Медведки - Мария Галина

Когда я извлек ее на свет, оказалось, что это пачка презервативов.

Сколько ей на самом деле лет?

— Положи на место, — сказала она, — это не для тебя.

Она стояла в дверях — я забыл, оказывается, закрыться изнутри. В обеих руках — по набитому пластиковому пакету.

Я молчал.

Она прошла в кухню, и стала выгружать содержимое пакетов — я слышал, как она чем-то шуршит и что-то роняет. Я прошел следом.

— Я помидоры купила, — сказала она, — и огурцы. У вас дешевые овощи. Дешевле, чем у нас. Еще лук купила. И постное масло. И зелень. И крабовые палочки. Будешь салат с крабовыми палочками?

— Буду, — сказал я.

— Еще колу купила. Диетическую.

— Не хочу, — сказал я, — спасибо.

— Боишься, что я туда что-то положила? Отраву какую-нибудь? Я видела, как ты вчера смотрел, когда я чай заваривала. Надо было в жестянках купить. Хотя, если жестянка, ее, наверное, тоже можно заправить. Проткнул шприцем и закачал чего хочешь. В крабовые палочки тоже можно отраву положить. Я читала, у Агаты Кристи, там служанка всех отравила. Или нет, это муж жену отравил. Не помню, но какой-то приправой, в огороде собрали, что ли?

— Кончай дурака валять, — сказал я, — вот вызову милицию и пускай они разбираются, кто ты на самом деле.

Получилось неубедительно.

Она так и сказала:

— Не вызовешь. А вызовешь, скажу, что ты меня на трамвайной остановке подцепил и всю ночь издевался с особым цинизмом. Кому поверят?

Я сказал:

— Не знаю.

Она тем временем делала салат, быстро и умело. Крошила зелень, резала помидоры; морщась и вытирая слезы тыльной стороной ладони, рубила лук на старой поцарапанной доске — я никогда ею не пользовался.

— Что тебе от меня нужно?

— Ничего, — сказала она, — ничего. Правда. Ты думал, я тебе соврала? Но я правду сказала. Иногда надо правду говорить. Это работает. Если не очень увлекаться, конечно.

— Ты соврала моему папе. Что я жил с твоей матерью, приставал к тебе, потом бросил вас, гад такой. Зачем?

— Папа твой зануда, если честно, — сказала она, — адрес твой не хотел давать. А когда я его про пригласительный спросила, сказал, что у них с какой-то тетей Лизой один на двоих. А тебя он ненавидит. Потому что ты холодный и не родственный. И вообще лузер. Я и подумала, так он скорее расколется. Ну и наплела ему.

— Вот спасибо!

— Ты ничего не понимаешь. Он тебя так больше уважать будет. Одно дело — сын унылое говно, другое дело — бабник и сексуальный маньяк.

Она скрутила голову у бутыли с подсолнечным маслом и щедро полила салат.

— Смотри, как красиво! Зеленое, красное, золотое... Еще сейчас я крабовые палочки покрошу, брынзу порежу...

— Красиво, — согласился я.

— Продукты надо по сочетанию цветов подбирать. Тогда и вкусно будет. Если цвета гармонируют. Это я сама догадалась — у нас всякие овощи не очень-то умеют готовить, так, крошат все в одну кучу, майонезик туда...

Она скорчила гримаску.

— Где — у вас? — на всякий случай спросил я.

— Я ж говорю, в Красноярске. Подловить меня хочешь? Ты не думай, я и правда его дочка. Только я хочу ему это в бесстыжие его глаза сказать. Чтобы все слышали. Ты, я надеюсь, ему меня не сдал?

— Не сдал, — сказал я, — нет.

Я не сказал ей, что не сдал ее только потому, что Сметанкин отключил телефон.

— Он семью хочет. А не может. Он импотент, понимаешь? В каком-то смысле. Не умеет семейные отношения выстраивать. Не научился. Ходит, все вокруг себя крушит, как голем. А мечтает об идеальной семье. Затея эта дурацкая. Ну какие это родственники? Он же их ни разу в жизни не видел!

Она перемешала салат большой деревянной ложкой, которой я тоже никогда не пользовался. А Валькина жена, выходит, пользовалась. Вон, ложка вытертая вся.

Положила мне щедрую порцию салата.

Почему я никогда не делал себе такой салат? Это же вроде просто готовится.

— Спасибо, — сказал я и продолжал стоять.

— Опять в норку потащишь? — жизнерадостно спросила она. — На людях стесняешься лопать, да? Я сразу поняла, что у тебя комплексы. Я тоже, когда была маленькая, стеснялась! А потом мне мама так врезала! И я себе придумала, что я как будто в такой кабинке. Знаешь, как в кино показывают — стекла прозрачные только с одной стороны. И я всех вижу, а они меня нет. И сразу легче стало. Ты попробуй, помогает.

