Эхо Москвы. Непридуманная история - Леся Рябцева

Радио я любил с детства, слушал его практически круглосуточно и всегда мечтал быть ему сопричастным; есть у этого способа коммуникации что-то особенное и таинственное, но едва ли объяснимое. Журналистское образование я захотел получить именно для того, чтобы работать на радиостанции.

Все это, впрочем, не отменяло потребности зарабатывать на жизнь, и случай в ТАССе – это лишь один из не самых удачных примеров моего трудоустройства, однако перспектива написания скучных и никому не интересных новостных сообщений едва ли вселяла оптимизм.

После первой смены в главном информационном агентстве страны я с распечатанной новостью про рыбокомбинат отправился домой и решил, что такой журналистикой заниматься не хочу.

В одном из эфиров на «Эхе» Марина Королева рассказывала, что ей можно написать письмо с просьбой о прохождении практики. Через пару месяцев, в первый день лета, я сидел в состоянии шока в гостевой комнате эховской редакции среди других таких же студентов различных вузов. Я и мои сверстники слышали голос Венедиктова с детства и даже видели его в телевизоре, куда он нередко приходил в далекие девяностые. И вот он, с пышной прической и бородой, сидит прямо перед тобой, что-то рассказывает и грозно предупреждает: самое главное на радио – время, поэтому не вздумайте опаздывать.

Между тем шок от пребывания на радиостанции усиливается по мере продвижения по ее знаменитому длинному коридору и достигает пика на редакционной летучке, во время которой ты живьем слышишь голоса, много лет звучавшие для тебя исключительно из приемника: Ганапольский, Бунтман, Орехъ, Венедиктов, Королева… Они настоящие!

Несмотря на шок, практиканты сразу же включаются в напряженную работу и выполняют те же функции, что и штатные сотрудники. Всю серьезность данного процесса мы осознали на второй день практики, когда на утреннее собрание практикантов в редакцию с опозданием в две минуты влетела растерянная студентка МГУ, которую тут же, прямо на пороге, развернули домой.

Венедиктов предупреждал – время.

Что сразу поражает на «Эхе», так это уровень доверия к сотрудникам со стороны начальства и степень ответственности самих работников. Почти все аудиофайлы, включая репортажи (т. н. пленки) корреспондентов, не проходят редактуру и оказываются впервые явленными миру непосредственно в эфире, поэтому если кто-то захочет сказать в своем материале, что США объявили России атомную войну, то об этом непременно услышит вся страна.

Еще одна особенность работы эховской редакции заключается в универсальности ее сотрудников, которые могут занимать сразу несколько должностей. Когда я пришел на «Эхо», то, к примеру, Таня Фельгенгауэр работала одновременно корреспондентом, выпускающим редактором, ведущей «Разворота» и ряда других программ, а также могла сесть на место инфореферента, где целый день записывала спикеров для новостей. Она же отвечала (и отвечает до сих пор) за составление расписания сотрудников, что, поверьте, очень непросто, и вы в этом еще убедитесь. Сегодня Таня, помимо всего прочего, является заместителем главного редактора и занимается разными административными делами.

Работу корреспондента, выпускающего и ведущего эфиров на моей памяти совмещали и другие эховцы – Инесса Землер, Ира Воробьева, Тихон Дзядко, Женя Бунтман, Леша Соломин, Оксана Чиж. Зам главного редактора Владимир Варфоломеев руководит информационной службой, работает на сменах выпускающего, ведет новости и свои знаменитые «Развороты». Человек-оркестр Леша Нарышкин одновременно и корреспондент, и ведущий нескольких программ, включая утренние эфиры, и – внимание – звукорежиссер. Все эти люди (и многие другие) блестяще справляются со своими обязанностями на любой должности и делают «Эхо» таким, каким вы его знаете.

Есть и другой секрет, который, на мой взгляд, делает «Эхо Москвы» успешным СМИ. Это система управления редакцией. На станции царят абсолютная диктатура и авторитаризм, которые, как показывает опыт, весьма эффективны, несмотря на все свободолюбие сотрудников. Алексея Алексеевича боятся и уважают, ибо он один вправе карать или поощрять (чаще поощряет), казнить или миловать (в основном милует).

Этим объясняется поведение сотрудников, которые перед появлением шефа в редакции нередко напоминают усердных чиновников какой-нибудь губернской администрации накануне приезда президента: все вокруг вдруг принимает рабочий вид, и каждый внезапно оказывается при деле.

