Стукач и его палачи (СИ) - Перепелица Иван Васильевич

- С твоим нюхом, - говорил старшина,- дегустатором работать.

И в этом он был прав. Говорят, что в отличие от человека кот не всякую колбасу съест. Так Бралюк, не всегда съест то, от чего кот не откажется. Такой он брезгливый. Поэтому с ним и в столовой одни проблемы.

Николай Бралюк из Донецка. Оттуда же и Степан Погребняк. Только Степан высокий, поджарый. Бегает, как лось. А уж по части строевой – всем пример. И стреляет, как охотник-промысловик. Что-нибудь отмочить, да так, что всё отделение держится за животы – тоже в его натуре. Старшина в Погребняке души не чаял. И всегда ставил в пример. Правда, чисто по-русски Погребняк говорить так и не научился. Солдатам отделения, где большинство русских с вкраплением одного татарина, одного чуваша и азербайджанца, так нравилась эта перемешанная украинско-русская речь, что они начинали подначивать «щырых украинцев». Правда, начинали всегда с Бралюка.

- Хохол, а хохол! Ну, какой ты украинец? Сала не ешь.

- Не ем,- соглашался Бралюк, - потому, как сало с грязной чушки.

- Но, вон же Погребняк - тоже хохол, а смотри, как сало уплетает? Уши трещат. И Ижбяков, даром что мусульманин, салом не брезгует.

- Сало - цэ витамин,- вступает в разговор Погребняк.

Солдатам того и нужно.

- А борщ, который нам на обед дают и украинским называют,- так себе,- начинает входить в роль кто-нибудь из солдат. Все знали, что Погребняк непременно встанет на защиту национального блюда с употреблением его чудной мовы.

- Ну якый тэлэпэнь назвав оцэ варыво украинским борщом? Тут же одна картоплына, долька цыбулыны, и килограмм кислой капусты. И всэ цэ закрашено красным буряком.

- А какой же тогда настоящий украинский борщ?- уже хором продолжали гнуть свою линию солдаты.

- Смачный. Пальчыкы облыжэш. Там тоби и мясцэ, и смэтанка, разни прыправы…

- И, конечно, сало?

- А то ж як,- отвечает Степан.- Хиба то борщ без сала.

Отделение уже держится за животы.

Но приколы приколами, а жизнь в армейской казарме шла своим чередом. Кислое лицо Бралюка по поводу армейской кухни, где ему мерещились неприятные запахи, всем изрядно надоело. И однажды, Погребняк разыграл такой спектакль, что Бралюк и всё отделение выскочило из-за стола, как ужаленное. Бралюк даже попал в санчасть, так его рвало…

Начиналось всё обыденно. Сев за стол, Погребняк незаметно для окружающих бросил в борщ зелёную муху. Муха та была пластмассовой, купленной в рыболовном магазине. Но смотрелась, как настоящая. Настолько, что подвоха никто не заметил.

-Ты дывысь?- обращаясь к сидящим за столом,- сказал Погребняк,- мясцэ прылетило.

Солдаты устремили взгляды в тарелку Степана: там плавала большая жирная зелёная муха. Но Погребняк не был бы им, если бы не продолжил разыгрывать спектакль дальше. Он выловил ложкой муху из борща, взял её за пластмассовое крылышко, обсосал, причмокнув несколько раз, и со словами: «Фу, гадисть яка!»,- бросил обратно в борщ, да с такой силой, что одна из брызг попала на руку Бралюка. Обед для отделения был испорчен. И, хотя все понимали, что это розыгрыш, пусть и жестокий, к еде больше никто не притронулся. А Погребняк, как ни в чём не бывало, продолжал трапезу.

Нужно было принимать меры. И как ни симпатизировал шутнику старшина Быстров, пришлось объявить Степану два наряда вне очереди.

А по поводу Бралюка стали думать, что делать дальше и где использовать по службе. Поскольку рота, где служил Бралюк, была конвойно-постовой, то определили ему пост часового по охране объекта строгого режима, где содержались особо опасные рецидивисты. То ли по иронии судьбы, то ли по стратегическому плану командиров, начальником караула назначили Погребняка. А поскольку кроме традиционного ужина караулу в зимнее время полагался и дополнительный паёк в виде шматка сала, то для Погребняка в эти периоды года была не жизнь, а малина. Он съедал и свою порцию, и порции Бралюка, и азербайджанца Абаева.

