Конфайнмент (СИ) - Тимофеев Владимир

Петр Сергеевич обвёл глазами собравшихся и остановил взгляд на Ходыреве.

— Что скажешь, Костя?

— Скажу, что кандидатур несколько. Самая очевидная — Олег Панакиви, сосед Андрея по комнате. Вторая по значимости — Олег Денько, староста группы. Именно он получает в деканате стипендии на всю группу, а потом раздаёт их. Третий — Валерий Пшеничный, старший по блоку на этаже. Четвертый — Михаил Желтов, комсорг группы. Пятый и шестой — Александр Бурцев и Александр Синицын. С ними Андрей работал на стройке, когда остальные уехали на картошку. Синицын, к слову, ещё и профорг группы. Всего, получается, шесть человек. Других я пока не рассматриваю.

— Понятно. А ты, Михаил, что думаешь? — генерал повернулся к Смирнову.

— Думаю, есть ещё одно обстоятельство. Ещё один интересный факт. Буквально на днях Александр Синицын связывался по телефону с Жанной Клёновой, а после встречался.

— Верно, — подтвердил Константин. — Было такое. Контакт зафиксирован.

— Клёнова — это та самая, с которой раньше встречался Фомин? — поднял бровь генерал. — Там по-моему ещё и вторая была.

— Так точно. Вторую зовут Елена Кислицына. Но там вроде всё чисто. Никто из возможных посредников с ней не встречался и не звонил. Хотя… постоянного наблюдения мы за ней не ведём и телефон не прослушиваем, только постфактум, через справочную АТС. Но если надо, то можем и…

— Не надо, — отрезал Пётр Сергеевич.

— Понял. Есть.

Генерал нервно пробарабанил пальцами по бильярдному бортику и дёрнул щекой.

— Чёрт! Как всё-таки… непонятно с этими женщинами… Почему их у Фомина две? Почему не одна?

— Вообще говоря, сейчас у него вообще ни одной, — осторожно заметил Смирнов.

— Кто знает, — задумчиво проговорил Пётр Сергеевич. — Кто ж его, шельмеца, знает…

Вторник. 23 ноября 1982 г.

Уже четвёртый день я живу и работаю, словно в прострации. Надеюсь, что внешне это не слишком заметно. Претензий, по крайней мере, мне пока не предъявляют. Видимо, не за что. Всё, что положено, выполняю. Но выполняю на автомате, как робот. Наверное, это и хорошо. Чем меньше эмоций, тем лучше. Помню, что в прошлой жизни Жанна всегда называла меня интровертом, мы даже ссорились по этому поводу. Правда, потом всё равно мирились, но это, как принято говорить, уже совсем другая история…

В субботу, когда увидел её, идущую вместе с Шуриком, внутри у меня будто что-то оборвалось. Пока сидел в Бутырке и после, никак не мог отрешиться от мысли, что мне всё привиделось. Что, когда меня арестовывали, за милицейским бобиком никто не бежал, не кричал вслед «Андрей!», а даже если что-то и было, то это была вовсе не Жанна, а непонятно кто, случайно оказавшийся на дороге. Я знал, я был абсолютно уверен: она меня никогда не простит…

Минут пять они с Шурой стояли под единственным работающим фонарём и растерянно озирались, пытаясь понять, почему я назначил встречу в таком странное месте — дальнем конце пустого тёмного парка, где нет ни единой лавочки, где грустно и одиноко, куда никто не заходит и только озябший ветер гуляет среди осенних деревьев, срывая холодные капли с голых ветвей и уныло шурша давно опавшими листьями.

Я молча смотрел на приятеля и свою бывшую-будущую и не мог заставить себя выйти к ним из «укрытия». Мне было стыдно. Нестерпимо стыдно. До ужаса, до дрожи в коленях. Я просто боялся поверить, что Жанна меня простила… сумела простить…

Лишь когда ждать непонятно чего стало совсем уже неприлично, я всё-таки выбрался из-за тумбы и на негнущихся ногах, как на ходулях, побрёл навстречу судьбе.

Чем ближе я подходил к фонарю, тем сильнее меня охватывал страх. А вдруг мне сейчас скажут, чтобы я забирал свои бумаги и документы и никогда больше никому не звонил…

— Ну, вы тут это… как-нибудь сами. А я пока погуляю.

До меня не сразу дошёл смысл того, что сказал Синицын. Поначалу я его вообще не услышал, потому что стоял перед Жанной и просто смотрел на неё. А она на меня…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В руки мне ткнулся какой-то пакет. Я даже не стал его разворачивать.