Итак, по итогам производственной практики мне посчастливилось оказаться в корреспондентском корпусе «Эха Москвы». С особым трепетом я дожидался первой самостоятельной смены в редакции и первого лайва (выход в прямой эфир с какого-либо мероприятия). Так получилось, что оба эти события я запомнил надолго.

Представьте себе стажера, которому после двух месяцев упорного труда доверили делать материалы для новостного эфира. Избегая всевозможных косяков, перепроверяя каждый источник по десять раз и ударение в каждом втором слове, я стремился успеть сдать свой первый самостоятельный материал до установленного дедлайна.

И вот он напечатан, записан в студии и готов стать достоянием общественности, как вдруг выясняется, что на всех компьютерах зависла звуковая программа. До выпуска новостей остается пять минут. Три минуты, одна… Ко мне приходит понимание, что свою первую пленку в жизни я пойду читать живьем, в студии, в прямом эфире…

Я стал судорожно заучивать текст и пытаться сохранить спокойствие. Оно не покидало меня ровно до того момента, когда у самой двери, над которой горел большой фонарь с надписью On Air, меня остановила выпускающий редактор Ира Воробьева. Желая вдохнуть жизнь в побледневшего от страха корреспондента, она стала внушать мне, что ничего страшного не происходит.

«Главное не нервничай, все хорошо, – наставляла она. – Просто не думай, что тебя слушают тысячи людей…»

Это был конец.

Остатки спокойствия окончательно испарились, и перед моими глазами выстроились эти самые тысячи слушателей, которые разом прильнули к радиоприемникам всей необъятной Российской Федерации в ожидании дебюта Алексея Голубева.

Не помня себя от нервного напряжения, я дошел до микрофона, уселся за стол и прочитал свой текст. Впрочем, прочитал — это, мягко говоря, не совсем подходящее слово: запинаясь и буквально задыхаясь на каждом предложении, я его из себя выдавил.

На выходе из студии меня ожидали коллеги, уверявшие, что для первого раза сойдет и так.

Тем не менее прямой эфир, пускай и вполне запланированный, рано или поздно случается в жизни каждого корреспондента. Новым сотрудникам, как правило, лайвы не доверяют, но по прошествии некоторого времени кто-либо из новостников все-таки решается вызвонить новичка в прямой эфир. В моем случае это был Андрей Белькевич. Со словами «ну когда-то же надо начинать» он отправил меня на пожар: в центре Москвы, возле Белорусского вокзала, горело офисное здание.

Лайв с пожара – это символично, подумал я. По своей первой специальности я пожарный, ни одного пожара, правда, не тушивший, однако сложно было не разглядеть в этом задании особую миссию или даже провидение.

На этот раз все прошло почти гладко, без фатальных провалов, но то чувство нервного напряжения, которое я испытал во время своего первого выхода в эфир, забыть сложно. Пожалуй, наиболее точно эти ощущения однажды описал журналист Роман Плюсов, начинавший когда-то корреспондентом на «Эхе». «После первого прямого включения, – рассказывал Рома, – ноги подкосились и сделались ватными; единственное, чего хотелось в ту минуту, – это добраться до ближайшей лавочки, лечь под нее и долго там лежать не двигаясь…»

Пожар на Белорусской, между прочим, был серьезный – для его ликвидации съехались расчеты сразу из нескольких частей. В какой-то момент среди закопченных лиц эмчеэсников я заметил до боли знакомую физиономию – это был мой старинный друг и однокашник, с которым мы вместе заканчивали училище. Для него этот выезд оказался первым боевым выездом на пожар такого масштаба, с чем я его и поздравил, а он меня – с первым лайвом. Впоследствии мой товарищ стал настоящим героем, который неоднократно с огромным риском для жизни вытаскивал людей из огня, а между делом еще и успел крестить моего первого сына. Но это было несколько позже.

2010-й год запомнился мне не только новой работой на «Эхе Москвы», но и определенными переломными событиями в личной жизни: тем же летом я женился. Правда, не без помощи Тани Фельгенгауэр.

Не секрет, что свадьбу обычно планируют задолго до самого праздника. Торжественная дата была известна заранее, и я попросил Таню дать мне на этот день выходной. О запланированном торжестве из моих коллег никто не знал, в том числе и Таня, поскольку делиться подробностями своей жизни, пускай и такими радостными, я не считал необходимым – все-таки совсем новый человек в коллективе…