- К этому бы салу да ещё чесночка или чего-нибудь остренького,- балдели солдаты.

- Сало тожэ нэ тупэ,- хохотал Погребняк, отправляя очередной ломтик в рот.

На посту, надежд командования части Бралюк тоже не оправдал.

Однажды в караульном помещении замигала лампочка, что свидетельствовало о подаче часовым сигнала тревоги. Погребняк поднял трубку телефона, соединённого с постом, но часовой только мычал что-то нечленораздельное. Теряясь в догадках, что могло случиться на посту среди белого дня, начальник караула поднял в ружье тревожную группу. На подходе к посту он успокоился: часовой был на месте. Но, поднявшись на пост, начальник караула увидел странное зрелище: автомат часового стоял в углу, сам Бралюк был белее больничного халата, а весь деревянный настил поста – в блевотине.

- Что с тобой? – испугался Погребняк.

- Да вон там сволочи…, - указал Бралюк в сторону зоны.

В указанной стороне стояла группа заключённых. Ржание их лужёных глоток было такое – хоть уши затыкай.

- Ну и что?- спросил Степан. Он никак не мог врубиться, из-за чего Бралюка начало полоскать.

- Не видишь? Воробьёв жрут,- ответил Николай.

Тут только начальник караула заметил, что в руках одного из заключённых длинная нитка, привязанная к колышку, подпиравшему деревянный ящик. Под ящик, видимо, были насыпаны крошки хлеба, потому что туда слетались воробьи. Как только стайка птиц забиралась под ящик, верёвка дергалась, ящик накрывал зазевавшихся птиц, и они оказывались в ловушке. Тут же один из заключённых ловко открывал в верхней части ящика отверстие, засовывал туда руку, ловил воробья и скручивал ему голову. Здесь же происходил ощип, а затем сбрасывание тушек в большую металлическую кружку с водой, которая подогревалась на огне. Заключённый со следами оспы на лице показывал вверх большой палец, указывал на кружку с воробьиным бульоном и жестами предлагал часовому разделить с ними трапезу.

Бралюка снова начало полоскать.

Пришлось начальнику караула звонить с поста на контрольно-пропускной пункт и просить для прекращения балдежа заключённых, надзирателя.

Часового пришлось менять.

Так бы, наверно, с Бралюком и мучились до самого дембеля. Но ситуацию, неожиданно для всех, разрулил сам Николай. За год до окончания срочной службы, к удивлению сослуживцев, Бралюк написал заявление на учёбу в школу, где готовят оперативных работников ИТУ. Больше всех недоумевал старшина Быстров:

- Это же офицерская должность. Там ведь семь потов снимут, прежде чем получишь офицерское звание.

А поскольку знал, кто и с кем дружит, то спросил, как бы между прочим, его лучшего друга рядового Абаева:

- Халик! На что он рассчитывает?

Абаев, несмотря на дружеские отношения, сам иногда удивлялся причудам своего товарища. И если что и связывало их по общим интересам, так это женщины: приударить за женской юбкой оба были большие мастера.

- Знаете,- чистосердечно признался Абаев. – Между нами говоря, он спит и видит себя кумом в колонии. По его понятиям, работа кума – тёплое местечко. Забор, колючая проволока, часовые... Куда этот заключённый денется? Говорит, попотею, зато потом работа будет – не бей лежачего.

Поломали голову командиры: с какой стороны ни подойди, положительного в характеристике – кот наплакал. Но, с другой стороны, вернётся в часть солдат, ещё целый год будешь с ним мучиться. Взяли грех на душу: написали хорошую характеристику.

Вскоре он отбыл из расположения части. Быстров на радостях даже перекрестился.

Через пять лет лейтенант Бралюк, возмужавший, вытянувшийся на один метр шестьдесят восемь сантиметров в высоту и изрядно похудевший возвратился в ту же колонию, которую охранял. Теперь на правах оперуполномоченного или, как принято называть в среде заключённых, кума.

Работа кума сродни работе сыщика. Предотвращение побегов, незаконной пересылки или переброски запрещённых предметов, тесная связь с уголовным розыском, выявление лиц, замышляющих после выхода из мест лишения свободы новые преступления, а также лиц, совершивших в прошлом преступления, но, в силу ряда причин, не изобличённых в их совершении.