— Хорошая идея. Я подумаю. Не сейчас.

— И очень зря, что не сейчас. Тренироваться надо. На банкете все перепьются, знакомиться начнут. А ты что будешь делать? В углу сидеть?

— Слушай, — сказал я, — отвяжись, а? Я поем и пойду. Ты делай что хочешь. Только, если пойдешь куда-то, двери запри, а ключи положи вон под тот ящик, видишь, под яблоней.

— Да мне некуда идти, — она сидела за столом, подвернув под себя ногу, и наворачивала салат, — я тут посижу. Твой комп можно включать? Инет работает?

— Можно. Работает. Только не ходи на порносайты. Подцепишь дрянь какую-нибудь, потом лечи его.

— Я что, ребенок? — сказала она высокомерно.

Я поставил тарелку с красным, золотым и зеленым на поднос, взял теплый тяжелый ломоть хлеба и пошел в спальню.

— Приятного аппетита, — сказала она мне в спину. — А в чужих вещах все-таки рыться нехорошо. Тебя в детстве не учили?

Я сказал:

— Пошла к черту.

Сидя за пустым столиком в пустом кафе над морем, я написал письмо для соседа Леонида Ильича, тут же в киоске купил конверт, заклеил и надписал. Оказалось, что все, что я хочу сказать, можно уместить в нескольких фразах. Сначала-то я собирался написать подробно, все, как было, но понял, что увлекся и у меня выходит целая детективная повесть, причем худшего пошиба. В сериале про молодого и честного адвоката, который смотрит мой папа, сплошь такие сюжеты — время от времени он пытается мне пересказывать содержание очередной серии.

Официантка косилась на меня подозрительно, и я заказал кофе и мороженое.

Она обрадовалась: посетителей сейчас, когда сезон закончился, практически и не было.

Море стеной вставало за желтеющими акациями, на самой его кромке, словно игрушки на ниточке, повисли два сухогруза.

Страшный мокрый черный Ахилл смотрел на них из глубины. Когда он всплывет, неприятности будут не только у меня. Интересно, Ахилл и Ктулху — это одно и то же существо? Страшное морское чудовище, спящее на темном дне...

Официантка принесла мороженное — разноцветные шарики, на них завиток взбитых сливок, сверху — шоколадная крошка и ломтики киви. Я, что, все это заказал?

Помню, мы все сидели в кафе-мороженом, я, мама и папа. Стоял прозрачный, чистый летний день, акация бурно сорила белыми, зеленоватыми пахучими цветами, они лежали везде — на асфальте, на столике, в вазочке с мороженым. Вазочка была алюминиевая, поцарапанная, а мороженое сложено из шоколадного, кофейного и белого шариков, и они таяли с разной скоростью. Шоколадный — быстрее, кофейный — медленнее. Белый оказался самым стойким.

И жизнь была как обещание.

И еще я не доставал ногами до пола.

«Сенька, смотри, какие кораблики!»

Официантка ушла внутрь стекляшки, я видел, как она там, за стеклом, возится с кофейной машиной.

Я зажмурился и ткнул ложкой в мороженое. Осторожно приоткрыл один глаз, так, чтобы видеть только разноцветное содержимое вазочки и больше ничего. Ни громыхающего мимо трамвая, ни случайных прохожих, ни официантки за стеклом... Это я — за стеклом, непроницаемым снаружи, я всех вижу, они меня — нет.

— Вас можно посчитать?

Официантка стояла рядом, чуть склонившись ко мне, в глубоком вырезе видна нечистая бледная кожа. С них вроде берут справку о здоровье, когда они устраиваются на работу, но ведь справку сейчас можно просто купить...

— Да, — сказал я, — можно.

Отодвинул от себя пустую вазочку и отхлебнул кофе. Кофе был так себе.

У бювета было почти пусто, одна-единственная женщина в бежевом кашемировом пальто и шляпке, склонившись, наполняла пластиковую бутыль. Почему они считают, что вода тут особенная? Она наверняка ничем не лучше водопроводной.

Я поднялся по мраморным, со щербинами, ступеням. Стены лестничной площадки заново оштукатурены, дверь тоже новая, стальная коробка с сейфовым замком.

Я нажал на звонок. Если он и работал, я этого не слышал, звукоизоляция тут отличная.

Он не открывал. Скорее всего, его и дома-то не было. Я и правда перестал различать будни и выходные. Какой сегодня день? Вторник? Среда?

А если он и дома, что я ему скажу? Что я разоблачил его зловещие планы! И что так этого не оставлю. И что я отправил письмо надежному человеку — на случай, если он вот тут, прямо на месте, решит со мной расправиться.

Письмо я и правда отправил — запечатал в конверт, написал адрес «Дачный переулок, 10-А, Финке Л.И.» и опустил в ящик. Только ведь наверняка его по ошибке доставят на Дачную улицу.