вывихнув руку, и прибавила шаг, чтобы не продолжать беседу, сбивающую с мысли.

Почему я чуть не опоздала на электричку? Потому что не успела на автобус. Нет, потому что часы в гадостном ноуте отстают на четыре минуты.

Они всю неделю так отстают и сегодня весь день так отстают. Весь этот бесконечный закольцованный день. Раньше это не мешало, а сегодня, может, вся фигня с моим отставанием этим и объясняется. Я оказываюсь в игре через четыре минуты после того, как там что-то произошло. Поэтому и одна. Поэтому и не вижу, что случилось с ребятами. Поэтому и не понимаю ни черта.

Поэтому и на новый виток выхожу раз за разом? Может быть. Пока не попробую это исправить, не узнаю. Знать бы еще, что исправлять.

Решено — сегодня сяду рядом с Алисой и буду пыриться в ее экран. Можно даже поменяться ноутами — хотя нет, Алису вряд ли уговоришь, она своим игровым гордится так, будто лично его разработала и выточила каждую деталь. Еще и по поводу соседства начнет капризничать — «сама играй, не подглядывай, так нечестно», — с нее станется.

Ладно, на Алисе свет клином не сошелся, есть среди нас люди, которые нам и ноут свой уступят, и последние штаны, и все, что под штанами. Э нет, спасибочки, пусть сами-сами. Существуют менее затратные способы изучить обстановку. Жаль, что я раньше до них не доперла. Но лучше поздно, чем никогда.

Аля остановилась у ворот базы и стала ждать Марка с самой очаровательной улыбкой из тех, на которые была способна.

4. Всего четыре минуты

— Смотри, везде кирпичная кладка одинаково идет, а тут сбивается, видишь? — спросил Марк. — Прям звездочка типа. О, еще и светится. Короче, если нажать, стопудово будет потайной ход или какая-то ачивка выпадет. Надо только нажа-ать… Щас. Ых. Не допрыгнуть. Ща стул или типа того найдем. О. Ты кто, прелестное дитя?

Из конца коридора на него странным дерганым шагом надвигался темный силуэт.

— Карим, ты, что ли? Поясни-кось за шмот, где взял такой? Карим, хорош дурковать, тут квиз, а не пэвэпэ[6].

Марк попятился. Силуэт замедлил перемещения от стены к стене, но разглядеть его все равно не получалось: взгляд почему-то не фокусировался на лице, закрытом балаклавой. Пытаешься рассмотреть хотя бы форму и цвет глаз — а пялишься, оказывается, на пустую стенку, потому что глаза вместе с головой и силуэтом уже проскочили дальше.

— Стой, — сказал Марк, и фигура замерла. — А, ты бот. Расскажи секреты этого места.

Глаза прищурились, распахнулись, оказавшись небесно-голубыми, и сделали что-то странное: радужка медленно поплыла вверх, исчезла, оставив пустые бельма, и через миг взошла на положенное место, будто глазное яблоко крутнулось вокруг оси, закрепленной между висками.

— Заглянул в основную память, типа? — спросил Марк. — Красава. Так что там с…

Силуэт вырос во весь мир, тут же отпрянул, и мир перевернулся.

— Воу-воу… — начал было Марк и тут же возмущенно заорал: — Ты что творишь, факин невменько! Ты ж меня грохнул!

Черный силуэт такими же неуловимыми перескоками покинул стоящий торчком коридор. В углу экрана проступили шесть светлых и непохожих на черный силуэтиков, пять ярких и один тусклый. Один из ярких потемнел, а тусклый начал потихонечку, толчками разгораться.

— Народ, меня слышит кто? Осторожней, тут, блин, гасят всех! Так, блин, и что дальше? Это что, блин, всё, что ли?!

Курсор метался по экрану, на котором поверх перевернутого коридора плавала опостылевшая багровая надпись: «Вы мертвы».

Мигавший силуэт набрал яркость ровно в тот миг, когда разом потемнели четыре остальных. Запись кончилась.

Аля огляделась — глазами персонажа, на сей раз пышно одетой ханум из сериала «Великолепный век», потом собственными. Персонаж так и торчал посреди загроможденных роскошным хламом покоев амира или султана, держа в руках раскрытую шкатулку с зеркальным нутром. Покои в этой итерации, очевидно, занимали экологическую нишу черного кабинета, а шкатулка была устройством памяти, на котором сохранился стрим Марка. Сама Аля сроду бы запись не обнаружила, если бы не ссылка, сброшенная Марком в директе и приведшая Алю к шкатулке кратчайшим путем.

Покои были именно что покойными и тихими.

Как ни странно, покойной и тихой была и гостиная. Все сидели и лежали по привычным местам, пялясь в ноуты. И почему-то Аля не слышала воплей Марка, которыми был богато оформлен стрим. Их могли отсечь наушники, вдруг решившие раз в жизни блеснуть шумоподавлением. Если так, то Марк владел искусством мгновенного успокоения на зависть любому тайфуну. Сейчас он безмятежно следил за чем-то на экране, лишь слегка поводя мышкой и иногда бормоча что-то в гарнитуру.

Игра все-таки впустила его еще раз, подумала Аля с грустной завистью. Подойти, может, глянуть, где он и как? Может, для него и сеттинг сменился? Вряд ли. Облик игры меняется на новом витке, потому что это как бы новый вариант истории, считай, альтернативная вселенная. Внутрь одного витка вряд ли возможно впихнуть больше одной вселенной.

Слишком смелые и быстрые выводы редко бывают правильными, напомнила себе Аля, но проверять, что там на экране у Марка, все-таки не пошла. И лень, и смысл-то торопиться, если через минутку она увидит все в шкатулке — судя по бормотанию Марка, подлость игры не заставила его забыть обещание писать стрим столько, сколько получится.

Шорох в наушниках заставил Алю вздрогнуть и оглянуться. За пушистым хвостом давно не гонялась, поддела она себя автоматически, как-то поняв за миг до того, как обернулась к двери, что в проеме мелькнет не кошка, а…

Да, в проеме очень быстро, странновато при этом дернувшись, будто лагал интернет, проскочил черный мужской силуэт. Разглядеть его толком Аля не успела, ни сложения, ни очертаний одежды, но контур был какой-то спецназовский — не костюм или там джинсы-свитер и не бурнус с шароварами, а что-то армейско-полицейское. «Теперь за солдатиками гоняться будешь?» — спросила себя Аля с испуганной иронией уже на пороге комнаты, всматриваясь в конец коридора, за которым скрылась темная фигура.