Шерлок Холмс и десять негритят - Сергей Ульев

— Отдайте усы! — орал в истерике Жюв. — Они все равно не ваши.

— Мне лучше знать, чьи это усы! — пищал в ответ маленький бельгиец.

— Инспектор, отпустите Пуаро, — настаивал Холмс.

— Как вы не понимаете, Холмс. Он же лысый! Лысый!! Скажу больше: это вовсе никакой не Пуаро!

В буфетную заявился Филип Марлоу.

— Что за шум? — бросил он с порога. — Опять кого-то убивают? Жюв, он же откусит вам палец! Парень лыс, как грейпфрут, но это еще не повод, чтобы чистить ему морду.

Но никто не обращал внимания на его блестящие остроты. Пуаро наконец удалось вырваться, и он с несвойственной для его почтенных лет живостью юркнул под стол. Холмс потащил упирающегося Жюва к выходу. Жюв рыдал и почти не сопротивлялся.

— Снимите с него маску, Холмс, — умолял он. — Это не его лицо, клянусь вам. Господи, как я хочу увидеть, что у него под маской!

— Душа, — ответил Марлоу, помогая Холмсу выставить Жюва из буфетной.

В коридоре инспектор несколько пришел в себя. Марлоу и Холмс несли его, бережно поддерживая под руки.

— Господа, — вновь заговорил Жюв, всхлипывая и перебирая в воздухе ногами, — я понимаю, что сказанное мною не могло вас не удивить. Я этого не боюсь. Более того, я пойду еще дальше. Я открою вам, кто такой Эркюль Пуаро.

— Знаю, знаю, — подхватил Марлоу. — Этот парень вовсе не Эркюль Пуаро, а Фантомас.

— Ага! — просиял инспектор. — Вы тоже догадались? Я рад, месье, видеть в вашем лице союзника.

Марлоу незаметно подмигнул Холмсу. Тот понимающе кивнул.

— Я так долго молчал только потому, что у меня не было достоверных доказательств по всем случаям, кроме уверенности в своей правоте, — продолжал бубнить Жюв. — Но дальше молчать я не мог. Пусть сейчас мне и недостает кое-каких подробностей, чтобы объяснить все до конца, но я убежден, что рано или поздно они будут у меня в руках. Все выходит на свет Божий!… — и инспектор счастливо засмеялся.

Его спутники переглянулись и снова молча кивнули друг другу.

Жюва принесли в его комнату и, взбив ему подушки, уложили на постель. Пока Холмс, сочувственно внимая пространным рассуждениям инспектора, сидел рядом и ласково гладил его по голове, Филип Марлоу быстро сбегал за доктором Ватсоном.

— А ведь мы не зря потратили с вами время, господа, — вдохновенно говорил Жюв, терпеливо ожидая, когда доктор приготовит шприц. — В этом замке сбывается моя мечта. Я наконец сдерну с этого проходимца его жуткую маску, и он ответит за все свои злодеяния перед всем человечеством и всей Вселенной.

— Несомненно, — подтвердил Ватсон, вонзая иглу в инспекторский зад.

— А все-таки он лысый! — от души расхохотался Жюв, оторвав голову от подушки. — Правду говорил отец Браун.

— Конечно лысый, — согласился доктор Ватсон, делая присутствующим знак покинуть комнату.

— А усы… разве это усы? Бутафория… топорная работа… — невнятно пробормотал инспектор.

Потом он сладко зевнул, и веки его крепко сомкнулись.

— Маниакальная фантомасомания, — поставил диагноз Ватсон, прослушав при помощи стетоскопа его грудную клетку. — Классический случай, с рецидивами.

— Заснул? — спросил вышедшего из спальни доктора дожидавшийся его в коридоре Холмс.

— Да.

— Что вы ему вкололи?

— Морфий.

— Чудесно! Надеюсь, он по достоинству оценит этот превосходный наркотик. А теперь, дорогой друг, я думаю, нам необходимо оказать помощь Эркюлю Пуаро. Старый джентльмен, без сомнения, только что пережил шок. Поспешим, пока его не хватил удар.

И они вдвоем отправились в буфетную.

Глава 31.

Просьба отца Брауна

Кряхтя и проклиная все на свете, Пуаро выбрался из-под стола. Дикая выходка инспектора Жюва, этого одержимого манией преследования француза, совсем выбила его из колеи. Пуаро почти физически ощущал, как беспомощно и жалко в распухшей голове болтаются его бедные серые клеточки.

Вдруг Пуаро услышал чьи-то скорые шаги. Кто-то приближался к буфетной. Пуаро задрожал от ужаса. Неужели Жюву удалось вырваться, и он возвращается теперь за его усами?

Сейчас сюда ворвется похожий на взбесившуюся обезьяну инспектор, а в руках у него — мыльный таз и острая бритва! Пуаро представил эту картину так отчетливо, что невольно зажмурился.

Словно в бреду, он нацепил на голову перепачканный сиропом парик и хотел уже нырнуть под стол, как в буфетную вошел отец Браун.

