Симода - Николай Задорнов

Алексей видел, что древесина хороша, но поддается топору. Однако еще ничего пока не известно, ломкая ли сосна, как отпаренная доска пойдет на сгиб, вязкая ли, пригодится ли дерево или придется ждать, когда пригонят бревна по морю, вырубленные в глубине полуострова. По всему ущелью, до самого неба, застучали топоры.

– Ну вот и они! – говорит Маслов. – Эй, приятели!

Снизу по тропе через кустарники гуськом лезли японцы с пилами, топорами и баграми.

– Берегись...

Дерево выстрелило, лопнула древесина, вершина стала клониться. Матросы в высоких кожаных сапогах и японцы в сапогах из стяженной бумажной материи, обшитых кожей ниже щиколотки, отошли на заранее расчищенную площадку и сбились в толпу. Ствол упал на кручу, но подпрыгнул на ступенях речного ложа, вышиб фонтан из выбоины и, как стальная пружина, перепрыгнул на нижние ступени, закрывая ручей ветвистой хвоей. Видно было, что хлыст крепкий, как сталь.

– Ой-ой-ёё-оо?! Вася-я!.. – кричат в лесу.

Молодой японец Таракити с большим выпуклым лбом и глубоко сидящими глазами подошел к вершине упавшего дерева, вынул из чехла широкую ручную пилу с круглой частью изгиба в зубьях и стал ее прилаживать к сосновой развилине.

Сизов срубал ветви от комля к вершине, ступая вниз по каменным ступеням, спиной вперед, захватывая левой рукой ветви, а правой ссекая их топором, пока не задел спиной спину Таракити, подымавшегося навстречу.

– Здорово, Никита, – сказал матрос.

Дальше ствол был чист. Таракити, которого матросы звали Никитой, все спилил. Каждый сучок срезан аккуратно.

Таракити кивнул вежливо. И матрос кивнул ему. Не сговариваясь, оба взялись за бревно и перевернули его, чтобы срезать острые, как ножи, обломы ветвей, на которые дерево встало при падении.

Страдая одышкой, с лицом в тяжелом поту, снизу поднялся японец с саблей. Не в силах перевести дух, Танака молча, с упреком уставился на Таракити и на Сизова. Матросы узнали мецке, который сопровождал Букреева и Аввакумова с товарищами на джонке. Все стали оглядываться на полицейского и при этом смеяться. Чувствуя, что на него обращено общее внимание, мецке исчез.

– Улизнул твой городовой, брат Никита! – молвил Сизов.

Таракити не лесоруб, он плотник, но пошел с партией рубщиков: Эгава объяснил ему, что для западного корабля потребуются сосновые развилины и надо будет учиться у морских мастеров, какие выбираются сосны в лесу. Еще велено наблюдать, как будут выдергивать или выкорчевывать из земли мелкие сосновые корни. Но до развилин и корней еще не дошло. Чтобы не быть праздным наблюдателем, Таракити стал резать лес со всеми.

Японцы подбежали, воткнули багры в очищенный ствол и дружно потянули. Таракити, нагибаясь, подкладывал под дерево кругляши, и огромное дерево покатилось на них вниз, как на колесах. Японцам приходилось удерживать его.

Артельный лесорубов закричал. Застучали предупредительные трещотки. Затрещала тайга, и ствол по каменному ложу помчался вниз.

Сизов залез по ветвям на крепкое дерево, как на мачту по вантам, посмотреть, что получится.

Матросы обступили лесорубов, и тут же опять появились чиновники.

Заскользили то подгоняемые, то сдерживаемые баграми бревна.

Сизов слез со своей мачты и поднял топор. Удалая и старательная работа японцев нравилась ему. Матрос подумал, что надо и ему поаккуратней срезать сучья, дело нетрудное, просто с него пока это не требовалось. Только отец дома, в деревне, в Костромской губернии, строил избу и, бывало, все учил, как надо в лесу бревна заготавливать.

К обеду матросы пошли вниз.

– Ой-ё-ёё-оо!.. Вася!.. – опять кричали Букрееву.

Завалы деревьев внизу пришлось растаскивать. Бревна складывали поодаль от лесотаски.

– Слушай, Букреев, а что за люди странные вон в той лачуге живут? – кивнул Маслов, показывая на маленькую хибарку под скалой, когда уселись на очищенный ствол дерева, чтобы передохнуть.

– А тебе что? – спросил Василий.

– Да такие страшилища... Голодные, а детей полон дом. На самого японца смотреть страшно, – продолжал Маслов.

– Почему страшно? – отвечал Вася. – Люди как люди!

Он заходил в эту лачужку и попросил испить. Ему дали в изломанном кувшине, и Вася выпил. Вкусная горная вода!

– Люди! Это не люди, а обезьяны. Жилье хуже конуры!

– Нет, там у них есть дочка, – сказал Шкаев, – ничего собой. Только бедные очень. А сегодня вышла на минутку, и у нее розочка в прическе. Значит, еще живые чем-то...