— Шура говорил, что ты убежал, да?

— Я? Убежал? Откуда?

Голос мой звучал хрипло.

— Не знаю. Наверное, из тюрьмы.

— Из тюрьмы?.. Нет, это называется следственным изолятором.

— Но ты же не виноват, да?

Я помотал головой.

— Да. Я ничего плохого не сделал.

— Это она тебя засадила.

Жанна не спрашивала. Она утверждала. И я её понял. Понял, о ком идёт речь.

— Нет, не она. Просто стечение обстоятельств.

— Но ты же с ней…

Я не дал ей закончить.

— С ней у меня ничего не было. Я знал её до тебя. Но потом всё.

— А она говорила, что…

— Нет. Она обманула.

— Правда?

— Да.

Ложь. Правда. Не было. Было. Эти понятия потеряли для меня всяческий смысл. Ведь это всего лишь слова. Их можно повернуть как угодно. Но человек всегда будет воспринимать их по-своему. Он будет слышать лишь то, что хочет услышать. А остальное… Кому нужна никому не нужная правда? Да и нужна ли она вообще хоть кому-то?.. Думаю, нет. Человеческие отношения, отношения между мужчиной и женщиной выше каких-то слов, какой-то дурацкой правды, каких-то предположений, сомнений. Есть только здесь и сейчас. И есть то, что нельзя передать только словами…

Не знаю, сколько минут и часов мы стояли, обнявшись. Время для нас просто исчезло. Жанна что-то тихонько шептала, я отвечал. Наши слова и фразы откладывались где-то в памяти, чтобы вспомнить позднее, но в настоящем они почти ничего не значили. Синицын из 2012-го ошибался, когда утверждал, что время делится на потоки и что один из них главный, он порождает другие, менее важные, второстепенные. Он думал, что главный поток — тот, где находится наблюдатель, что сто́ит лишь слить его с остальными, и всё сразу вернётся на круги своя. Потоки объединятся и потекут в нужную сторону. Раньше я ему верил, но теперь понял, что он не прав. Разные времена, как и разные жизни, объединить невозможно. Их можно только дополнить. Чем? Своими поступками. Хорошими ли, плохими — неважно. Важно, чтобы они просто были…

Пакет, который передала мне Жанна, я развернул только на следующее утро. Внутри лежали все мои «случайно пропавшие» документы. А ещё пятьсот с лишним рублей, которые я хранил в тумбочке и которых мне так не хватало, когда сбежал из СИЗО. Но самым ценным оказалось даже не это. Главным приобретением стал песенник с новым письмом из будущего. Две страницы плотного текста, написанные убористым почерком профессора Александра Синицына.

Новости из ноября 2012-го меня откровенно порадовали. Ценная монетка пришлась как нельзя кстати. На вырученные от её продажи деньги Смирнов и Синицын купили всё, что им нужно, и теперь работа по изготовлению «машины времени наоборот» шла полным ходом. Определились и с местом будущего прокола. Дача Кацнельсона в посёлке Хлебниково. По уверениям Синицына, в моём 1982-м она должна быть свободна. Так это или, я собирался проверить с помощью «местного» Шурика, благо, что договорился встретиться с ним через неделю. А вот очередные научные выкладки нашего вневременно́го гения я думал проверить самостоятельно, чтобы, как водится, не случилось опять какой-нибудь заковыки…

Вчера у нас выдавали аванс. На мой взгляд, оказалось очень даже неплохо. Меньше, чем за две полных недели, я заработал аж восемьдесят пять рублей. Пусть после встречи в субботу особой нужды в деньгах уже не было, честно полученные купюры всё равно грели душу сильнее, чем крупный, но не слишком законный выигрыш в Спортлото.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Долг Семёнычу я отдал сразу, хотя он и не настаивал.

Ещё один «долг» пришлось отдать сегодня во время обеда. Прямо в столовой меня перехватил Володя Крайнов, секретарь комсомольского бюро отделения, и быстро выцыганил 45 коп. в качестве первого взноса за членство в организации. То, что комсомольские взносы надо платить раз в месяц и не с аванса, а с полной зарплаты — об этом он «бесхитростно» умолчал, а я не настаивал. Вид у несчастного был настолько несчастный, что не отдать ему эти копейки стало бы с моей стороны верхом цинизма. Как помнилось по предыдущей жизни, собирание взносов для любого комсорга являлось подлинным наказанием. Не то чтобы их совсем не хотели платить, просто большинство комсомольцев были постоянно заняты другими делами, а оплату взносов всегда откладывали как-нибудь на потом, когда время найдётся.