Пуаро с облегчением перевел дух, постаравшись придать своему лицу благопристойное выражение.

— Если вы соблаговолите выслушать мою просьбу, мистер Пуаро, — сказал отец Браун, — я бы настоятельно просил, чтобы при нашем разговоре присутствовало как можно больше людей, чье воображение поражено суеверием, которое я заклинаю вас разрушить. Я хотел бы, чтобы все гости видели, как вы это сделаете.

— Сделаю что? — спросил Пуаро, удивленно поднимая брови.

— Снимете ваш парик!

Лицо Пуаро по-прежнему оставалось неподвижным; он только устремил на просителя остекленевший взор — страшнее выражения отец Браун не видел на человеческом лице.

— Я пощажу вас, — произнес Пуаро голосом, в котором звучало сверхчеловеческое снисхождение. — Я отклоняю вашу просьбу. Дай я вам хоть намеком понять, какое бремя ужаса я должен нести один, вы бы упали мне в ноги, с воплями умоляя меня не открывать остального. Я вас избавлю от этого. Вы не прочтете и первой буквы из той надписи, что начертана на алтаре Неведомого Бога.

«Кажется, я схожу с ума, — подумал Пуаро, умолкнув. — Эти кретины меня доконали».

— Я знаю этого Неведомого Бога, — сказал маленький священник со спокойным величием. — Мне известно его имя, это Сатана. Истинный Бог был рожден во плоти и жил среди нас. И я говорю вам: где бы вы ни увидели людей, коими правит тайна, в этой тайне заключено зло. Если дьявол внушает, что нечто ужасно для глаза, — взгляните. Если он говорит, что нечто ужасно для слуха, — выслушайте… И если вам померещится, что некая истина невыносима, — вынесите ее. Я заклинаю вас покончить с этим кошмаром немедленно, раз и навсегда.

Пуаро вспотел, из-под парика по вискам струились сладкие розовые капельки. Он ни за что не решился бы обнажить сейчас свою голову, ибо отец Браун тотчас увидел бы, что вся его лысина перепачкана черносмородиновым сиропом.

— Если я сделаю это, — тихо проговорил Пуаро, — вы содрогнетесь и погибнете вместе со всем тем, во что вы верите и чем вы живете. В один мимолетный миг вы познаете великое Ничто и умрете.

— Христово распятие да пребудет с нами, — сказал отец Браун. — Снимите парик!

— Не просите меня об этом, святой отец, не надо…

— Вы блефуете! — вскричал маленький священник. — Снимите парик, или я собью его у вас с головы!

Все тем же каменным голосом Пуаро повторил: «Я отказываюсь это сделать», — и тогда отец Браун кинулся на него.

Не менее трех долгих минут Пуаро сопротивлялся с таким упорством, как будто все силы ада помогали ему; маленький священник запрокидывал его голову назад, пока, наконец, шапка волос с нее не свалилась.

Обессиленный Пуаро рухнул на колени, заплакав от обиды и унижения.

Отец Браун склонился над его обнажившейся лысиной.

— Мда, — удрученно произнес он. — Это совсем не то, что я думал…

— А что вы думали? — измученным голосом выдавил из себя Пуаро. — Может быть, вы думали, что у меня на голове рога растут?

— Все может быть, сын мой, ибо неисповедимы пути Сатаны, — ответил отец Браун, подавая ему парик. — Возьмите, пожалуйста. Он вам не особенно идет, но это лучше, чем ничего.

Всхлипывая и шмыгая носом, Пуаро нежно расправил парик, любовно пригладил волосы. Приготовившись его надеть, он раздраженно блеснул в лицо маленькому священнику своей пегой лысиной.

— Насладились, святой отец? А теперь убирайтесь!

— Сперва я выпью пива, — смиренно возразил отец Браун. — За этим я, собственно, сюда и явился. А вам, мистер Пуаро, я бы посоветовал вымыть голову. Она у вас в чем-то липком.

— Идите к черту! — крикнул Пуаро, заплакав навзрыд.

Маленький священник засеменил к буфету за пивом.

Пуаро, шатаясь, выбрался из комнаты и, опираясь одной рукой о стену, медленно двинулся по коридору. В свободной руке он самозабвенно сжимал парик, утирая им непрошеные слезы. Вокруг его головы жужжали невесть откуда взявшиеся мухи. Казалось, они слетелись со всего замка.

— Они обращаются со мной, как с выжившим из ума стариком! — всхлипывал Пуаро. — Кретины проклятые. У-у, ненавижу!

«А может, сбрить усы и ходить лысым? — подумал он, прижимая парик к груди. — И все будут довольны… Все, кроме Джейн. Но я объясню ей, она поймет… И найдет в себе силы, чтобы простить…»

Пуаро в ярости тряхнул головой. Нет! Ни за что! Усы — это его достояние, его гордость. Ни у кого в мире нет таких усов! А что касается лысины, то ей даже лучше, когда она в тепле.