– Я видел прошлый раз в отлив, мы с поручиком ходили на опись, – их мать лазала на косе по камням. Лазает и каким-то скребком чего-то счищает и складывает в корзину. Вот, видно, и вся их еда...

Иосида, превратившийся теперь в мелкого чиновника и одетый в халат и туфли, приставлен к нижним чинам, как матросский переводчик. На вопрос, кто живет в лачуге, Иосида-сан ответил, что там живут Пьющие Воду.

– А ты сам, что ли, не пьющий воду? Все воду пьют, – сказал ему Берзинь.

– Безземельные. Самые бедные люди здесь называются «Пьющие Воду». Им, кроме воды, нигде и ничего не полагается.

«Вот и я попил у них воды! Чем могли, тем и угостили, – подумал Вася. – Спасибо!»

– Кончай дело! – крикнул боцман Иван Черный. – Собирайсь на обед!..

На другой день еще одна сотня матросов прибыла на Усигахора с ломами и лопатами. Послышались знакомые свистки и крики. Каждые четверть часа били в рынду.

Наверху рубили лес, но сегодня бревна спускали как можно осторожней, по лесотаске, а не по камням. До самого подножья японцы и матросы бережно вели их на баграх и уж не толкали под обрыв.

Ущелье сходило к морю скатом, который образовался из наносов и зарос лесом.

Сибирцев и Можайский решили эту пологость срезать, отнять у горы площадку, вырубить нужное пространство. Алексей расставил матросов цепями по подлеску, чтобы землю снимали и вгрызались в чащу террасами, как при прокладке выемок на постройке железных дорог.

Японцы на лодках привезли тачки для отката земли. Приехал Эгава посмотреть, что делается. Он стоял у воды, как в театре, и смотрел на ущелье. Пришла большая лодка, груженная камнем, и рабочие разгружали ее. От Эгава непрерывно требовались все новые и новые приспособления, инструменты. По дорогам самураи скакали на конях из Хэда, развозя распоряжения дайкана. Сотни людей работали в окрестных городах и деревнях, делали тачки, ковали лопаты и по всевозможным рисункам исполняли заказы эбису.

«Русские работают как боги! – подумал Эгава. – А мы пока видели их, матросов, поющими песни, голодными, также на молитве или засыпавшими от усталости при первой же возможности без всякой дисциплины, что удивляет простых японцев, которые боятся начальства, на траве не спят, ничего подобного себе не позволяют».

Японцы-лесорубы, отделенные от работающих матросов цепью чиновников, смотрят сверху.

У Алексея Сибирцева, как у опытного инженера-путейца или топографа, натянуты по всей площадке веревочки на столбах, или леера и шпринги, как называют моряки. Площадка вымерена вдоль и вширь, заданы покатость и высота над уровнем моря, до которой землю надо убирать. Матросы перекидывали землю лопатами, перевозили на тачках и тут же, у берега, возвышая его, трамбовали бабой из чурбана какого-то тяжелого дерева. Эти кругляши пилили из толстых бревен. Земля гудит от перестука этих баб.

Можайский строит кузницу. Там ладят горн, привезли деревянные мехи. Смена землекопов устает. Тут же от огромных костров, от берега, где жгут сучья и выкорчеванные кусты, встает другая смена и принимает лопаты, ломы и ваги от товарищей. Японцы подымают бабу и трамбуют землю. Старший артельный, Кикути, замечает, что Сибирцев у рынды смотрит на часы. Японец просит позволения пробить склянки на обед. Бьет так, словно сам служил в экипаже.

Японцы оставляют работы. Кикути достает в своей лодке ящичек с обедом. Там чашка с рисом, холодная сырая рыба кусочками, редька тертая в блюдечке, палочки для еды и еще катышки риса, обернутые в водоросли.

Подходит сынок Кикути. Мальчика зовут Кико Сабуро. Ему лет десять, он берет рыбу палочками, окунает ее в зеленый соус с редькой. Едят, сидя на корточках. Японцы не поедут на обед домой, они будут работать без перерыва.

А русские составляют лопаты в амбаре, собираются на берегу и ждут, когда возвратятся лодки, отвозившие первые партии.

В лагере сварены щи из рыбы с капустой и овощами, приготовлены рисовые лепешки.

– Откуда столько народу нагнали? – удивляется Петр Сизов.

Какой-то японец смотрит все время на него и улыбается. Лицо как будто знакомое.

– Хэйбэй! Не ты ли? Здорово!

– Здорово! – отвечает японец по-русски.

– Вас па работу пригнали? Ты из Миасима? Я знаю тебя, парень. Хэйбэй?

– Хэйбэй. – Японец показал на себя, поднеся руку не к груди, а к скуле.

– О! Здорово! Эй! – Матросы и лесорубы посыпались из тайги по обоим скатам ущелья Быка, как горох из мешка, и обступили знакомого японца.